Дурная примета - Герберт Нахбар
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И Фридрих Клозе, озабоченный, ложится спать. Беда, если отец заметит, он ведь всегда так носится со своим ке-ро-си-ном. Говорят, что это отчаянно дорогая штука.
А другие думают, да и говорят, так: что, день рождения? Ну подумаешь, дело какое. У каждого бывает день рождения. Но костер, высокое до небес пламя, — это бывает только, когда день рождения празднует тот. А накануне из имения приезжают сани и привозят сладкий пирог. Кто сказал, что он сухой? Это, брат ты мой, лучший пирог, о котором ты можешь мечтать. И опять же костер! А вокруг костра мы потанцуем и споем песенку— только споем ее не как велит учитель, мы ее совсем переиначим… Барон или управляющий будет держать речь, а ты тем временем сладко уснешь с брюхом, полным дарового пирога, но потом будет костер и начнутся песни и танцы…
Поутру в школе дела нельзя сказать чтобы очень веселые, Клинк, как обычно, пристает со своими вопросами.
«Отче наш, иже еси на небеси…» Ну это еще ладно, каждое утро так. Но потом начинается…
— Ну-с, Эмми Химмельштедт, что же ты молчишь? Что, что? Ты не знаешь, как фамилия учителя его величества кайзера? Скажи ей ты, Фите Бланк… Сейчас я возьму палку! Вот видишь, оказывается, не так уж трудно это запомнить. А ты, Эмми, напишешь мне к послезавтраму двадцать раз: «Учителя его величества нашего кайзера зовут доктор Хинцпетер».
В классе никто не шелохнется. Каждый напряженно ожидает, что и до него доберутся. Ах, вопросы! Завтра ты все равно забудешь всю эту ерунду. У кого-то там фамилия Хинцпетер. В городе есть купец Хинцпетер, папа рассказывал, он пьет больше, чем двадцать рыбаков. На кой он мне сдался, этот Хинцпетер? Это величеству надо помнить, как фамилия его учителя.
Но тут Фите Бланк поднимает палец. Клинк удивлен. Он как раз дал небольшую передышку, перестал спрашивать, и вообще он не любит, чтобы в этот день дети задавали вопросы. Клинк считает, что этот день должен быть проведен со всей торжественностью, а вопросы легко могут ее нарушить. Бьет учеников в этот день он тоже как-то неохотно.
Учитель отворачивается. Но Фите Бланк долго боролся с собой, прежде чем решиться спросить о том, что у него на уме, и он щелкает пальцами за спиной учителя.
— Я вам уже сто раз говорил, чтобы прекратить это щелканье. Кого надо, я сам спрошу, — сердится Клинк. — Ты-то мне как раз не нужен, Фите Бланк, ты уж никак.
Палец скрывается.
— Сколько лет было кайзеру, когда его произвели в прапорщики?
Торчит один лишь палец Фите Бланка.
— Как, — говорит пономарь Клинк, — и больше никто? Фите Бланк, тебя я сегодня уже спрашивал. Ну-ка, давайте кто-нибудь другой. Вильгельм Крузе, скажи ты, сколько лет было кайзеру… Ну-у, голубчики, это просто ужас, до чего вы тупы… Штрезов, ты тоже этого не знаешь?
Евгений сидит красный как рак. В последнее время он стал честолюбив, ему хочется все знать.
— Ну, Евгений, подумай как следует. Тогда наш кайзер был еще оч-чень молод. Подумай-ка хорошенько, — ты ведь обычно знаешь больше других.
Откуда знать учителю про разговор, который был вчера у Евгения с отцом? И надо ему было еще сказать: «Ты знаешь больше других…»
Вчера Евгений попросил Боцмана: «Папа, расскажи мне про кайзера…»
— Папка сказал, мне таких вещей знать не требуется, — вслух произносит Евгений на весь класс.
— Да ты, голубчик, видно, рехнулся, как мог твой отец такое сказать?
Лицо Евгения заливается краской.
— Папка сказал, по географии, по арифметике, по письму и чтению я должен быть прилежным. Это мне пойдет только на пользу. А кайзер и какие он портки носит — это вовсе меня не касается, так папка сказал.
Класс хохочет. Клинк вскакивает на кафедру, хватает палку, резко стучит по крышке.
— Тихо! Сегодня праздник! Я вот всыплю вам сейчас всем, посмеетесь тогда!
Сразу восстанавливается тишина. Пономарь Клинк размышляет несколько мгновений, думает про себя: «Ладно, пропущу это на первый раз мимо ушей». На счастье, Фите Бланк опять поднимает палец.
— Ну, Фите, сколько лет было кайзеру?
Фите поднимается с видимым напряжением. Но уж если ему что-то втемяшилось в голову, никуда не денешься. Чего это пономарь сегодня такой? Всегда он вызывает любого, как только подымешь палец.
— Нет, я хотел только спросить, господин Клинк… значит, эта-а, значит, эта-а…
Нет, никак не идет с языка. Ясно, что вопрос сейчас будет не к месту. Надо же было выскочить!
— Так чего ты хочешь? Отвечай полным предложением, внятно и отчетливо: сколько лет было кайзеру.
Некоторое время Фите размышляет и вдруг выпаливает:
— Я только хотел спросить, а что кайзеру его Хинцпетер тоже всыпáл, как вы нам?
Все в классе затаили дыхание.
— Братцы, он никак свихнулся, — шепчет Кришан Шультеке-младший своему соседу по парте. — Лезет задавать вопросы, когда его самого спрашивают.
Что и говорить, глупый вопрос. Фите мог бы и сам сообразить — нешто кайзеров лупят? А впрочем, ведь тогда он, наверно, еще не был кайзером… Все ждут ответа.
С минуту Клинк в замешательстве, ему как будто и в самом деле нечем крыть.
— Поди-ка сюда, — говорит он громко. — Ну-ка, поди сюда! Я тебе покажу, как надо отвечать, когда тебя спрашивают. Я тебе покажу, как задавать вопросы, когда учитель спрашивает. Ну, живо.
Фите Бланк выходит вперед и получает порцию колотушек. Когда он плетется обратно на свою парту, он останавливается на мгновение, смотрит на пономаря мокрыми от слез глазами и произносит, всхлипывая:
— И кайзера так?
Никто не смеется. «Ну что это за тупицы!» — думает пономарь, а вслух произносит:
— Да нет же, дуралей ты этакий. Тем более что кайзер не задавал глупых вопросов.
— Видал? — шепчет опять Кришан Шультеке. — Видал?.. Я чуял, что так получится.
Так проходят утренние часы. Пономарь Клинк читает еще какую-то историю из хрестоматии. История называется «Царская гроза». А потом все еще раз репетируют песню, у которой два текста: один, которому учит пономарь Клинк, а другой, который придумал кто-то, а может быть, все вместе придумали. Здесь, в школе, поют, разумеется, клинковский вариант.
Славься в
