Дурная примета - Герберт Нахбар
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Можешь уезжать, — говорит управляющий. — Отправляйся к своим родителям. Делай что хочешь… Но не лезь в дела, в которых ничего не смыслишь.
Управляющий встает и выходит из комнаты. Жена остается одна, продолжает вязать салфетку, ищет носовой платок, тонкими пальцами смахивает слезу. Все стало так трудно. Раньше все было легче, кажется ей. Раньше он был иным, думается ей. Она ничего не знает о муже. Он пошел на озеро, чтобы присмотреть за рабочими, добывающими лед, а она грустно глядит в окно на голую мазаную стену коровника, на грязные мокрые булыжины, которыми вымощен двор, на островки грязно-серого снега. Затем ее взгляд падает на рукоделие.
«Мне надо поторопиться. А то я слишком долго вожусь с этой салфеткой. — Она усаживается поудобнее. — Между прочим, он прав. Пора уж мне опять куда-нибудь съездить. Как только закончу салфетку, так и поеду».
В комнате можно насчитать добрых пару дюжин таких кружевных подстилочек под вазы и фарфоровые фигурки. По мнению Матильды Бюннинг, их никогда не будет достаточно. Тонкое рукоделие занимает большое место в ее жизни. Оно заполняет дни, долгие часы досуга. Конрад Бюннинг никогда не делится с ней своими мыслями, своими желаниями и заботами. Для работы по дому он присылает батрачку из имения. Иногда она готовит сама, но ей не часто хочется этим заниматься.
«Что это с ним опять? — размышляет она, сидя у окна. — Стало просто невыносимо жить с ним в последние дни. Какая муха его укусила?»
*
«Очень просто наделать ошибок, когда слишком торопишься», — думает Бюннинг по пути к озеру.
Каждый день около полудня идет он к рыбакам, которые в это время устраивают короткий перерыв. Управляющий рассчитывает, что в его присутствии перерыв не затянется слишком долго. Он, впрочем, знает, что Лоденшок не просрочит время сказать: «Давай берись, продолжай работу, здесь задаром денег не платят…» Но на всякий случай свой глаз не мешает.
«Недоглядел, вот и приходится теперь расхлебывать. Если бы я предполагал, какие виды у Хагедорна на эту девку, Винкельман давно бы у меня обвенчал их, а там дал бы я им землишки батрацкий надел, и дело с концом. Как еще Матильда до сих пор ничего не знает. Во всяком случае, надо с этим делом поскорее распутаться. Прежде всего со Штрезовым, а потом и с задирой Хагедорном. Этого я просто вышвырну из имения. Вот ведь как, бывает, не повезет! Наконец-то я дождался часа, когда можно выставить свою кандидатуру, ведь Хассельбринк получил отвод до следующих выборов. А до тех пор много воды утечет… Как он извивался ужом, когда узнал, что предпочли меня. Хотел бы я посмотреть, какая у этого коротышки была физиономия… Однако барон прав со своим предостережением: «Держите ухо востро, он из тех, кто и по своим стреляет». Тут он трижды прав, этот барон… Что правда, то правда — ни в чем нельзя быть до конца уверенным. Ну, надо думать, Штрезов не станет особенно ломаться… Как бы ни обернулось дело, если уж человек сказал а, придется ему волей-неволей сказать и б. А разговоры в имении надо пресечь… Как быстро распространяются слухи!..»
*
Евгению нравится прогулка к ханнендорфскому озеру. Осторожно, стараясь не расплескать, несет он бидончик с картофельным супом, обернутый в старую куртку. Отцу надо поесть горячего. Вот оно виднеется, озеро. Длинной цепочкой стоят мужчины, рубят лед. Прямая, как по шнуру, линия, брызжут осколки, сверкающие на полуденном солнце. Большой четырехугольник уже зияет неподвижной чернотой, он подернут невидимым, тонким ледяным покровом. А-ах-крях, а-ах-крях… высоко взлетают топоры, увлекая за собой тела, и падают сокрушительным ударом. А-ах-крях! Работники что твоя машина. Хрустнул надрубленный лед, и заколебалась глыба. Двое прыгают на нее, багры сообщают движение огромной стеклянной пластине. Еще прыжок — и те, двое, возвращаются на неколотый лед. На берегу вырыты огромные ледники, выстланные водорослями. Льдина плывет к берегу, круша тонкий, едва образовавшийся ледок. Тут каждый может убедиться, что на дворе мороз. Холодный январский день. Посмотришь — как будто льдина оставила след на самой воде.
Теперь в ход пошли багры, Ханнинг Штрезов и Йохен Химмельштедт вместе с несколькими другими рыбаками цепляют льдину и втаскивают ее на берег, сильными ударами топоров дробят, потом берутся за лопаты, загружают тяжелыми глыбами ледники.
Бюннинг продает лед из этих хранилищ лишь тогда, когда на пивном заводе с тревогой замечают, что собственный запас в погребах на исходе. Тогда пивовар лучше платит. Бюннинг кое-что смыслит в хозяйстве.
Сначала Евгений идет к дяде Ханнингу.
— Ну, парень, — говорит тот, — а мне скоро там чего нибудь принесут? Смотри-ка, твой отец опять первым получает.
Вильгельм Штрезов направляется к сыну своей пружинящей походкой. Руки он глубоко запрятал в карманы.
— Ну, парень… Это ты молодец, вовремя пришел. Ну-ка, давай сюда.
Они садятся немного в стороне, Вильгельм Штрезов надевает бушлат и принимается за еду.
Евгений смотрит на отца, бросает взгляд на его товарищей, которые как раз отталкивают новую льдину: а-ах-крях! Боцман ест молча. Евгений уже знает: отцу сейчас не до разговоров, хотя дома за обедом он иногда не прочь поговорить. Не в том дело, что Вильгельм Штрезов вообще неразговорчив, когда работает где-нибудь с чужими людьми, — нет, тут должна быть какая-то другая причина. Евгений знает своего отца. Складка над переносицей залегла глубже, чем обычно. Положив ложку, отец выпячивает нижнюю губу. Видно, бродят у него в голове какие-то тяжелые, еще не ясные мысли. Евгению знакомо это выражение отцовского лица. Но тут ничем не поможешь.
А люди на льду купаются в солнце, блещут лезвия топоров, разлетаются ледяные осколки, чернеет глубиной вода. А вон медленно приближается льдина, ее толкнули оттуда длинными шестами.
— Гляди, папа, Кришан Шультеке чуть в воду не свалился!
Боцман не слушает.
— Он бы сразу замерз в холодной воде, да, папа?
Вильгельм Штрезов произносит через некоторое время:
— Все возможно, сынок.
Евгений идет к дяде Ханнингу, чтобы там посмотреть, как глыбы падают в глубокую яму. «Совсем как
