ПГТ - Вадим Сериков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
У меня было ощущение, что я искал золотую жилу, а нашел Атлантиду, где и так все дома из золота. Мне было пьяно-страшно.
ГЛАВА СОРОК ТРЕТЬЯ
Когда я умер
Голова болела сильно. Состояние мое по возвращении Света оценила, как "грустно, девушка". По ее градации это означало, что был я сильно помят. Но встретила она меня как-то странно. Не раздраженно. Я бы сказал, печально. Может, у нее внутри тоже случились какие-то перемены? А, может, повлияло то, что, прежде, чем провалиться в тяжелый сон в поезде, я позвонил ей и крикнул: "Светка, я тебя люблю!" Я давно не говорил ей этого. Возможно даже никогда, но наконец захотелось.
Обратную дорогу я помнил смутно. Последним ярким впечатлением было сердечное прощание с Федором Ивановичем не перроне белгородского вокзала. Мы обнимались так, словно брат провожал брата на смертный бой. Я очень любил тогда этого чужого мне, в сущности, человека. Я боялся его отпустить. Если бы я его отпустил тогда, я бы просто упал.
Странно, как абсолютно чужие люди могут сродниться за короткие часы ничем непримечательного разговора. Скажете, алкоголь, мол? Пьяная иллюзия близости, которая развеется вместе с наступлением похмелья? Да, не без этого. Но алкоголь просто открывает то, что сидит внутри нас, и, если внутри пусто, откуда взяться душевной близости? Алкоголь просто катализирует то, что случилось бы и так: вражду, злобу, зависть. Но и взаимопонимание, и дружбу. Иногда.
Проводница оказалась другой, но похожей на ту, первую, почти по-сестрински. То ли работа на железной дороге накладывает своей отпечаток, то ли при приеме в РЖД существует определенный фейс-контроль. Она, конечно, попыталась возмутиться и сообщить, что в таком состоянии проезд в поездах дальнего следования категорически запрещен. Тогда Федор Иванович посмотрел на нее одним из своих тяжелых взглядов, от которого она съежилась, как ломтик недельного сыра в холодильнике, и внушительно спросил:
– Дочка, ты сама подумай: обычным людям сразу четыре билета берут?
– Нет, – пропищала загипнотизированная, как кролик удавом, проводница.
– Вот! – поднял палец Плойкин, решительно взял под руку готового упасть меня и так же решительно дотащил до купе.
Там мы еще раз обнялись, Федор Иванович поставил на стол несколько бутылок пива и отбыл по месту жительства. И я отбыл. По месту жительства.
И был день. И была ночь.
Питер настал крайне неожиданно. Незадолго до этого я пошел в баню, где стояла жуткая жара. Я пытался выйти из парилки, но дверь была заперта. Я обливался потом, но ничего не мог поделать. Неожиданно в парилку залетел Ангел и стал кидать в топку новые дрова, отчего мне сделалось совершенно нестерпимо. А потом начал трясти меня за плечи.
Я проснулся. Ангел оказался вчерашней проводницей. Она пыталась меня добудиться, и, судя по ее раздражению, делала это достаточно давно.
– Гражданин, гражданин, просыпайтесь, мы прибыли в Петербург, – раздосадованно говорила она.
В купе было невыносимо душно. Я разлепил глаза, оделся и покинул вагон, с которым за всю дорогу, по причине общей расслабленности, так и не сумел ознакомиться. Надеюсь, в том вагоне не было чего-то особенного.
Заскочив домой помыться-побриться и получив упомянутую Светину оценку, я двинул к "Загребу". Встречу с Чувичкиным мы согласовали еще позавчера, когда я брал обратные билеты. Сообщил ему, что с дворянством все плохо, подробности при встрече. Потом, уже из купе, позвонил еще раз и сказал, что все поменялось, и я везу бомбу. Правда, услышав мой голос, он вряд ли принял эти слова всерьез.
***
"Загреб" был все тот же. И даже пахло из дверей привычно. Это хорошо. Хоть что-то в нашем беспокойном мире должно оставаться неизменным. Здоровый консерватизм вселяет уверенность в завтрашнем дне.
Клеопатра встретила меня гораздо почтительнее, чем в прошлый раз. Чуть ли не с подобострастием. А как же: лицо, приближенное к хозяину. Я мысленно добавил ей кокошник, а в руки дал хлеб с солью и рушником. Картина меня и насмешила, и умилила одновременно. Клеопатра в кокошнике – в этом есть что-то трогательное.
Привычным маршрутом прошли в известный кабинет. Та самая дорогая тяжелая дверь. Вхожу, протискиваясь мимо роскошного бюста. Бюст профессионально недвижим.
***
Олигарх Чувичкин ел суп. "Черепаховый", – почему-то подумалось мне. Но при ближайшем рассмотрении суп оказался обычным борщом.
Николай встал и, пожав мне руку, проговорил с прежними ленинскими интонациями:
– Добг'ый день, Олег Гг'игорьевич. Суп будете?
В этом раз он был напряжен. Может, в ожидании результатов. Может, почему-то еще: мало ли у олигархов проблем.
– Суп буду, – ответил я.
– Ну, что? Что за бомба? У нас все хог'ошо? – он сразу взял быка за рога.
– Смотря что под этим иметь в виду, – интригующе произнес я, глядя ему прямо в глаза.
Я готовился к этому разговору долго. Все десять минут, пока шел в "Загреб". И пока завтракал. И пока мылся в душе. Других возможностей, сами понимаете, не было.
– Олег, – тон Чувичкина стал нетерпеливым, и он перешел на ты, – у меня пг'авда очень мало вг'емени. Давай без этих загадок.
– Хорошо, – сказал я смиренным тоном. Мол, сами за язык тянули, дальше не жалуйтесь, – у меня есть две новости. И среди них нет ни однозначно плохой, ни совсем хорошей. С какой начать?
– С менее значимой, – не задумываясь, ответил олигарх.
– Прекрасно. Докладываю. Между дворянским родом Бужениных и вашей матерью, Софьей Петровной Бужениной связи нет. Никакой. Однофамильцы. Ваши предки были мастеровыми, занимались кожевенным делом.
Брови Чувичкина поползли вверх:
– Это точно?
– Абсолютно. Документы со мной.
Чувичкин некоторое время помолчал, взвешивая. Наконец спросил:
– Олег, я был готов к такому повог'оту. Меня больше удивляет твоя г'еакция: почему ты считаешь эту новость малозначимой? Ведь мои планы, в общем, г'ухнули.
– Не совсем. Насколько я понимаю, вы искали дворянские корни с определенной целью. И на этот счет у меня есть вторая новость.
– Ну-ну, не томи, – Николай стал похож на ребенка, подпрыгивающего от нетерпения перед началом циркового представления.
– Но эта информация может полностью изменить вашу жизнь.
