Маленький книжный магазинчик в Тегеране - Марьян Камали
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Даже после того, как я получил твое последнее письмо, где ты написала, что я больше никогда не увижу тебя, не поговорю с тобой, – я не переставал тебя любить. И теперь мне не хочется думать о возможной ошибке – что это не ты написала то письмо. Потому что теперь я уже ничего не берусь утверждать.
А еще, моя дорогая Ройя, когда мы встретились с тобой на прошлой неделе в Дакстонском пансионате, я заметил в твоих глазах беспокойство, что, может, у меня просто проблемы с памятью. Но, пожалуйста, знай. Может, я не помню некоторые вещи – что я ел на ланч два дня назад или какие чертовы пилюли и когда я принимал. Тут мне требуется подсказка Клэр. Но мой разум острый как нож, когда речь идет о том лете и о моем сердце. Тут я помню все до мелочей.
Правда в том, Ройя-джан, что я никогда не был так счастлив, как в те дни, когда мы с тобой были вместе. У меня было много прекрасных мгновений с моими детьми и, да, с Шахлой, но только с тобой я был по-настоящему счастлив. Долгие годы ты была первой, о ком я думал, просыпаясь. Мне многое напоминало тебя. Конечно, я знал, что ты принадлежишь другому, да и у меня есть семья. Но, Ройя, ты всегда была частью меня. С этим ничего не поделаешь.
Мне пора заканчивать это письмо.
Когда я вспоминаю лавандовое небо в тот вечер, когда мы праздновали нашу помолвку, и другие минуты, когда мы были вместе, я поражаюсь красоте этого мира. Но после того, что произошло с нашей страной и, по правде говоря, когда я смотрю на современный мир, то невольно вижу во всем безобразие и жестокость. Я пытался сохранять позитивный настрой, который так ценят американцы, я пытался не превратиться в ворчливого старика! Тут, в доме престарелых, Клэр добра ко мне. Она зовет меня «мистер Бэтмен». Она неустанно слушает мои истории. Я поделился с ней своими воспоминаниями. Даже рассказал о нашей юношеской любви. Мне помогают жить мысли о красоте и привязанности. Я вижу моих детей и внуков, и я счастлив. Все остальное – политика, душевная болезнь, утопившая мою мать, жестокие повороты жизни – ну, в жизни иногда присутствует неприятная изнанка. Когда я думаю так, у меня гаснет всякая надежда.
Я любил тебя. Я любил тебя тогда, люблю сейчас и буду любить всегда.
Ты моя любовь.
Бахман».
29. 2013. Простыни с запахом зубной пасты
Ройя отыскала номер телефона Дакстонского пансионата для престарелых. Госпожа Аслан и господин Фахри. Первый ребенок, которому было не суждено родиться. А потом тело госпожи Аслан отомстило ей и убило других ее детей. Кроме одного.
Перед мысленным взором Ройи возникла госпожа Аслан с румянами на щеках, какой она была в тот вечер, когда праздновали их помолвку. Ройя знала, как смерть ребенка ломает всю жизнь. Но потерять четырех детей? Ой, тогда были другие времена, сестрица, неужели не помнишь? Дети умирали часто.
Она долго ждала, очень долго. Плевать на снег. Она должна снова поехать туда и встретиться с ним.
– Боюсь, что у вас немного времени, – сказала ей Клэр по телефону.
– Да? Почему?
– Ему стало хуже, миссис Арчер. В последние два дня его навестили сын и дочь.
– Но я видела его меньше двух недель назад. Я получила его письмо…
– Он писал то письмо так, словно от этого зависела его жизнь. Он попросил меня отправить письмо. Знаете, иногда так бывает. Иногда случаются такие провалы, паркинсон вспыхивает, но потом состояние пациента снова улучшается. Надежда есть.
– Ох, хорошо бы.
– Но если вы хотите увидеть его… что ж, приезжайте, когда сможете.
* * *
Лед и снег по-прежнему покрывали все углы парковочной площадки, только теперь они посерели и таяли.
Ройя зашла в пансионат для престарелых и ожидала, что Клэр отведет ее в холл, как в прошлый раз. В вестибюле по-прежнему воняло говяжьим рагу. (Неужели тут не подают на ланч ничего другого?) Вот они пройдут по коридору, и Бахман будет сидеть у окна в своем инвалидном кресле. Они снова станут смотреть на парковку, на снег, уже не такой белый, как в тот раз. Она вытащит из сумочки письмо, и в глазах Бахмана загорится все та же надежда, а она поговорит с ним обо всем, чего не знала до недавних пор.
Но Клэр повела ее совсем по другому коридору. Он был такого же цвета, как все больничные коридоры, какие она когда-либо видела, такого же цвета, как тот приемный покой, где она в последний раз держала на руках Мэриголд. Она собрала всю свою волю, чтобы переставлять ноги. Когда они подошли к нужной палате, Ройя вспотела. Ей следовало бы снять пуховик.
В палате было темно, шторы опущены. Когда глаза Ройи привыкли к полутьме, она различила кровать, рядом стул, ночной столик с вазой и цветами и стол в углу возле раковины. А в постели лежал Бахман и дышал, будто неисправная машина.
– Давайте я помогу вам раздеться, – предложила Клэр, стянула с Ройи один, затем другой рукав и сняла с нее пальто. Ройя прошла к стулу и села так близко к Бахману, что видела теперь морщины возле его губ. Его глаза были закрыты. Но из его носа не торчали пластиковые трубочки, капельниц рядом с ним тоже не было видно. Он просто лежал под одеялом, ее Бахман. Вероятно, у него все нормально.
– Я буду в вестибюле. Если вам что-нибудь понадобится, нажмите на кнопку возле кровати, и я мгновенно приду. Но, миссис Арчер…
– Да?
– Не торопитесь.
– О, – все, что она ответила. Но на самом деле она хотела сказать: «Почему он лежит тут, а не сидит в своем кресле?» и «Пожалуйста, не уходите».
Когда затих стук каблучков Клэр, Ройя снова осталась наедине с Бахманом. Его грудь поднималась и опускалась под белой простыней и одеялом цвета репы. Ей захотелось поднять шторы и впустить свет в палату.
– Я ждал, – проговорил он слабым, хриплым голосом и открыл глаза. – Как ты доехала? Как твои дела?
– Все хорошо. Что случилось, Бахман? Что с тобой?
– Ничего, нормально. Я тут тусуюсь, как теперь говорят. Сегодня утром приезжала моя дочка. Она вернется вечером.
Ройе нужно было приехать раньше. Она представила себе, как он писал ей письмо, доверяя бумаге все свои откровения. Внезапно ни одно из них уже не казалось
