Дурная примета - Герберт Нахбар

воды. Здесь, возле устья Ри́ки, вода поднялась лишь в половину человеческого роста, не больше. Деревне никакая опасность не угрожает, а через час, с заходом луны, кончится прилив. Но избушку на берегу затопило, это несомненно. Ханнес Лассан распоряжается, что надо делать. Распоряжаться может один, и Ханнес Лассан — подходящий для этого человек.

— Ханнес, ну с чего начнем, Ханнес? — спрашивает Йохен Химмельштедт.

— У кого самая маленькая лодка? У Хеккерта еще цел его ялик?

— Цел, да он, наверно, не даст.

— Пусть попробует, тогда дашь ему в зубы, Йохен.

Хеккерт стоит недалеко от них. Он уловил кое-что из разговора. Хеккерт знает: в бурю помогают всем. Каждый из рыбаков помог бы ему, да и любому из угреловов. И он долго не раздумывает. По три человека с каждой стороны несут к дюне легкий ялик. И вдруг кто-то заводит песню. Веселую песню с рыбацкого бала, которая еще у всех в ушах. Сквозь бурю и всплески волн слышит песню Боцман.

— Что я говорил, Берта! Они идут мне на помощь!

*

Ханнинг Штрезов держит весла. Одно из них хочет получить Эмиль Хагедорн.

— Там Стина… — пытается он объяснить. Но Йохен Химмельштедт отстраняет его.

— Эмиль, не берись не за свое дело. Дай-ка сюда, Эмиль.

Хотя оставшиеся на суше рыбаки держат канат, на котором закреплен ялик, все же первый рейс небезопасен. Вода бушует.

Первой на сушу доставляют Берту с маленьким Отто. Густа уводит ее к себе домой. Потом переправляются дети. В ожидании следующего рейса Вильгельм Штрезов и Стина остаются одни. Они молча сидят, притулившись у вещей, которые удалось спасти. И Вильгельм Штрезов говорит Стине:

— Слушай, Стинок… Что я тебе хочу сказать… Ты уж того, не серчай, что я это… ну, тогда вечером…

При тусклом свете луны Боцман не видит улыбку девушки.

— Все забыто, Боцман, — отвечает Стина.

*

Когда Стина выходит из лодки, Эмиль Хагедорн у всех на виду обнимает ее рукой за плечи и провожает до двери дома, Ханнингова дома. И у двери Эмиль Хагедорн целует Стину, как свою невесту. Он знает, что на них смотрят Густа и Ханнинг.

А Стина? Она плачет… Кому, когда случалось переживать такое?

Ханнес Лассан и Ханнинг Штрезов заступают на первую вахту. Только им может Боцман высказать свою благодарность, все остальные бросились обратно к Мартину Бишу. Рыбацкий бал, рыбацкий бал! Тили-бум, тили-бум, тили-бум. До рассвета еще далеко, веселись, душа! Тили-бум, тили-бум, тили-бум.

Часть третья

Одну ночь Боцман провел у Ханнинга. Спалось ему плохо. Жестко было лежать на голом полу. Какой уж тут сон. Пол твердый: известное дело — доски. У лодки доски такие же самые. В лодке Вильгельм Штрезов спал частенько, спал глубоким и крепким сном. Той ночью у Ханнинга он спал плохо. Он все старался отдать себе отчет в происходящем и не понимал, отчего страдает. Боцман в эту ночь представлялся самому себе путником, который во тьме стучится в дом, но убеждается, что двери не откроются перед ним, хоть устал он безмерно.

Боцман искал ключ.

Под утро ему почудилось в беспокойном полусне, что ключ нашелся. Но теперь он стал представляться себе человеком, который в темноте ходит по кругу. Он пришел опять к началу, а началом было — Я.

В этот день Фите Лассан предложил Вильгельму Штрезову жить пока у него в задней каморке, потому что буря, как выяснилось теперь, снесла часть крыши домика на берегу.

Так Боцман встретился с Ханнесом Лассаном.

«Зачем тебе все это знать?» — спросил Боцман после долгой беседы. Беседа длилась целую ночь и еще полдня. За эту ночь и пришедший за нею день Вильгельм Штрезов, Боцман, узнал больше, чем за всю прежнюю жизнь. Впервые в жизни он провел целую ночь за серьезной беседой. И все выстраданное за последние месяцы вновь поднялось из глубин, поднялось из глубин все выстраданное за прошедшие годы.

Боцман искал ключ.

Ханнес Лассан сказал, что ключ — это Мы.

Боцман не удивился: то, что говорил Ханнес, не было ему чуждо.

Но все же ему нужно было собраться с мыслями.

После нескольких дней работы он с семьей и Стиной вселился обратно в свой домик на берегу.

I

Избушки Дазекова съежились под январским морозом. На карнизах, на столбах заборов — пухлые подушки снега. Широким покровом, словно полотняной простыней, снег прикрыл плоскую землю — маленькие усадьбы, поля и луга. Ри́ку свежий снег засыпал на три фута, а под ним лед — кто знает, какой толщины.

Мужчины сидят дома, возле окон большой комнаты, где на крючьях висят сети, и из их рук одна за другой бегут новые ячеи. Женщины наводят порядок в доме, усмиряют детей, подсаживаются с вязаньем к своим мужьям.

Много есть предметов для разговора. Рыбацкий бал у Мартина Биша теперь почти уж позабыт, но по поводу спасения обитателей избушки на берегу можно еще немало поговорить.

— …вот уж действительно им сейчас нелегко приходится, — говорит жена Йохена Химмельштедта. — Дрова все намокли, да и в доме не особенно приятно.