Дурная примета - Герберт Нахбар

А Боцман все сидит. Вытащил трубку, он еще покурит, прежде чем приняться за работу. Посмотрел, куда пошел сын. С дядей рассуждает, с Ханнингом. Ишь ты…

«Не-ет, — думает Боцман, — пусть они сто раз правы, но что перегнули, то перегнули. И опять этот Йохен Химмельштедт оказался самым зловредным».

Серый рассвет лежал на улицах деревни. Боцман зашел за Ханнингом. Взяли топор с багром и отправились в путь. За церковью, знали они, ждут остальные, чтобы всем вместе идти в Ханнендорф. Давно уж по опыту знали, что к управляющему Бюннингу лучше являться всем вместе, чем поодиночке. Управляющий никогда не упускал случая поиздеваться над опоздавшими, а бывало, что и сбавлял плату. А это ведь с каждым может случиться.

— Думаешь, они еще ждут, Ханнинг? — спросил Боцман.

— Должны бы ждать, Боцман. Совсем ведь еще рано. Наверно, не все еще собрались.

Действительно, за церковью толпились темные фигуры. Над головами торчали длинные шесты. Слышался приглушенный разговор. Подошли Боцман и Ханнинг.

— Здорòво! — сказал Ханнинг.

— Здорово! — ответил Йохен Химмельштедт. Разговор внезапно оборвался. Только что все они говорили и кто-то даже смеялся. Теперь все умолкли.

— Здорово! — сказал Боцман.

Никто не ответил. Как большая темная глыба, стояли мужчины. Ханнинг Штрезов решил вставить слово, чтобы нарушить неловкое молчание.

— Чертовски холодное нонче утро, — сказал он-

Никто не поддержал разговор.

И тут Йохен Химмельштедт сказал:

— Боцман, а тебе чего здесь надо, Боцман?

Что за ерунда? Чего он придирается, этот Йохен? Знает ведь прекрасно, зачем пришел Боцман.

— Ты откуда сорвался, Йохен? — ответил Вильгельм Штрезов. Он забыл, что для этих людей он теперь чужак, он думал, что если про себя что-то решил, то этого уже достаточно. Почему Йохен все цепляется? Ведь Боцман давно решил отказаться от разрешения на лов угрей, с самим собой он давно уже поладил, а Йохен начинает все сначала.

«Я так считаю, — подумал он после этой стычки, и теперь еще думает во время недолгого обеденного отдыха, который позволил себе, потому что все кости ломит от такой работы. — Я так считаю, они должны бы сами понимать, что я не собираюсь становиться угреловом. Иначе чего я пошел бы сюда лед колоть за какие-то гроши?»

Но Йохен Химмельштедт опять спросил сегодня утром: «Боцман, а тебе чего здесь надо, Боцман?»

И тут Боцман вскипел.

— Чего мне здесь надо? Мне руки надо погреть на Бюннинговом льду, понял, чего мне надо?!

Йохен Химмельштедт ответил:

— Кто угрей ловит, не ходит лед долбать, вот что.

Затем вся группа двинулась в путь, и Ханнинг вместе с Боцманом пошли позади всех. Ханнинг так рассудил, что он не может оставить родного брата в одиночестве. На всем длинном пути к озеру они не обменялись ни единым словом.

«Один только Ханнинг…» — думает Боцман.

Он поднимается, берет топор, опять идет на лед. Раздражение кипит в нем. Неправда, должны же они понять, что он не хочет быть угреловом. Неужели он сам должен им об этом сказать?

Не произнося ни слова, не заботясь о том, чтобы попасть в общее протяжное «а-ах-крях», делает Боцман свою работу. Никто с ним не заговаривает. А он никак не поймет, что остальные правы. Но то, что случилось ранним утром этого ясного январского дня, не прошло бесследно для Боцмана. Ничто не происходит само по себе и с бухты-барахты. Много слов должно быть сказано и передумано, прежде чем из них получится деяние.

*

Все уже пообедали. Ели картофельный суп. Женщины и дети, принесшие его, еще стоят у озера и смотрят, как работают мужчины. Евгений приглядывается внимательно, следит за каждым движением. Это происходит у него как-то непроизвольно. Лишь гораздо позже он поймет, что, должно быть, хорошо приглядывался. Так-то вот оно и во всем…

Работа идет полным ходом. Остается еще почти четыре часа до конца. Когда стемнеет, работать на озере становится опасно. Никакой управляющий не может потребовать более длительного рабочего времени, чем позволяет долгота дня.

Бюннинг спускается протоптанной дорогой, ведущей от имения к озеру. Некоторое время он смотрит на рабочих, потом кричит:

— Эй! Слушать внимательно! — Затихают удары топоров. — Завтра трое из вас пойдут на берег моря собирать водоросли. Мы заложим еще два ледника. Договоритесь между собой, кто пойдет.

Бюннинг обводит взглядом рабочих, одного за другим, и так же, как утром, его взгляд чуть дольше задерживается на Боцмане. Он отдает еще несколько распоряжений, а потом зовет:

— Штрезов, подойди-ка, мне надо с тобой поговорить.

Боцман колеблется некоторое время, потом кладет топор, прыгает на берег, и вот он стоит перед управляющим.

Бюннинг проходит несколько шагов вдоль берега, прежде чем разрешает Боцману поравняться с собой.

— Я слышал, у тебя в последнее время не очень хороши дела? — начинает разговор управляющий.

Боцман этого никогда не забудет. После он будет не раз рассказывать дома, что говорил ему управляющий. Он будет при этом подражать его голосу, и Евгений, взрослый Евгений, будет смеяться над словами управляющего. Так что же он еще сказал?

Однако теперь Боцману не до смеха.

— Да, — отвечает Боцман. — Оно бы ничего, да вот водой залило…

Концом палки управляющий подбрасывает в воздух комочек снега.

— Вешать носа из-за этого не следует. Ты ведь знаешь, что тебе всегда окажут помощь, — говорит управляющий. — Как только получишь разрешение на лов угрей, всем заботам придет конец.

Боцман на это ничего не отвечает. В нем еще живет озлобление от утреннего происшествия.

— Но, Штрезов, ты должен знать: угреловы не ходят колоть лед. Ты никогда не получишь признания от дурней и завистников, если не научишься правильно себя вести.

«Правильно себя вести, правильно себя вести, — стучит в голове у Боцмана. — Что же, по его выходит — мне теперь голодать? Городит невесть что».

— А чем мне жить и кормить семью? — говорит он.

— Ну-ну… Почему же ты не придешь и не скажешь? Я охотно помогу тебе.

— Ну это вы уж лучше бросьте, управляющий — говорит Боцман.

«Он так же непокладист, как все остальные, — думает Бюннинг. — И к тому же нисколько не умнее».

Все залито солнцем, ослепительной белизной распростерлось снежное поле. Управляющий подбрасывает вверх комочки снега, а с озера доносится протяжное кряхтенье работающих.

— Как поживает эта, как ее, Стина Вендланд? — спрашивает управляющий.

— Как поживает? — сразу отзывается Вильгельм. — Да уж это вы сами должны понимать, управляющий. Как живется девчонке, когда она в положении…

«Ого, да он, по-видимому, неплохо информирован, — думает про себя Конрад Бюннинг. — Хорошо еще, что мы с ним тут