Набат - Цаголов Василий Македонович
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Ты не ори!
Асланбек пошел на Петра, тот что-то пробурчал, бросил деньги на землю, прошелся в задумчивости по сараю, поставил на место бочку.
Сержант молча отодвинул бочку; присел, собрал с земли деньги, на виду у всех пересчитал.
— Шестьсот рублей. Красноармеец Каруоев!
— Я, — Асланбек вытянулся перед сержантом.
— Передадите товарищу замполиту.
— Зачем?
— Возьмите…
Не протянул Асланбек руку, глаза застыли, губы искривились, посинели.
— Пожалуйста, Бек, — тихо произнес сержант. — Могут врагу достаться наши деньги.
Расслабился Асланбек, взял:
— Слушаюсь!
— А ты, Петро, не хватай, что под руку попало.
Сержант надел варежки…
— Так деньги…
— Я и говорю: деньги… Враг приманки ставит с миной, — назидательно сказал сержант. — Соображать надо, на фронте мы.
Ночью офицер штаба армии встретил полк на подходе к передовой и точно вывел на отведенный участок рубежа, а батальонные разводили роты и взводы.
Сразу же пришла команда рыть окопы. Легко сказать — рыть!
Земля, казалось, промерзла на несколько метров. Но окопы были нужны, чтобы выстоять. Работали молча, тяжело дыша, обогревали беззвездную студеную ночь вырывавшимся изо рта паром. Вгрызться в ноябрьскую землю было приказано строго-настрого всем: от бойца до командира полка.
Горели натруженные ладони, но Асланбек не позволял себе передохнуть и все яростнее взмахивал лопатой, она, проклятая, вонзалась в землю лишь краешком.
Наконец, когда углубился по пояс, земля поддалась, и лопата перестала звенеть.
А как успели остальные? Не долго думая, Асланбек выскочил из недовырытого окопа и, ступая на пятки, побежал к Славе.
— Это ты, Асланбек?
— Я, я, дорогой, — спрыгнул в яму, присвистнул. — Мало, очень мало… Иди, отдыхай немного.
— Не смей, Асланбек.
— Ты что? — удивился тот.
— Не позволю.
— Помогать хочу тебе.
— Вы думаете, я ребенок?
— Зачем так говоришь, Слава. Я чабан, у нас кругом камни, я много земли перерыл, в корзине носил, а ты в городе жил, по ровной дороге ходил…
Слава бросил лопату, быстро зашел Асланбеку за спину и энергичными движениями заставил выбраться наверх.
— Иди, пожалуйста. И больше носа не показывай.
Засмеялся Асланбек, радовался в душе, как дитя, за Славу гордился. Ушел, напевая. А когда остался один, снова стал поглядывать в сторону неприятеля.
Временами казалось, что кто-то в темноте подкрадывается, и тогда он оглядывался по сторонам, пугаясь от одной мысли, что противник может пойти в атаку, а он не успеет вырыть окоп и останется у врага на виду.
Справа от него пыхтел Слава, слева — Яша — за ним Веревкин, еще дальше — Петро. У каждого бойца был свой отрезок земли, за него, как сказал лейтенант, он в ответе перед самим собой, перед Родиной.
Снова подумал о Славке, но пойти второй раз не посмел, мог обидеться, как-никак он мужчина, если даже самый младший в отделении. Когда плечи Асланбека сравнялись с верхней кромкой окопа, он выкарабкался наверх, попытался утрамбовать землю. Комья схватились уже морозом, он разбросал их, чтобы получился высокий бруствер, укрыл землю снегом.
Не сговариваясь, бойцы, кроме Славика, собрались к Яшкиному окопу, опустились на корточки, разгоряченные, слегка возбужденные.
— Чтобы я не дошел туда, куда я иду, если вот на этом месте проклятый фашист не найдет свою смерть! Он погибнет, не успев сказать: «Мамочка», — нарушил молчание одессит. — Россия, братья, велика, но позади Москва! Я чую ее по запаху, так она близка. Я буду стоять здесь насмерть, и никакая команда не сдвинет меня с места. Пусть отступает, кто хочет, а мне и здесь хорошо… Человек не вечен на земле, и, как ни хитри, а прощаться с белым светом придется рано или поздно, так погибну лучше с музыкой!
Сержант Веревкин потер рукавом шинели нос:
— Чихал я на твою музыку! Нашел время погибать.
— Почему вы так беспардонны, товарищ командир отделения? На рассвете, может быть, мы пойдем в атаку, и никто не дрогнет, даже если будет знать, что через два шага сто ждет смерть. Эх, братцы, поднять бы в эту знаменательную ночь бокалы за упокой души Гитлера, а на закуску бы жаркое из антрекотов. М-да! Люблю сухое вино.
— Бульбу, миску борща, еще сало и огурчиков да моченых яблок, — мечтательно проговорил Петро и отошел.
— Петро, — позвал Яша.
— Что?
— Помолись, а то изойдешь…
Друзья рассмеялись, закашляли, как по команде.
— Ну и трепло, — засмеялся Петро и возвратился. — Дай обниму тебя.
— Пошел вон, — огрызнулся одессит.
Не обращая внимания на болтовню, Асланбек сложил руки на груди и думал: пришел и его черед идти убивать врага, мстить за горе, смерть, за все…
Мысли Асланбека прервал едкий запах махорки: курил сержант.
— Ну и ночь, ни черта не видно, — откашлялся он. — Не пронюхал бы фриц про нас… Любит прощупывать новичков.
— Наплевать мне на него. Пусть он думает о Яше и дрожит. Понятно?
Одессит поднялся:
— Долбануть бы его самого…
Веревкин сбросил рукавицы, скрутил новую «козью ножку».
Асланбеку почудился запах чурека, печенного в золе, и он проглотил набежавшую слюну.
Одессит вылез из окопа, стал пританцовывать, насвистывая популярную мелодию из кинофильма.
— Как вы думаете, товарищ командир, немец сегодня высунет нос?
Яша подышал на пальцы:
— Ну и жмет морозик, проклятый.
— Да что ему жить надоело?
Сержант пошел к своему окопу и уже там договорил:
— Видать, и природа против нас.
Но Яша не расслышал его, проговорил задумчиво:
— Ну что же, воевать так воевать.
Долго сидели молча. В темноте вскрикнули.
— Ой!
— Это Славка, — не меняя позы сказал Яша. — Пойди, Бек, узнай, что с ним.
Асланбек поднялся, разогнул спину:
— Слушаюсь, товарищ Нечитайло!
— Ну, погоди, — грозился одессит вслед удалявшемуся Асланбеку.
Склонился Асланбек над окопом Славика: он все еще долбил землю.
— Ты сказал «Ой!», да?
— Палец уколол.
— И все?
— Засунул за борт шинели, а там иголка с ниткой…
— Подумаешь, уколол.
— Да, больно, знаешь как…
Предложить ему свою помощь? Нет, сегодня ночью он стал мужчиной.
Уходя все же посоветовал:
— Ты, Славик, бруствер подними, тогда меньше копать будешь… Я так сделал…
— Ладно, — ответил Слава, высморкался. — Спасибо.
Вернулся Асланбек к Яше, не успел пригнуться, услышал:
— Сэр, давай спать?.. Пока, пойду в свои апартаменты. Приятного сна тебе.
— Нельзя, замерзнешь, — горячо сказал Асланбек.
— Чего ты испугался, голова гороховая? Ты не желаешь вздремнуть? Удивляюсь тебе. Или ты всю войну думаешь бодрствовать?
— Ты спать не будешь! — решительно заявил Асланбек.
— Почему? — удивился друг.
— Я не дам!
— Эх ты, тюха-матюха. Да какой ты солдат, если мороза испугался.
С этими словами Яша сполз в окоп.
Асланбек обхватил колени руками и снова устремил взгляд и ночь. «Как далеко я ушел от дома. Думал ли я, что окажусь у Москвы? Вишенки, Цветково… Хорошие названия придумали люди. А от них ничего не осталось, одни трубы торчат».
Рядом послышались шаги, и на плечо Асланбека легла рука.
— Кто?
Асланбек узнал по голосу Веревкина, разогнулся:
— Боец Каруоев!
— Тебя мне и надо. Почему не в окопе?
— Немцев хочу увидеть.
— Что? Возьми оружие, ранец и топай за мной, — приказал командир отделения.
Не размышляя, Асланбек выхватил из окопа ранец, автомат, и просунув на ходу руки под лямки, двинулся за Веревкиным.
— Запоминай дорогу! — приказал сержант.
Недоумевающий Асланбек всматривался в окружающую тьму, но ничего не различал, лишь угадывал перед собой спину сержанта.
— Будешь связным взводного. Понял?
— Нет!
— Не дури, Бек. Приказано тебе находиться при ротном. Получишь приказ и бегом к лейтенанту.
— К какому?
