Простые радости - Клэр Чемберс

время от времени встречаться как друзья, как мы встречались, когда я только начала приходить на Бердетт-роуд. Но это может быть сложно и мучительно, и я пойму, если ты не захочешь.

Как бы то ни было, писать все это было нелегко, читать, полагаю, будет тоже нелегко, но если я хоть немного тебя знаю, не сомневаюсь, что ты со мной согласишься и поступишь, как будет лучше для Маргарет.

С любовью,

Джин

Она вложила письмо в конверт и надписала адрес на Бедфорд-стрит, на случай если Гретхен уже вселилась в дом. Она рыскала в поисках марки – было абсолютно необходимо отнести письмо на почту прямо сейчас, пока она полна решимости и не дает ей ослабнуть. Там, в ящике бюро, была коллекция марок без штемпеля, которые оторвали от прошлых писем и сохранили, чтобы потом отпарить и использовать заново. Джин на минуту засомневалась, стоит ли так делать – ведь это наверняка незаконно и неуважительно по отношению к королеве, – но быстро убедила себя, что королева сама поступила бы именно так, хитро и экономно.

Она надела пальто и выскользнула из дома, медленно закрыв дверь без единого звука. До почтового ящика на углу Хамбро-авеню было всего несколько сотен ярдов по дороге. Все дома были темные и притихшие, с занавешенными окнами. Ее шаги звенели по холодной мостовой, когда она торопливо переходила дорогу и шла вдоль ограды парка. Деревья чернели на фоне бархатного неба; она чувствовала себя в восхитительном одиночестве, как будто была единственным храбрецом, выжившим после какого-то апокалипсиса.

Она на секунду замешкалась, но потом, воодушевленная своим мученичеством, втолкнула письмо в почтовый ящик. Какой-то прохожий подобрал розовую детскую шерстяную перчатку, оброненную во время прогулки по парку, и водрузил ее на ограду. Когда Джин проходила мимо, перчатка послала ей призрачное приветствие.

39

– Думаешь, религиозный символизм тяжеловат?

– Да – а также это наверняка кощунство.

Джин и фоторедактор Дункан сидели у него в кабинете и рассматривали фотографии Гретхен и Маргарет, сделанные юным Тони. Он отснял с натуры целую пленку фотографий матери и дочери, сидящих на кушетке на Луна-стрит, глядящих друг на друга и смеющихся. Маргарет закололи назад волосы, чтобы было больше похоже на прическу ее матери, и на многих снимках у них было совершенно одинаковое выражение лица. Еще он сделал постановочную фотографию Маргарет – точь-в-точь детский портрет Гретхен примерно в том же возрасте.

Девочка с азартом сыграла свою роль и с некоторым озорством передразнила устремленный вверх взгляд и мечтательное выражение лица. Юный Тони немного заигрался, заставив Гретхен принять позу Мадонны с молитвенно опущенным взором, и так поставил освещение, что вокруг ее головы как будто сиял нимб.

– Эту можем прямо сейчас выкинуть, – сказала Джин. От любого намека на божественное вмешательство ее начинало тошнить. – Мы не пытаемся утверждать, что случилось чудо. Наша позиция состоит в том, что это необъяснимая тайна.

– А бывают еще какие-то? – поинтересовался Дункан.

Джин взглянула на него с раздражением.

– Это великолепный образ – и в духе праздника. Не понимаю, почему ты не хочешь его использовать.

– Я близко знакома с этой семьей. В последнее время им пришлось нелегко. – Она внутренне съежилась от такого преуменьшения. – Не хочу, чтобы они стали объектом поклонения религиозных сумасшедших.

– Если историю подхватит какая-нибудь национальная газета, ты все равно ничего не сможешь сделать.

– Да, знаю.

Джин почувствовала, как внутри закипает привычная тревога. На редколлегии на прошлой неделе договорились, что статья выйдет на первой полосе в первую пятницу декабря – серьезный журналистский успех для Джин, который при этом не принес ей никакого удовольствия. И теперь она находилась в противоестественном положении: надеялась, что статья выйдет и забудется, не наделав шума.

– Это будет для тебя полезно – твое имя на видном месте, – сказал Дункан.

Она слабо улыбнулась ему.

– Полгода назад я тоже так думала. С тех пор многое изменилось.

Желание поделиться с кем-то своим секретом было почти непреодолимым. Дункан бросил на нее вопросительный взгляд. За все годы, что они пересекались, они ни разу не разговаривали ни о чем, кроме работы. Если возможность поделиться какими-нибудь подробностями личной жизни и возникала, они ею не пользовались и даже ее не замечали. Соблазн и момент прошли; Джин взяла себя в руки и вновь сосредоточилась на исключительно профессиональных вопросах.

Они остановились на том, что студийные портреты будут на первой полосе, а один из более непринужденных снимков матери и дочери – на шестой, вместе с продолжением. Дункан сделал пометки на контактных отпечатках.

– А можно мне такую же? – Джин показала на фотографию Маргарет. – Я хотела бы всегда представлять ее себе именно так.

– Разумеется, – сказал Дункан; если его и поразила грусть в ее голосе, он не подал виду.

С тех пор как она написала Говарду, прошло больше недели, и дух праведности, который окрылял ее, когда она предавала письмо почте, улетучивался с каждым днем. От Говарда не было ни слова о том, что он получил письмо, хотя оно вряд ли стоило благодарности, и у нее не было способа узнать, связался он с Гретхен или нет. Отказавшись от всяких притязаний на Говарда, она должна смириться с тем, что ей теперь не полагаются новости и что, скорее всего, она больше никогда от него ничего не услышит.

То, что она поступила правильно, не принесло ей и доли того утешения, на которое она надеялась. В отсутствие постоянной похвалы добродетель порождает одиночество. Часто она, сидя за столом, посередине какой-нибудь работы вроде сочинения очередных “хозяйкиных хитростей” или “свадебных зарисовок”, теряла нить и вперялась в пространство, унесенная воспоминанием о том, как Говард был к ней добр.

Это мечтательное состояние могло длиться десять или пятнадцать минут, пока звонок телефона или появление коллеги не возвращали ее обратно на землю. Иногда, когда грусть грозила обернуться отчаянием, она уходила из газеты, быстро шагала к Уиллет-Вуд, шла по тропинке, по которой они бродили в их последнюю встречу, и позволяла себе пролить сколько-то целительных слез. Она знала, что на работе ей не очень удается скрывать свое несчастье, потому что люди, раньше обращавшиеся с ней как со своим парнем, теперь или избегали ее, или проявляли нехарактерную для себя деликатность. Никем не любимые задания, раньше достававшиеся ей, направляли в другие отделы; таинственным образом появившиеся добровольцы брались за то, что она начала и не смогла закончить.

Ларри, вместо того чтобы, как обычно, по нескольку раз в день стрелять у нее сигареты, приносил ей купленное в пекарне в Петтс-Вуде по дороге на работу пирожное с заварным кремом и