Утросклон - Сэмюэль Гей

В то время как Икинека, помогая отцу, отходила от своих детских забав и открывала мир взрослых забот, мальчишка Монк трепетал всей душой на вольной палубе "Глобуса". В редкие минуты встреч детям уже не так просто было общаться, тем более вспоминать старое, когда лопотали младенцами на пушистой травке возле дома, ссорились из-за игрушек и каждый прожигый день был такой длинный, что, казалось, и конца ему не будет. Они жили разной жизнью, и это с каждым годом незаметно отдаляло их друг от друга.

Однажды Монк с отцом вернулись с моря. Как обычно, к ним зашла Икинека. Она чуть ли не первая являлась всегда в их оживший дом, спрашивала ради приличия про новости, но какие новости в море? И она сама рассказывала о переменах, происшедших в Ройстоне. В тот раз Икинека постучала в дверь чересчур рано. Дакет был еще на корабле, а Монк распаковывал багаж. Он искренне обрадовался девушке и по обыкновению достал подарок - огромную раковину из южных морей. Икинека улыбнулась подарку, но как-то грустно и жалко. И хотя Монк не был в Ройстоне несколько месяцев, он чутко уловил какую-то тревогу в настроении девушки.

- Тебе не нравится мой подарок? - спросил он.

Нет, раковина была хороша. Немыслимо закрученная, она переливалась внутри лиловым перламутровым сиянием. Тогда Монк принялся выпытывать причину грусти девушки, и она рассказала, что ночью Чиварис опять задыхался от кашля, от доктора отказался, а утром она нашла у него под подушкой платок, замаранный кровью.

Монк растерянно молчал, не зная, что сказать, как утешить.

- Я очень люблю отца, - сказала Икинека, - а в жизни все так неожиданно...

- Ты не волнуйся, - сбивчиво заговорил Монк, - скоро я буду заканчивать учебу... тогда мы будем рядом. Ведь мы же как брат и сестра.

Он осторожно обнял ее за плечи, и вдруг сломалась преграда между ними. Они вновь на какой-то миг обрели утраченную с годами искренность, почувствовали себя близкими и родными.

Икинека прикосновением руки попросила обождать в исчезла. Монк остался в растерянности. Вскоре девушка вернулась и протянула расшитый бархатный чехольчик.

- Возьми, пожалуйста, эти очки.

- Зачем, ведь я хорошо вижу!

Икинека рассмеялась: - Бери, я три года работала над ними. Когда посмотришь сквозь них, все черное и гадкое из жизни вмиг исчезнет.

- Но в жизни и без того все хорошо. Нет, я не возьму...

Монк решительно отодвинул подарок, и чехольчик от неосторожного движения упал на пол. Икинека вскрикнула, но было уже поздно, под ногами весело поблескивали розовые осколки.

Монк опешил и, чтобы как-то повиниться, молча погладил плечо девушки. Икинека подняла глаза, no в них не было сожаления о потере драгоценной вещи.

Монк увидел взгляд, который невозможно описать, потому что так смотрят на нас лишь один раз в жизни.

Он ничего не соображал, не успел даже о чем-то подумать, как вдруг ощутил теплое дыхание у щеки. Кто из них первый сделал шаг навстречу, трудно сейчас сказать. Но тот миг больше не повторился.

VI

Скала, преградившая вход в Бухту Спокойной Воды, в момент падения подняла высокую волну. Она мощным плугом распахала дремотно-голубую равнину гавани, словно проверяя, что же будет захоронено здесь на вечные времена. Посыльная Катастрофы покачнула лишь небольшую моторную шхуну. Случай распорядился, чтобы в бухте остался именно этот одинокий корабль. Так "Глобус" стал нелепым памятником былой морской славы Ройстона.

В тот день Дакет сделался седым. Прежде он считал себя богатым человеком, у неги был сын и была моторная шхуна "Глобус". Мальчуган обещал уберечь от одиночества загрубевшее сердце, а корабль хорошо помогал очищать душу от горечи и тоски по несостоявшемуся человеческому счастью, ведь Мэри умерла совсем рано, Монк даже не помнил мать С тех пор, когда Дакет собственноручно насыпал холмик на ройстонском кладбище, он старался меньше бывать на остывшем берегу. Слишком все напоминало здесь о той, которую вдруг полюбили боги и забрали к себе.

Монк с малых лет стал путешественником на "Глобусе". Вначале агукал в деревянной колыбельке, подвешенной к потолку каюты, И не материнская рука, а море баюкало его, и он быоро засыпал под шорох волн и топот ног над головой. Потом как-то незаметно подрос, окреп и стал полноправным членом команды.

Когда отец с сыном уставали от походной жизни, они самым коротким путем возвращались в Бухту Спокойной Воды. Отмыкали дом, топили печь сухими дровами, чтобы прогнать нежилой дух, отсыпались, отогревались. Заходили друзья отца, соседи; разговоры, застолье, суета... Все это скоро наскучивало Дакету, и вновь закипала вода за кормою "Глобуса".

Дакет никогда не работал морским перевозчиком.

Он не любил спешить из порта в порт, следуя чужой воле. Каждую весну Дакет набирал на корабль отважных и крепких парней в отправлялся на Север, к берегам Холодной Земли, промышлять морского зверя. Или снаряжал невода и начинал охоту в южных широтах за стремительной скумбрией. В Дакете жила вечная охотничья страсть. Он умел незаметно подкрадываться к тюленям, подчиняясь своему чутью, находил богатые рыбные косяки. Азарт состязания с природой управлял всей его жизнью.

Но ничто не возбуждало так существо владельца "Глобуса", как новые, неведомые места. Будь это вулкан на маленьком пустынном острове или тропический архипелаг, где живут люди-карлики. Эта страсть капитана скоро обнаруживалась, но матросы не роптали, когда корабль неожиданно, без всяких на то причин, менял курс и спешил в неведомое. Они сами знали, что лучше всякого рома будоражит кровь полоска незнакомой земли на горизонте. Некоторые снисходительно считали Дакета чудаком, авантюристом, отшельником, даже неудачником, а он всю жизнь искал неведомую землю Утросклон - сладкую пристань беспокойных грез и несбыточных надежд. Но маленькое суденышко - не более чем пылинка, странствующая по безбрежной равнине Океана. Старый Дакет понимал это, и потому на всю оставшуюся жизнь видел себя в плену неустанного поиска призрачной и счастливой страны. Был смысл, а значит, мотор верной шхуны звучал для него как прекрасная музыка.

И вот гул падающей скалы, корабль, заживо погребенный в бухте. Как все нелепо! Дакет состарился за один день, сгорбился и почти не разговаривал. Команда разбрелась по свету, на шхуне остался лишь моторист Бильбо.'Маховики судовой машины по тактам отстучали ему долгую жизнь, и вдруг выяснилось, что крохотная каморка на "Глобусе" - единственное прибежище для старика. Да и не мог моторист оставить капитана и друга в беде. Они подолгу сидели молча на затихшей шхуне, Дакет и Бильбо, курили крепкий табак и бережно хранили свое прошлое.