Бен-Гур - Лью Уоллес

— Нет, — говорит Сесилий, — Друз боится насмешек, да я не боюсь, мой Мессала.

— Ну так говори ты.

— Мы остановили их и…

— Предложили поставить, — Друз не пожелал отдавать инициативу своему юному спутнику. — И — ха-ха-ха! Какой-то малый с чересчур тесной кожей на лице вышел вперед и — ха-ха-ха! — сказал: «Да». Я достаю таблички. «На кого ставишь?» «На Бен-Гура, еврея». «Сколько?» Он отвечает «Один… один…» Прости, Мессала. Клянусь Юпитеровым громом, мне нужно отсмеяться! Ха-ха-ха!

Слушатели подались вперед.

Мессала взглянул на Сесилия.

— Один шекель, — сказал тот.

— Шекель! Шекель!

Взрыв презрительного смеха сопровождал эти слова.

— И что же Друз? — спросил Мессала.

Выкрики, донесшиеся от дверей, отвлекли внимание туда, и поскольку шум там не прекращался, а, напротив, становился громче, даже Сесилий рванулся прочь, задержавшись лишь чтобы сказать:

— Благородный Друз, мой Мессала, убрал табличку и — по терял шекель.

— Белый! Белый!

— Дайте ему пройти!

— Сюда! Сюда!

Эти и подобные восклицания наполнили салон, прервав все другие разговоры. Игроки в кости бросили стаканчики; спящие просыпались, терли глаза и впопыхах доставали таблички.

— Я предлагаю тебе…

— А я…

— Я…

Так тепло был встречен почтенный еврей, попутчик Бен-Гура от Кипра. Он вошел, серьезный, спокойный, вежливый. Его балахон и тюрбан были белы без единого пятнышка. Кланяясь и улыбаясь, он медленно продвигался к центральному столу. Очутившись там, солидно подобрал балахон, сел и помахал рукой. Блеск камня на пальце немало помог установить молчание.

— Римляне, благороднейшие римляне, я приветствую вас! — сказал он.

— Проще, ради Юпитера! Кто он? — спросил Друз.

— Израильская собака… зовут Санбалат… — поставщик армии; живет в Риме; несметно богат; разбогател, заключая контракты на поставки, которые никогда не выполнялись. Однако, крутится, как паук в паутине. Не зевай, клянусь поясом Венеры, мы должны подцепить его!

С этими словами Мессала поднялся и, сопровождаемый Друзом, присоединился к окружающей поставщика толпе.

— До меня дошли слухи, — говорил тот, доставая таблички и раскладывая на столе с самым деловым видом, — что во дворце испытывают большие неудобства из-за отсутствия желающих поставить против Мессалы. Богам, знаете ли, нужно делать жертвы; и вот я здесь. Мой цвет вы видите; приступим же к делу. Сначала соотношение, потом суммы. Что вы можете предложить?

Слушатели, похоже, растерялись от такого напора.

— Торопитесь, — сказал он. — У меня назначена встреча с консулом.

Шпора возымела действие.

— Два против одного, — выкрикнуло с полдюжины голосов.

— Что? — изумился поставщик. — Всего лишь два против одного? И вы — римляне?

— Так возьми три.

— Три, говорите вы? Но ведь я всего лишь еврейская собака! Дайте мне четыре.

— Четыре, — не выдержал насмешки какой-то мальчик.

— Пять, дайте мне пять, — немедленно выкрикнул поставщик.

Стало очень тихо.

— Консул, ваш и мой господин, ждет меня.

Бездействие становилось неловким для многих.

— Пусть будет пять, — ответил один голос.

По рядам прошел радостный шум, потом они раздались, и вышел Мессала.

— Пусть будет пять, — сказал он.

Санбалат улыбнулся и приготовился писать.

— Если цезарь умрет завтра, — сказал он, — империя не останется вдовой. Есть по крайней мере один, у кого станет духа занять его место. Дай мне шесть.

— Шесть, — ответил Мессала.

Римляне зашумели сильнее.

— Пусть будет шесть, — повторил Мессала, — шесть против одного — разница между римлянином и евреем. И получив свое, о ненавистник свинины, не мешкай. Сумму — и быстро. Консул может послать за тобой, и вдовой останешься ты.

Санбалат холодно выслушал взрыв смеха, сделал запись и показал Мессале.

— Читай, читай! — требовали все.

И Мессала прочитал:

«Гонки колесниц. Мессала из Рима, заключает пари с Санбалатом, также из Рима, что он обойдет Бен-Гура, еврея. Ставится двадцать талантов в соотношении шесть к одному против Санбалата.

Свидетели: САНБАЛАТ.»

Все замерли в немой сцене. Мессала уставился в табличку, а все остальные глаза, широко раскрывшись, глядели на него. Он чувствовал взгляды и быстро соображал. Совсем недавно он стоял на том же месте, так же собрав вокруг соотечественников. Они помнят. Если он откажется подписать, репутация героя потеряна. Но подписать он не может; у него нет сотни талантов, нет и пятой части этой суммы. Вдруг все мысли исчезли, он стоял безмолвный и бледный. Наконец пришла спасительная идея.

— Ты, еврей, — сказал он, — где твои двадцать талантов? Покажи.

Ироническая улыбка Санбалата стала еще шире.

— Вот, — ответил он, протягивая Мессале бумагу.

— Читай, читай! — зашумели вокруг.

И снова Мессала читал:

«В Антиохии Таммуза 16й день.

Податель сего, Санбалат из Рима, по первому требованию получит от меня пятьдесят талантов в монете цезаря.

— Пятьдесят талантов, пятьдесят талантов! — эхом прокатилось по изумленной толпе.

Тут на помощь кинулся Друз.

— Клянусь Геркулесом! — кричал он. — бумага лжет, и еврей — лжец. Кто, кроме цезаря, располагает пятидесятые талантами? Долой наглого белого!

Крик был гневен и гневно повторен, но Санбалат не трогался с места, и чем дольше он ждал, тем сильнее раздражала римлян его улыбка. Наконец заговорил Мессала.

— Тихо! По одному, соотечественники, по одному ради любви к древнему имени римлянина.

Передышка вернула ему ощущение превосходства.

— Ты, обрезанная собака! — продолжал он, — я дал тебе шесть против одного, не так ли?

— Да, — спокойно ответил еврей.

— Ну так дай мне назвать сумму.

— Изволь, если она не будет слишком мелкой.

— Тогда пиши пять вместо двадцати.

— Столько у тебя есть?

— Клянусь матерью Богов, я покажу тебе расписки.

— Нет, слова такого бравого римлянина довольно. Только доведи до ровного счета — я бы написал шесть.

— Пиши.

Они обменялись расписками.

Санбалат немедленно встал и осмотрелся. Улыбку сменила ухмылка. Никто лучше него не знал, с кем он имеет дело.

— Римляне, — сказал он, — ставлю пять талантов против пяти талантов, что белый победит. Я против вас всех — если вы осмелитесь.

Он снова удивил их.

— Что? — воскликнул он громче. — Так значит, завтра в цирке будут говорить, что израильский пес вошел во дворец, полный римской знати, — отрасли цезаря среди прочих — поставил против всех пять талантов, но у них не хватило смелости принять вызов?

Это было невыносимо.

— Довольно, наглец! — сказал Друз, — пиши и оставь на столе; завтра, если у тебя в самом деле окажется столько денег, чтобы бросить на ветер, я, Друз, обещаю, что твой вызов будет принят.

Санбалат снова сделал запись и, встав, сказал, невозмутимый, как прежде:

— Смотри, Друз, я оставляю тебе свой вызов. Когда он будет подписан, пошли мне в любой момент до начала гонок. Меня можно будет найти рядом с консулом над воротами Помпея. Мир тебе; мир всем вам.

Он поклонился и вышел, не обращая внимания на посылаемые вдогонку издевательства.

Несмотря на поздний час, история колоссального пари облетела весь город. Бен-Гур, ложась спать рядом с лошадьми, услышал и о ставках, и о том, что Мессала рискнул всем своим состоянием.

Никогда он не засыпал так спокойно, как в эту ночь.

ГЛАВА XII

Цирк

Цирк Антиохии, стоящий на правом берегу реки почти напротив острова, в плане ничем не отличался от других строений этого рода.

Игры были в полном смысле подарком публике, то есть вход для всех был свободный, и как ни огромно было сооружение, страх не достать места был столь велик, что еще за день до открытия игр множество народа собралось в округе, раскинув временный лагерь, напоминавший стоянку целой армии.

Ровно в полночь открыли входы, и толпа рванулась внутрь, занимая места, с которых их обладателей могло согнать только землетрясение или армия с копьями наперевес. Люди провели ночь на скамьях, там же позавтракали, и закрытие игр застало их там же и столь же жадными до зрелищ, как в самом начале.

Чистая публика, заказавшая специальные места, двинулась к цирку после первого часа утра; среди нее выделялись своими паланкинами и ливрейными слугами самые знатные и богатые.

Ко второму часу из города текла бесконечная и неисчислимая человеческая река.

Как только гномон официальных часов в цитадели указал половину второго часа, легион при всех регалиях и с развернутыми штандартами спустился с горы Сульфия; и когда замыкающая шеренга последней когорты вошла на мост, Антиохия обезлюдела совершенно — цирк не мог вместить всех, но тем не менее все отправились к цирку.