Как птички-свиристели - Джонатан Рабан

Только в Сиэтле Том научился наконец жить в настоящем, более или менее. Конечно, случалось, он выпадал из реальности, но в основном находился непосредственно в 1999 году.

Ему было известно, где магазин «Костко». Том любил подолгу гулять с Бет и Финном по торговой галерее Нортгейт. Завтракал в кофейне «Старбакс». Они с Финном смотрели матч с участием «Маринерс»[25], проходивший на стадионе Кинг-доум за несколько недель до того, как его разнесли в щепки. Хотя Том еще иногда вспоминал о своей «Оливетти» и порой увлеченно за нею работал, машинка в основном пребывала на заслуженном отдыхе — на книжной полке. А Том, засев за новенький «Компак Пентиум-3», описывал или пытался описать жизнь здесь и сейчас. В литературной рубрике, которую Том вел на радио, он называл себя «виртуальным гражданином цифрового мира», но это была лишь маска ложной скромности. Да, не успел стать обитателем реального мира, а уже превращался в виртуального человека.

Том еле тащился на третьей скорости вверх по Каунтербэлэнс — когда Бет давала ему уроки вождения, он панически боялся переключать скорость на этом участке дороги, зато теперь знал наизусть все соседние улицы: Алоха, Уорд, Проспект, Хайленд, Комсток. Добравшись до улицы Гейлер, Том повернул налево, а дальше машина, казалось, сама нашла дорогу домой.

На Десятой Западной он припарковался прямо под большим платаном, росшим возле дома, поскольку гараж с недавних пор оккупировала новая темно-фиолетовая «ауди» жены. После грозы на тротуаре и мостовой лежали огромные мягкие кучи листьев. Дул теплый соленый ветер, он шелестел в ветвях деревьев над головой и ворошил листья на земле, переворачивавшиеся как в беспокойном сне. Свет в доме не горел, лампочка над крыльцом тоже погасла. Роясь в кармане в поисках ключа, Том встал под одним из тех газовых фонарей, что недавно были в большом количестве установлены местными властями во время очередного прорыва к благосостоянию граждан.

Ключи Тома представляли собой, как говорила его жена, «изрядную проблему». Надетые на два огромных металлических кольца, соединенных вместе, они оттягивали правый карман брюк звенящей грудой. «Ты до ужаса трясешься над всяким хламом, это уже не смешно, — жаловалась Бет. — У тебя ключи при ходьбе перевешивают. Из-за них от кармана скоро ничего не останется. И нужный ключ пока отыщешь, целый час пройдет. Не проще ли собраться с духом и выбросить штук тридцать самых нелюбимых?»

У Тома имелись ключи от гостиничных номеров, лондонских квартир, куда он не наведывался уже лет двадцать, камер хранения на вокзалах, давно выброшенных чемоданов, теннисных кортов, картотек, старого родительского дома в Илфорде, собственной студенческой каморки в Брайтоне. Просто каждый ключ неизменно напоминал о том единственном замке, к которому некогда подходил. Том не мог объяснить себе, как это выходило, но ключи непостижимым образом до сих пор открывали перед ним те старые, забытые двери. Так он хранил ключ от квартиры Сью на Онслоу-сквер, хотя Сью давным-давно вышла замуж и переехала куда-то в Хэмпшир. Том уже пытался отделить европейские ключи от американских и отправить европейскую коллекцию на поселение в ящик стола, однако ключи упрямо держались вместе. Без их привычной тяжести Том ощущал себя до странности ненастоящим. Он не спеша перебрал ключи от американских автоматических замков и английских замков «Чабб», пока не нашел Нужный Ключ. Этот был самым дорогим.

Когда они впервые только-только увидели дом, проезжая мимо, Бет еще и притормозить не успела, а Том уже знал: вот то, что им нужно. Среди внушительных обновленных строений, отделанных под необожженный кирпич, с высокими окнами, полукруглыми балконами, голубыми черепичными крышами и подземными гаражами, дом этот походил на единственного честного человека в толпе проходимцев. «Постройка типа „сельский домик“ образца 1910 года, требуется мелкий восстановительный ремонт» — гласило объявление о продаже, однако Тому всюду виделись величие и прочность: широкий свес крыши, массивные деревянные колонны крыльца — во всем ощущалась искренняя и незамысловатая американская уверенность. Такой дом заслуживал доверия. И денег на него было не жаль, пусть даже машину после пришлось покупать подержанную.

Осматривая вместе с риэлтором цокольный этаж, куда сверху едва доносились шаги Бет, Том любовался грубыми еловыми сваями, врытыми в земляной пол.

— Подобных свай больше не делают, — говорил агент, — эти сидят глубоко, держатся прочно.

Самое оно.

Агент рассказал Тому, что дом возведен известным сиэтлским кораблестроителем. И правда, строение неуловимо напоминало чем-то солидное деревянное судно: обшитые панелями стены, высокие потолки с балками из бука, крепкие рамы.

А еще черный резной камин, который неплохо бы смотрелся и в огромном елизаветинском особняке. Указав на внушительный треугольный стеллаж, встроенный в угол гостиной, риэлтор заметил:

— Вот, подойдет для фарфора.

Да, подумал Том, фарфор нам нужен, и тут же мысленно заполнил стеллаж старинной посудой.

Задние комнаты выходили на бухту Эллиот и залив Пьюджет-саунд. На третьем этаже помещалась спальня с одной кроватью и коническим окном; комната располагалась будто на высокой скале, откуда виднелся миниатюрный островок в центре города, водное пространство в солнечных искорках, острова побольше, похожие на плавучие кустики мха, и над ними — зазубренные вершины гор, даже в середине августа покрытые снегом. Стоя рука об руку с Бет в самой верхней комнате необыкновенно уединенного дома, Том объявил: «И я согласен», улыбнувшись своим словам, потому что нечаянно процитировал строчку из Ларкина[26], в данной ситуации звучавшую комично. Но это пришлось бы долго объяснять.

Уже в машине Бет упрекнула мужа:

— Ты даже не стал торговаться!

За дом просили 192 500 долларов — почти столько Том выручил от продажи своей купленной когда-то на правах аренды лондонской квартиры в грязном оштукатуренном доме, напоминавшем именинный пирог, изгрызенный мышами. И вот теперь Том, произнеся всего три слова, можно сказать, обратил свинец в золото, а начни он сейчас торговаться, от волшебства не осталось бы и следа.

— Пожалуй, в доме темновато, — заметила Бет, но Том видел лишь сверкающий на солнце снег и мечущиеся по воде блики.

Тихонько вступив в темный коридор, он натолкнулся на старый велосипед Бет, который рухнул на пол с оглушительным грохотом, грозившим перебудить спящих. Том прислушался, но наверху вроде бы не проснулись. Включив свет, он отвел велосипед подальше от входной двери осторожно, будто тот был стеклянный. Цепь у велосипеда отсутствовала, а переднее колесо, похоже, заклинило намертво. Бет уже много лет не садилась на него, и тем не менее велосипед сделался частью обстановки, как и стеллаж, все же оставшийся без фарфора. Теперь там чего только не валялось: плюшевые игрушки, книги в мягких обложках, компакт-диски, настольные игры и кассеты с диснеевскими мультфильмами, и вдобавок был еще Орландо, золотая рыбка, одиноко плававшая в круглой банке среди ярко-зеленых пластмассовых водорослей.

У лестницы Том скинул мокасины, на цыпочках прошел наверх и заглянул к Бет. Лампа у кровати еще горела, а сама Бет свернулась калачиком под стеганым одеялом — виднелся только светлый ежик волос. На ковре валялась раскрытая книга. Том поднял ее. «Ваш гиперактивный ребенок», — гласило название.

— Что гремело? — сонным голосом спросила Бет.

— Извини, твой велосипед свалился.

— Да выкинуть бы его…

Том присел на краешек кровати и ласково погладил Бет по голове.

— М-м-м… — пробормотала она и опять уснула.

Финн почему-то чуть не расплакался, когда Бет пришла недавно домой со своей новой ультракороткой стрижкой, а Том ощутил внезапную волнующую нежность. Что бы там ни говорили о скуке семейной жизни, в их браке Бет всегда удивляла Тома, и именно теперь особенно часто: казалось, каждый новый день прибавлял ей неожиданную привлекательную черточку. Знакомый звук шагов на крыльце до сих пор заставлял Тома радостно трепетать; это был звук новостей из внешнего мира, обещавший радость, веселье, нечто необыкновенное. Раньше Том упорно пытался понять, в чем же заключается любовь, и у него выходило как с тригонометрией в школе: общий смысл улавливал, а детали уяснить не мог. Однако с Бет все стало простым и ясным, как дважды два.

Да, Бет постоянно удивляла Тома, но в последнее время превзошла сама себя: новая стрижка, новая машина, новая работа, даже говорить она стала по-новому. Вот только сегодня вечером жена влетела в дом и объявила: «У нас на работе джихад!» — необычайно напряженная и решительная, этакий маленький исламский фундаменталист. А вчера Том наклонился над Бет, работавшей за ноутбуком, от которого ее теперь не оттащишь, и она, кивнув на экран, сказала: «Информационный шквал!» Муж поцеловал ее, удивляясь про себя. Поразительная Бет.