Как птички-свиристели - Джонатан Рабан

Джонатан Рабан

«Как птички-свиристели»

Моей дочери Джулии Рабан

1

— Ноябрь, — проговорил лоцман.

Серые гребни волн вскипали на траурно-черном море. Рваные края дождевых туч почти задевали капитанский мостик. Единственным цветовым пятном был экран радара, на котором береговая линия светилась ярко-медной полоской.

— Движемся верным курсом, — объявил лоцман, — ноль-семь-пять.

— Ноль-семь-пять.

Невысокий коренастый капитан казался сгустком тени у штурвала.

Разговаривали тихо, как в церкви. Сюда, на высоту одиннадцати этажей над водой, из машинного отделения доносился лишь отдаленный гул. Хотя со стороны пролива Хуан-де-Фука дул западный шквалистый ветер, на капитанском мостике не слышались его порывы, потому что судно строилось с расчетом на ураганы и тайфуны, кроме того, простуженное сипение кондиционера заглушало любые звуки бушевавшей снаружи непогоды. «Тихоокеанский возница» водоизмещением в 51 тысячу тонн, направляющийся из Осаки через Гонконг в Сиэтл, был слишком велик для вод, в которых сейчас находился, и только легкая вибрация под ногами свидетельствовала о движении корабля.

— Впереди маяк Дандженесс, кэп, — сказал лоцман. — По правому борту. Два часа.

— Да, вас понял. — Капитан ответил с легким раздражением, так как много ходил по этому маршруту, а вот лоцман появился на судне совсем недавно. Он прибыл на корабль при отплытии из Порт-Анджелеса и стал вести себя чересчур самоуверенно и нахально, вызывая антипатию у капитана-новозеландца. Сейчас лоцман, молодой американец, возился у ближайшего к штурвалу радара, старательно настраивая сигнал.

— Можно перейти на ноль восемьдесят, кэп. Сразу в восьми милях от берега начинается длинная отмель. Приливная волна идет со скоростью три узла в час.

— Мы же увидимся с Дагом? С Дагом Нильсеном?

— Капитан Нильсен взял недельный отгул. По непредвиденным семейным обстоятельствам.

— Жаль.

Впереди за капитанским мостиком выстроились уходящие в темноту ряды контейнеров. Лужицы воды на крышках отражали свет с нижней палубы и блестели, как мокрый асфальт, не давая капитану разглядеть море внизу.

— Лучше снизить скорость до одиннадцати-двенадцати узлов, — посоветовал лоцман, хотя капитан еще раньше решил так поступить. — Никакой спешки нет. Все равно на ночь останавливаться в бухте Эллиот, у Харбор-Айленда нам не разрешат бросить якорь, до пяти — точно.

— Стюард уже приготовил вашу каюту. Дэвид, — капитан повернулся к колеблющейся тени третьего помощника, — раздобудьте-ка нам горячего кофе. Вам тоже кофе, мистер…

— Уоррен, — подсказал лоцман, — Уоррен Кресс. — Он называл свое имя второй раз за последние пятнадцать минут. — Есть без кофеина?

— Без кофеина закончился, — ответил третий помощник. — Могу сделать чаю, если хотите.

— Меня жена за последнее время приучила к кофе без кофеина, — объяснил Кресс. — Ладно, выпью воды.

Он отодвинулся от радара, медленно, словно по частям, распрямился и, встав во весь рост, оказался высоким, как баскетболист.

— Да, такие дела, сегодня хоронили, — раздалось над головой капитана.

— Не понял?

— Внучку Нильсена.

— Неужто маленькую? Даг о ней рассказывал в прошлом плавании. И она… умерла?

— Да, погибла. Пять лет всего. Пару дней назад исполнилось.

— Ох, боже мой. Что произошло? Попала в аварию?

— Кугуар.

«Машина, что ли, которая ее сбила? — подумал капитан. — Какого черта он так сказал?»

— Дикая кошка, — продолжал лоцман. — Кугуар загрыз.

— Что?

— Девочка находилась в детском саду, в Секвиме. Это одно из заведений, работающих по системе Монтессори[1], в новом районе, рядом с лесом. Эшли, внучка Дага, играла во дворе одна, отошла далеко от других детей, и кугуар уволок ее в кусты. А воспитательница в туалете была — вот уж не завидую ей, особенно сейчас. Дети говорят: ни криков не слышали, ничего. Просто пропала девочка. Сначала думали: заигралась и забрела куда-то, потом — что ее маньяк украл. И все кинулись искать неизвестного мужчину, а Эшли удалось только через полчаса обнаружить.

Мгновенная смерть — один укус в сонную артерию. И правая рука отгрызена начисто. Гавань номер пятнадцать, капитан, восемь-ноль-восемь.

Лоцман говорил ровно и бесстрастно, как диктор на радио, читающий с листа.

— Зверя нашли. В миле от того места ребята из Службы охотничьего хозяйства загнали пуму на дерево и пристрелили. Найти-то нашли, а вот у детского сада будут теперь крупные неприятности. Двор у них по правилам должен быть обнесен проволочным забором, но организация-подрядчик при строительстве схалтурила. А открылся сад после Дня труда[2], совсем недавно. Семья в суд подает.

По правому борту медленно проплывали низкие темные холмы, усеянные оранжевыми огнями. Секвим.

— Все потрясены. Больше тысячи человек пришли на похороны, так мне рассказывали.

— Проклятие. Бедный Даг, — сказал капитан.

— Да, беда его подкосила. Во время происшествия он был на борту корейского сухогруза, из Такомы шел. Сообщили Дагу перед самым отплытием. А лет-то ему много…

«Уж не больше, чем мне», — подумал капитан.

— …и Даг с тех пор как развелся, жил только ради внучки. Все свободное время торчал у сына, с ней возился. Мы еще над ним подсмеивались: Даг, мол, нянькой заделался.

— А я о разводе и не знал.

— Он никогда не обсуждал эти дела. Жена от Дага ушла года два-три назад и переехала в Санта-Барбару. Ил и в Санта-Фе. В общем, Санта-что-то-там. Сын капитана Нильсена — агент по недвижимости, у него офис на шоссе номер 101. И вот теперь, когда Эшли умерла…

Умерла? Сгорбившись над штурвалом и глядя в темноту, капитан представлял пуму, гибкого рыже-коричневого хищника, беззвучно крадущегося по прелым листьям, и ребенка, поглощенного игрой, тихонько что-то бормочущего. «Умерла» — разве это слово применимо к случившемуся с девочкой? Хотя капитан не знал Дага Нильсена близко, он физически ощущал его горе, чувствуя внутри жуткую пустоту, и ему не нравился небрежный тон юнца-лоцмана.

— Кофе готов, — подошел третий помощник.

Капитан взял с подноса кружку и поблагодарил, рассеянно и невнятно.

— Мы говорили про Дага Нильсена, — объяснил он.

— Капитана Дага?

— Нильсен потерял маленькую внучку. Сегодня ее хоронили.

— Однажды такое должно было случиться, — заметил лоцман. — Старые леса вырубили, среду обитания животных разрушили. Теперь принялись восстанавливать поросль, но там тоже зверью нечего есть. К концу лета, когда они оголодают, одно остается — отправляться в города и бродить по помойкам, ведь жить-то надо. Если пумы нападают на детей во дворе детсада, это уже тревожный симптом. — Несколько секунд он вглядывался под крышку радара. — Тревожный симптом, — повторил лоцман со вкусом, будто сам только что придумал эти слова.

— Вот оно значит что, — проговорил третий помощник, — выходит, пума ее…

— И ладно бы еще на полуострове, в самом Сиэтле то же самое творится. У них в Иссакуа — пумы, в Вудинвилле — медведи-помоечники. Сейчас прямо не местные новости смотришь, а «Планету животных» — конечно, ведь каждый может заснять на камеру дикую природу, не отходя от дома. Раньше енота увидеть было целым событием, а теперь рассказывают о скунсах, рысях и медведях, которым бы по-хорошему в горах охотиться, а они рыскают по свалкам и помойкам на окраине. Что там сигналят? Фарватер открыт, да, кэп?.. Прямо какой-то новый вид зверей появляется, и кормится он остатками пиццы, гамбургеров и картошки фри.

В темноте мелькнул бакен, желтый, как кошачий глаз. Наполовину сбавив скорость и уйдя в воду по самую ватерлинию, тяжело нагруженный «Тихоокеанский возница» медленно сделал правый поворот.

— Один-два-ноль.

— Один-два-ноль.

Судно, двигаясь в юго-восточном направлении, плавно входило в узкий Пьюджет-саунд, а третий помощник капитана наблюдал за пунктирными дугами, возникающими на экране радара. Он мог назвать их: Уилсон, Марроустоун, Буш, Дабл Блафф — отсюда начинались знакомые воды. Воды знакомые, но земля чужая. Никогда особенно не задумываясь об опасностях, сопровождающих моряков, третий помощник настороженно относился к возможным малоприятным неожиданностям на суше. При виде зеленых лугов ему немедленно представлялись быки, яростно роющие копытом землю. Отрадные мысли об отпуске у сестры, живущей в окрестностях Брисбейна, обернулись самыми мучительными предчувствиями, как только третьего помощника предупредили о пауках в туалете.

Рейс был нелегкий, судно преследовали неудачи: ужасная погода, опоздание, поэтому третий помощник с нетерпением ждал остановки в Сиэтле. И хотя он даже не думал удаляться от порта дальше, чем довезет его за десять долларов такси (и то если с ним поедет радист), известие о медведях, замеченных в окрестностях города, ему не понравилось. Дабы побороть страхи, третий помощник всегда убеждал себя в их абсурдности, но сейчас, в этом городе, никакое самовнушение не действовало.