Как птички-свиристели - Джонатан Рабан

Том сказал, защищаясь:

— Мне нужно выпить кофе. Ты будешь?

— Кофе — нет. — Чик взял с крыльца «Нью-Йорк таймс», поднялся и протянул газету Тому. — Пожалуйста — я в туалет. По большому надо.

На кухне, насыпая нетвердой рукой кофе в кофеварку, Том услышал звук льющейся наверху воды. Ванну он, что ли, принимает? Вытряхнув газету из голубого пластикового конверта, Том попробовал читать. Буквы скакали перед глазами. Даже знакомые слова выглядели незнакомыми, исковерканными. Сегодня состоятся предварительные выборы в Нью-Хэмпшире. После второго абзаца пришлось начать заново, чтобы вникнуть в смысл статьи. Потом вдруг в поле зрения попало слово «Сиэтл» из соседней колонки. Произошла авиакатастрофа, насколько Том мог судить, собрав воедино отдельные фрагменты прыгающего текста. Ничего больше уловить он не успел: появился подрядчик, похожий на моржа, — намокшие его усы пристали к верхней губе. Мелькнуло болезненное видение: Чик — спасшаяся жертва упомянутой катастрофы.

— Что-что? — переспросил Том, глядя поверх очков.

— Девятьсот доллар.

— Сколько?

— Девятьсот доллар. Закончить крыльцо.

Том догадался, что Чик, должно быть, говорит уже довольно долго. Когда у человека сильное похмелье, время выделывает странные фокусы. События или происходят будто бы в замедленном темпе, или несутся как при ускоренной перемотке. Все обычные фрагменты вырезаны, отчего происходящее напоминает некий экспериментальный фильм.

— Ах да, конечно.

Том сознавал свое недавнее недостойное поведение и чувствовал: 900 долларов, которые в его собственном восприятии продолжали оставаться четырьмястами пятьюдесятью, — это наименьшее, чем можно искупить нанесенную обиду.

В мучительнейшем замедленном темпе подрядчик разразился возмущенной тирадой о стоимости краски, словно, тщательно подготовившись к спору, не желал быть обманутым и лишенным возможности изложить все доводы. Теперь Чик болтал по-английски бойко, речь его текла бурлящим потоком, не хуже, чем если б китаец пользовался родным языком. «Совершенно», — говорил подрядчик, и «непомерно», и «эль ропо»[162], и «подонки». Том послушно кивал. «Умники хреновы», — подытожил Чик и вышел на крыльцо, возобновив зубодробительный грохот, к которому немедленно присоединилось радио, включенное на полную катушку и настроенное на рок-волну. Том, пытаясь выяснить из газеты обстоятельства авиакатастрофы, услышал Эдди Веддера[163], исполнявшего «Ноттингем».

Самолет, следовавший вечерним рейсом из Пуэрто-Вальярты в Сиэтл через Сан-Франциско, потерпел крушение в Тихом океане вблизи Малибу. «Небо было ясное», — сообщала «Таймс». Пилоты констатировали технические неполадки и попросили разрешить посадку в международном аэропорту Лос-Анджелеса незадолго до того, как самолет упал в воду с высоты 17 000 футов. Том представил себе падение. Вероятно, оно длилось несколько минут, не секунд, — достаточно долго, чтобы осознать происходящее и подумать: вот, мог же я, ведь мог вовсе не лететь… Кто дома бы остался, кто на работе, кто продолжал бы нежиться на пляже в Мексике. Когда самолет находится в состоянии свободного падения, скоро ли человек теряет сознание? Нескоро — по прошествии нескончаемых веков.

А ведь Бет поговаривала: не свозить ли Финна в Пуэрто-Вальярту, «если наступит затишье в чикагском джихаде»?

На борту находились пятеро членов экипажа и восемьдесят три пассажира. Катера береговой охраны и спасательные вертолеты обнаружили на поверхности воды лишь тела погибших, спастись не удалось никому. Священнослужители и «сотрудники службы психологической помощи», убийственные личности, для которых смерть и горе — часть рабочей обстановки, организованно прибыли в аэропорты Сан-Франциско и Сиэтла-Такомы. Том вообразил: он идет встречать Бет с Финном, а тут из-под земли вырастает и начинает, мерзко улыбаясь, пожимать руку какой-нибудь преподобный, смахивающий на Урию Гипа. Что же этот тип сморозит? «Сегодня не получится, извините»?

«Служба информации обоих аэропортов периодически обращалась к гражданам, встречающим пассажиров рейса 261, с просьбой подойти к агенту по продаже билетов».

Сначала, наверное, думаешь — не расслышал номер рейса. Агент по продаже билетов, конечно же, ничего не скажет. Отправит в специальное помещение вдали от касс и справочных, а там, оказывается, полным-полно людей с перекошенными лицами, плачущих, трясущихся или тупо уставившихся в одну точку. Но к тому времени ты уже догадался и внутренне скрепился. Чувствуешь даже какое-то облегчение оттого, что твои страхи подтвердились настолько полно — так пациент благодарит врача, сообщающего бедняге: жить вам осталось полтора месяца. Самое трудное — умудриться сбежать от сотрудника службы психологической помощи и найти уединенное место, где можно выплакаться без помех.

Толи похмелье прошло, толи внешний мир принял очертания, в точности соответствующие его похмельной искаженности, только состояние крайней оторванности от происходящего у Тома бесследно прошло, и он снова настроился на один лад с окружающим. «Таймс» не приводила списка погибших пассажиров. С жутковатой уверенностью, будто среди них есть кто-то знакомый, Том взял чашку кофе и пошел наверх — поискать в Интернете самые последние новости о катастрофе. Между двумя лестничными маршами он остановился и услышал: Чик ударял молотком в такт музыке голосящих по радио фурий.

Во «Входящих» лежало письмо от Мириам.

Том!

«Спасибо за Чужестранцев» — своевременно, красноречиво, забавно, и объем мне кажется вполне подходящим. К сожалению, у нас здесь общий настрой таков, что в свете твоего нынешнего положения мы не можем выпустить тебя в эфир прямо сейчас. Ты же знаешь — несколько позже в текущем месяце «KUOW» проводит кампанию по привлечению инвестиций, и, ясное дело, нам очень не хотелось бы вызвать толки и разногласия среди своих слушателей. И конечно, нецелесообразно будет где-то передавать твое выступление, а в Сиэтле и Такоме — нет. Тем не менее, как только положение изменится, я договорюсь с тобой о дне записи. Кусочек ведь просто прелесть!

Мне очень жаль, что все так вышло, но ты, я уверена, поймешь.

С наилучшими пожеланиями,

Том сам себе удивлялся: ему влепили оплеуху, а он воспринимает ее смиренно, почти безразлично. Теперь, значит, стал персоной нон грата в Вашингтоне. Дальше что? «Нью-Йорк пост» грязью обольет? Опасаясь вновь вернуться к письму и предаться тягостным раздумьям об употребленных в нем выражениях, Том щелкнул «Удалить». Мириам Глэйзбрук убралась с экрана.

Сайт «Пост-интеллидженсер» пестрел заметками о катастрофе. Авиакомпания Аляски называла имена пяти членов экипажа, но молчала пока о пассажирах. Были статьи о характеристиках безопасности реактивных лайнеров MD-80 и возможной причине страшного падения самолета, летевшего рейсом 261. Том буквально проглотил их, жадный до каждой новой подробности.

Его самого полеты пугали. Он всегда требовал сиденье возле окна, отчасти из-за открывающегося вида, а отчасти потому, что так заметнее возможные признаки изношенности на заклепках крыльев. Том никогда не спал во время перелетов. Мешало навязчивое убеждение: нужно все время бодрствовать, только тогда машина сможет удержаться в воздухе. Если нечаянно задремать, рискуешь очнуться уже в разваливающемся на куски самолете или не очнуться вовсе. И всю ночь Том сидел, таращась в полумрак, прислушивался, не начинает ли барахлить двигатель, и посматривая на свой коньяк в стаканчике, дабы убедиться, не выплескивается ли он от дрожания самолета. После пересечения Атлантики Том ступал на твердую землю вымотанный неимоверными усилиями, приложенными, чтобы полет проходил на нужной высоте, а посадка совершилась благополучно. Когда они с Бет прибывали в Хитроу, жена, стараясь перекричать рев моторов, интересовалась, сколько «Бритиш Эйрвейз» ему платит за напряженнейшую работу. Пусть подтрунивает сколько хочет, но после гибели родителей Яна все страхи Тома лишь укрепились.

Он был специалистом по авиакатастрофам: за долгие бессонные ночи во время перелетов из Лондона в Сиэтл и обратно ему случалось мысленно перебирать бомбы террористов; неполадки в двигателе; стаи скворцов, попавших в реактивную струю; некомпетентных пилотов; рассеянных диспетчеров; наледь на крыльях; удары молнии; замыкания в проводке; столкновения; возгорания в грузовом отсеке; неожиданный перерасход топлива; всевозможные поломки; турбулентные потоки; неисправное шасси и среди прочего — погрузчиков, случайно загородивших взлетно-посадочную полосу. Но вероятной причиной недавней аварии — судя по информации о жутком последнем разговоре пилотов с наземными механиками — явилось то, что Тому никогда и в голову не приходило: триммер. Вероятно, заклинило стабилизатор, крепящийся к хвосту самолета.