Весенние ливни - Владимир Борисович Карпов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Прошлое жило и в песнях. Их Арина знала много и часто любила петь. Правда, после рождения Лёди голос ее потерял прежнюю силу и чистоту. Но она пела и теперь, оставаясь одна или когда одолевала печаль. Большинство песен было старых, мало кому известных. Задушевные, простые, они напоминали жалобы и очень трогали Лёдю.
Слушая, как поет мать, она словно вбирала в себя свое прошлое, и оно как-то сильнее связывало Лёдю с матерью, со всем, что окружало ее. Более дорогими становились ясное небо, чистое поле, весна-красна, синий лес. Иначе начинало звучать родное слово.
Замечала ли это Арина? Пожалуй, нет. И все-таки свободной сумеречной порой учила Лёдю старым песням. Они садились рядышком и пели, как подружки.
Сегодня Арина с Лёдей снова остались дома вдвоем. Евген поехал в город, в библиотеку, Михал ушел на партийное собрание. За окнами догорала холодная малиновая заря.
— Завтра ветрено будет,— глянула в окно Арина и накинула на плечи платок.
— Кто его знает,— думая, что мать спрашивает ее про это, ответила Лёдя.— Спойте что-нибудь, мама…
Безучастность дочери прошла мимо Арины, и она спокойно села на диван.
— Ступай и ты сюда, Ледок.
— Я тут побуду.
Лёдя неслышно — даже не скрипнул паркет — подошла к окну и прислонилась к косяку. На малиновом фоне ее фигура вырисовалась как силуэт. И почему-то отчетливее стало видно, что она что-то сдерживает в себе.
— Не заболела ли ты? — забеспокоилась Арина.
— Нет, мама. Спойте!
Откинув голову и придерживая уголки платка на груди, Арина запела. Сначала тихо, потом громче, проникаясь настроением песни.
Зялёны дубочак
На яр пахіліўся.
Малады малойчык
Без долі радзіўся.
Но тревога уже закралась в ее сердце. «Неужели снова беда, господи? — думала, холодея, Арина.— Ой, как не нужно ее сейчас! Ой, как не вовремя!..»
Закідайце сеці
У быстрыя рэчкі
Ды злавіце долю
Хлопцу маладому.
«Все, кажись, так хорошо пошло. И у Михала, и у Лёди, и у Евгена…» Однако в самом этом благополучии Арина видела теперь дурную примету. Да и материнское ее сердце предрекало — беда! Превозмогая себя, она все же пела дальше, и голос ее наливался тоской и жалостью!
Не злавілі долі,
Ды злавілі шчуку.
Шчука-рыба грае,
Сабе пару мае.
У мяне ж толькі пары —
Што вочанькі шары,
Толькі палюбовы —
Што чорныя бровы…
Заметив, как украдкой вздохнула Лёдя, Арина оборвала песню и поднялась.
— Ты что-то скрываешь, Ледок. Что с тобой, признайся?
Сердце матери! По едва уловимому смятению оно почувствовало несчастье. Мало ли когда хандрила дочка? Разве прежде смятение не терзало ее? Но никогда так не болело сердце у Арины. Никогда, даже в тот раз, когда Лёдя сбежала из дому, собираясь сделать с собой страшное…
Брат Арины когда-то жил на Урале. Имел там свою семью и лишь изредка переписывался с родителями. Однажды в письме он обещал приехать в гости. Но буквально за неделю до обещанного приезда глубокой ночью всех разбудил истошный крик матери. Вся в слезах, она билась головой о подушку и причитала, как о покойнике.
«Умер — сказала она, когда ее немного успокоили.— Коля умер!» И мать не ошиблась даже в минуте. Через тысячи километров — сквозь ветры, дожди, туманы — она почувствовала смерть сына. Через расстояние, в котором может затеряться радиоволна, материнское сердце почувствовало, как оборвалась жизнь того, кому она эту жизнь дала. Материнское сердце!..
— Ну говори,—попросила Арина.
— Мне нечего говорить,— отвернулась Лёдя и, боясь, что заплачет, бросилась из комнаты.
В сумерках она подошла к коттеджу Сосновских. Долго наблюдала за ним. Но никто не показывался ни в окнах, ни на крыльце.
Когда Лёдя шла сюда, она среди прохожих заметила Киру. Боясь, что, встретившись, придется лгать, куда и зачем идет, Лёдя свернула в переулок и побежала. И хотя потом, отбежав квартал, брела как потерянная, сердце у нее и сейчас билось так, что казалось — его могут услышать другие.
Было холодно, стыдно, гадко. Потеряв надежду, что Юрий выйдет, Лёдя подкралась к его окну. Взлохмаченный, с синяками под глазами, тот сидел за столом и что-то писал. Лёде показалось, что он даже раз по-детски послюнявил карандаш губами. Вместе с жалостью у нее вскипел гнев. Никому не нужная, она тут одна, хоронится, как воровка, в его палисаднике, а он в теплой, уютной комнате восседает за столом и, возможно, даже готовит задания. Холодной, будто не своей рукой она постучала в окно. Стук был неуверенный, робкий, но он поразил саму Лёдю. Ей почудилось, что постучала она не пальцами, а чем-то костяным.
Юрий вздрогнул, испуганно вскочил из-за стола. Увидев Лёдю, кинулся к двери, вернулся, сделал знак, чтобы она подождала его, нервно закрутил на шею шарф, накинул пальто, надел шапку, которые до этого валялись на диване.
Его заботы о себе возмутили Лёдю. Уже не придавая значения, что ее увидят, она напрямик, путаясь ногами в засохших цветах, по клумбам побежала к крыльцу.
На крыльце они очутились одновременно и растерянно стали друг против друга.
За минувшие сутки Лёдя невзлюбила сама себя, свое тело, старалась даже не прикасаться к нему. Юрий почему-то сразу приобрел над нею власть, право, и это тоже било по самолюбию, выводило из себя. Она томилась, тряслась, проклинала его.
Юрий вчера простился с Лёдей вяло, почти безразлично. Чувствовал себя опустошенным, в чем-то обманутым. Целый день тоже мучился от сомнений, но, увидев Лёдю, вновь ощутил, как любит ее. Он протянул было к девушке руки, собираясь не то обнять, не то приголубить, как вдруг отпрянул от неожиданности.
Сжав зубы и всхлипывая, Лёдя стала наотмашь бить его по щекам, едва ли соображая, что делает. Понимала только одно: нужно, обязательно нужно отомстить за позор, за свою слабость, за то, что стала не той, какой была.
Юрий не защищался. По лицу его текли слезы — от боли, от стыда, от безысходности. Но в то же время он был готов принять еще большую кару.
Книга вторая
БЛАГОСЛОВЕННЫЕ ТУЧИ
