Система научно-богословской аттестации в России в XIX – начале XX в. - Наталья Сухова

Девять раз совершал экспедиции по поиску и описанию древних литургических рукописей в библиотеках и хранилищах православного Востока профессор церковной археологии и литургики КДА А. А. Дмитриевский: летом 1886 г., в 1887/88 уч. г., в 1889, 1891, 1893, 1896, 1897, 1898, 1903 гг. Он исследовал литургические памятники архивов и библиотек Афона, Иерусалима, Синая, Афин, Фессалоник, Смирны, Патмоса, Халки, Трапезунда, библиотек Италии, Франции, Германии. Исследованные им рукописи евхологиев, типиков, орологиев исчислялись сотнями. Четкий план работы, согласно которому он проводил исследование, был уникален для высшей духовной школы тех лет и открывал новую эпоху в историко-литургических исследованиях, несмотря на то что в те годы в этой области вообще был подъем. Одним из плодов его поездок стало уникальное научно-аналитическое описание огромного количества рукописей, другим – методологическая система, разработанная профессором Дмитриевским для исследования рукописей и ставшая значительным вкладом не только в отечественную, но и в мировую историческую литургику[743].

Неоднократно ездил на православный Восток – и в командировки, и по собственному почину – профессор СПбДА И. И. Соколов. Византинист, знаток истории православного монашества, профессор Соколов в результате своих поисков убедился в необходимости заняться исследованием источников позднего периода Византийской империи (XI–XIV вв.), призывал учредить в академиях специальные кафедры – истории православной Греко-Восточной Церкви от разделения Церквей до настоящего времени, чтобы «смотреть на Православный Восток не сквозь тусклые и фальшивые западные очки, а изучать предмет самостоятельно, беспристрастно, при свете и на основании архивных данных»[744]. При этом И. И. Соколов считал чрезвычайно важным изучать и современную жизнь Православных Поместных Церквей, их церковно-канонические особенности, богослужебный строй[745].

Доцент КДА по кафедре гомилетики священник Николай Гроссу поддержал это стремление – сближение с братскими православными народами: летом 1909 г. он предпринял путешествие по Востоку с про фессиональной целью – не только изучить памятники древне-христианского проповедничества, хранящиеся в архивах и библиотеках, но и «ознакомиться с постановкой церковной проповеди в Православных Церквах»[746].

Интересно, что в эти же страны преподаватели академий ездили для изучения не только древних христианских святынь и памятников, но и ислама. В 1897 и 1909–1910 гг. КазДА отправляла на Ближний Восток практиканта арабского языка и выходца из Сирии П. К. Жузе. Местный житель, получивший высшее богословское образование, поставил перед собой задачу не только новыми глазами посмотреть на положение христиан в Палестине, но и «найти в церковных книгохранилищах древние источники» по истории ислама, еще не введенные в научный оборот. Кроме того, эти командировки имели вполне реальные учебные плоды – русско-арабский словарь и учебник русского языка для арабов, представлявшие собой заметное явление в российской арабистике[747]. В 1909 г. КазДА отправила на два года в Сирию, Палестину, Египет, Джезду (Аравия) экстраординарного профессора М. А. Машанова – для изучения арабского языка и богословской мухаммеданской литературы[748].

Всегда был притягателен для российских богословов Афон – и как место поклонения святыням, приобщения к духовному опыту древних и современных подвижников веры, и как сокровищница источников богословской науки. Одним из частых посетителей монастырских библиотек Афона был А. А. Дмитриевский – и найденные там рукописи позволили решить многие научные загадки, восполнив литургическую церковную историю. В начале XX в. путешествия на Афон совершали многие преподаватели академий. Одним из наиболее плодотворных как в отношении исследований, так и в отношении налаживания связей с представителями православного монашества Святой горы было путешествие доцента МДА иеромонаха Пантелеимона (Успенского)[749].

Второе «восточное» направление, нехристианское, было менее заметно, но имело большое значение для развития миссионерских наук в духовных академиях, прежде всего Казанской. В 1911/12 уч. г. профессорский стипендиат при кафедре «истории и обличения ламайства» иеромонах Амфилохий (Скворцов) отправился с научной целью в Монголию и Забайкалье[750]. Это было очень важно для развития как научной миссиологии, так и «буддистского» направления востоковедения – к этому времени уже сложилось ясное представление, что исследованиями в этой области должны заниматься лица, имеющие высшее богословское образование. Опыт был удачным, и в 1912 г. иеромонах Амфилохий, уже в статусе и. д. доцента, был командирован по тому же направлению на два года, для научного изучения буддизма[751]. Это направление духовно-академической науки имело перспективы.

Все «восточные» поездки были разными и по задачам, и по итогам. Но их общим результатом стал значительный подъем библейско– и церковно-археологической, церковно-исторической, литургической и миссионерской науки в духовных академиях.

Было еще несколько следствий «командировочного» явления для научного и учебного развития академий. Заграничные командировки требовали «живого» знания языков. Слабость выпускников духовных академий в разговорных европейских языках на рубеже XIX–XX вв. стала заметна и мешала благополучному обучению за границей. Поэтому в январе 1900 г. Совет КазДА, а за ним и Советы других академий приняли постановление о повышении значения баллов, полученных абитуриентами на вступительных экзаменах по новым языкам[752].

Многие члены преподавательских корпораций испытывали необходимость в летние вакационные месяцы поработать в заграничных библиотеках, более богатых, нежели российские. Для получения материальной помощи от духовного ведомства нужно было веское обоснование, подкрепленное ходатайством Совета. Поэтому в начале XX в. стали распространены кратковременные поездки за свой счет. В КДА эта традиция была наиболее основательна, и для подкрепления путешественников в 1908 г. там был даже учрежден особый фонд – на средства, пожертвованные по завещанию профессорами А. А. и М. А. Олесницкими[753].

Следует обратить особое внимание на обоснование зарубежных командировок, которое составляли члены корпораций. Если преподаватель-ученый понимал, что командировка за границу будет способствовать его научной деятельности, а иногда и просто необходима для нее, он излагал это в прошении в Совет. Прошения представляют сами по себе интересный источник. Мотивация предполагаемых поездок иллюстрирует видение членами духовно-академических корпораций состояния той или иной области богословия в научном и учебном отношении, главных проблем, а также того, что именно планирует он почерпнуть в своей научной поездке. Систематизируя последнее, то есть, чаемое, можно выделить три главных аргумента, приводимых наиболее часто:

1) путем слушания лекций в европейских университетах познакомиться с постановкой научно-учебного процесса на Западе;

2) с помощью научных занятий в библиотеках, книгохранилищах, музеях, архивах продвинуться в своих специально-научных занятиях (иногда указывалась конкретная диссертация, монография, научная работа, требующая такой работы; источники, которые необходимо разыскать);

3) личным наблюдением, общением и живым знакомством с церковной жизнью (богослужением, проповедью, церковно-просветительской и научно-богословской деятельностью) обогатить свое понимание христианства или иных мировых религий.

Иногда само прошение о ходатайстве Совета демонстрировало неплохое знание членов корпораций и об уровне развития преподаваемых ими областей богословия, и о самой системе преподавания в европейских университетах. Поэтому прошение представляло и достаточно конкретный план работы во время предполагаемой командировки. Примером может служить прошение о научной командировке в Германию, поданной в Совет МДА экстраординарным профессором академии по кафедре патристики И. В. Поповым[754]. Еще более интересен отчет И. В. Попова, представленный в Совет после командировки. В нем кратко изложены принципы преподавания патрологии, а также сведения о направлении и «духе преподавания» богословия в целом в двух немецких университетах: протестантском в Берлине и католическом в Мюнхене. И. В. Попов попытался выделить конфессиональные методические особенности[755]. Так, он отмечал, что в протестантских университетах Германии патрология не преподается как особый предмет, но заменяется: лекциями по истории догматов; специальными курсами, посвященными одному или нескольким выдающимся церковным писателям; практическими занятиями, состоящими в чтении памятников древнехристианской литературы. Это предоставило И. В. Попову возможность заново осмыслить место преподаваемой им патрологии в системе научного богословия, ее взаимоотношения с догматическим богословием, историей Церкви, историей христианской словесности. Важно аналитическое описание И. В. Поповым учебных форм, с трудом вводимых в духовно-учебный процесс в России – специальных курсов и практических занятий. И. В. Попов работал в течение семестра в семинаре профессора А. Гарнака по истории Церкви, на котором изучались письма святителя Киприана Карфагенского, а также в семинаре по истории христологии. В своих записках И. В. Попов разбирает методические приемы профессоров, систему работы с источниками, вовлечение участников семинара в активную работу, систему их отчетности. В католических школах – университете в Мюнхене и лицее в Регенсбурге – И. В. Попов также слушал специальные курсы – профессора Зиккенбергера по сочинениям мужей апостольских и профессора Веймана о новейших открытиях и спорах в области древнецерковной литературы. И. В. Попов обращал внимание на то, что подходы филологов к памятникам патристической литературы отличаются от изучения их специалистами-богословами, и этот иной подход имеет много полезно го и для богословия. Так, например, филологам богословие обязано изучением таких показателей, как объем эрудиции церковных писателей. Кроме того, И. В. Попов слушал курсы, которых в духовных академиях не было – греческой и латинской палеографии, истории философии, древней истории. Он постарался максимально познакомиться с организацией, методами и техническими приемами преподавания богословия в высших учебных заведениях на Западе. В результате И. В. Попов пришел к выводу, что успех и практических занятий, и специальных курсов зависит от таланта и научного авторитета профессора. Так, занятия профессора Гарнака чрезвычайно полезны для студентов, углубляют их знания в церковной истории, знакомят на практике с методами анализа источника, развивают научную проницательность и умение находить в источнике такие стороны, освещают эпоху, породившую его, приучают обдумывать каждое слово памятника, пристально всматриваться в каждое выражение. Есть семинары вялые, слушатели участвуют пассивно, и все практические занятия сводятся к написанию рефератов и критическому разбору их профессором. Но сами гибкие формы позволяют развить потенциальные способности преподавателей, проявиться творчеству, выработать новые методы.