Утросклон - Сэмюэль Гей

Гарбус скривился, икнул и замахал руками:

- Мелет, сам не ведая что. Не зря сказано: "Язык Неудержимое зло, и никто из людей укротить его не может..." Ну, ладно, - смилостивился Гарбус, - прощаю тебя по молодости, но впредь думай над словом своим.

Люм и Дюм подмигнули друг другу - начиналось.

- Так в чем же я не прав, батюшка? - лукаво улыбнулся Фалифан.

- Никогда и никому не говори, что труд твой бесКорыстен...

Это уже было интересно. Дозо, который собирался было украдкой пнуть близнецов-бездельников, напрягся в ожидании прелюбопытных уразумений. Фалифан стал скручивать в трубочку начатый листок и обратился к Гарбусу:

- Чтобы раз и навсегда покончить с вашим заблуждением, скажу на память из того же Священного Писания, если не совру...

- Стой! - оборвал протоиерей. - Повремени. Позволь я угадаю, что скажешь ты из завещания Господнего.

- Сомневаюсь, достопочтенный Гарбус. Предубеждение и заблуждение плохие советчики. Я живу в соответствии с заветом вашего Христа: "Не собирайте себе сокровищ на земле, где моль и ржа истребляют и там же воры подкапывают и крадут".

Дозо после этих слов сдавил обеими руками свою Лысину, чтобы впустить в голову смысл заковыристого разговора. Люм и Дюм заметили его растерянную физиономию и опять, напару, зашлись в беззвучном смехе. Протоиерей шлепнул о верстак тяжелой ладонью и погрозил дуракам пальцем. Сам же с удовольствием подумал о своем собеседнике, ибо тот, как по заказу, подводил беседу к нужному руслу. "Только не спешить", - остерегал себя Гарбус.

- Похвально, друже, похвально, что ты знаешь столь проникновенные слова. Кусок хлеба, но без масла, не вино, а вода. Так?

- В общем, да, - согласился Фалифан. - Накопительство мне чуждо, ибо заботиться о завтрашнем дне, значит, взваливать на плечи дополнительную ношу. Я хочу идти налегке. Мещанин же похож на верблюда с тремя горбами.

- Охотно соглашусь, - приветливо улыбнулся Гарбус, - но Значит ли, что мещанство, о котором ты заговорил, суть вещи, злато, чревоугодие? Всякий ли сытый - филистер, а каждый голодный - герой или мыслитель? - Священник засмеялся: - Ты, Фалифан, либо очень хитер, либо не знаешь, что есть суть мещанства. Я верю, что чрево твое не знает излишеств, и дух твой не спит обывательским сном. Но ежели желаешь совершенства своего, избавиться от пороков, кроме меня, друже, никто тебе не поможет. Тебе нужно понимание как помощь, и я дам тебе это. За время, что знаемся мы, я, кажется, сумел постичь твою душу.

Протоиерей замолчал и выжидательно посмотрел на Фалифана. Тот напряженно думал, ожидая новых слов.

- Что же ты не удивляешься, сын мой? Это же так знатно - понять человека! Твоя судьба, не скрою, давно привлекает меня, С тех пор как я тебя узнал. Будь иначе, я каждый день откупоривал бы на одну бутылку больше и не ходил бы сюда.

Люм и Дюм стосковались по веселому и просительно заржали. Гарбус в бешенстве принялся искать что потяжелее, чтобы швырнуть в глупцов. Ему помог Дозо. Визгливым криком он прогнал близнецов .....

- Вы мне льстите Гарбус, не пойму даже, чем заслужил... - без улыбки произнес Фалифан, и в глазах его сверкнул какой-то тревожный огонек.

- Не льщу, дорогой мой, а храню в душе свой интерес к тебе.

Дозо от удивления выпучил глаза и распустил губы. Уважать этого наглеца? За что? Бедный мастеровой проклинал свой слабый ум, который ничего сейчас не мог понять. Но не слушать такой завлекательный и откровенный разговор он не мог.

Гарбус уперся ладонями в колени и внимательно посмотрел на Фалифана.

- Сейчас я скажу главное. Подобно тому, как Мария родила от Святого Духа Господа нашего, а Иосиф нарек ему имя - Иисус, так и среда обыденная породила тебя, Фалифан. Не учения, не книги и умствования, а среда. Но если Господь Бог на свет появился, чтобы освободить людей свеих от грехов, ты, Фалифан, зачат грехом во чреве мирском. Не перебивай. Я не виню тебя, а, как уже говорил, почитаю за редкостность. Ибо первый ты такой, с кого новые люди пойдут...

В тот же миг в комнате раздался протяжный стон.

Это несчастный Дозо, в ужасе от услышанного, стал валиться на бок и грохнулся на пол вместе со стулом.

- Фу, дурак! Никак не поговорить. - Гарбус в отчаянии выругался и стал уходить. Возле двери его настиг Фалифан. Он был бледен и сильно сжал руку протоиерея.

- Я верю каждому вашему слову, но о чем вы хотели сказать?

Гарбус обернулся и строго посмотрел на юношу:

- О сытых трутнях. Это кризис духа людского - поменьше дать, побольше взять. Ты - новая отливка старого порока.

- Как это?

- Дa, да, ты не глуп, и знаешь, что настоящие ценности в жизни - это не жирный кусок на золотом блюдце. Книги, музыка, зрелища, общение с разумными, разговоры о бытии, о душе человека - вот твой мир. И ты все-таки потребитель! Копишь то, чему цены нет, что ее измеришь деньгами: разум и знания, добытые веками. Эта пища приятней зажаренной индейки или копченого окорока. Но что отдашь ты взамен братьям по крови? Эти погребальные венки, творить которые удел слабоумных? - кивнул протоиерей на подымающегося Дозо. - Или речи твои? Но ты не Господь, чтобы творить чудеса одним лишь словом. Подумай...

Гарбус исчез, прикрывшись таинственной дымкой слов.

VIII

Фалифан долго бродил по пустынному кладбищенскому парку, пробирался по рыхлому снегу мимо старых деревьев и могил, как по лабиринту, из которого нет выхода. Когда ноги перестали повиноваться ему, он нашел в укромной аллее скамейку. Здесь можно было собраться с мыслями и передохнуть.

Слова протоиерея не выходили из головы. Впервые Фалифану так открыто заявляли, что он бездельник, трутень и паразит. Ну, хорошо, был бы какой-то недоумок, чьи суждения можно пропустить мимо ушей или осмеять, но Гарбус... Священник слишком опытен и умен, чтобы бросаться нешутейными словами.

Неспроста так задел Фалифана разговор с протоиереем. Он и вправду иногда ощущал себя пустым, мертвым человеком, безвкусным и ненужным, как мякина подсолнуха. Чувствовал, но никогда в этом не признавался себе. Что может быть страшнее, чем осознание своей никчемности? "И все-таки этот Гарбус сумасброд, - думал Фалифан. - Обыкновенный сумасброд и пьяница. А пьянство - это тоже бессмысленное существование. Так что все его заявления о пустой, никчемной жизни - не более чем крик его собственной души. Вот так-то, Гарбус, надо закусывать!" Осудив священника, Фалифан почувствовал, как полегчало на душе, и тут увидел в конце аллеи знакомую фигуру Монка. Фалифан мало обрадовался приятелю. Сейчас так хотелось побыть одному. С плохо скрытой досадой Фалифан пожал протянутую руку.

- Под сенью дерев и печальных надгробий он мечтал... - рассмеялся Монк и присел рядом.