ПГТ - Вадим Сериков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– А неграмотная я – книжки писать. За пензию только научилась подпись ставить, да и то глаза не видять.
– Пойду, я. Спасибо вам.
– Ну, ты, милок, заходи. Чайку с брусничкой попьем.
– Зайду, – соврал я и вышел со двора с маленьким пряничным зеленым домиком.
***
Вернувшись домой, я увидел, что меня ждут. Виолетта Геннадьевна собственной персоной. Я вспомнил про двадцать обещанных встреч, про неслучившийся поцелуй, и мне стало неловко.
Учительница подошла ко мне вплотную, строго посмотрела в глаза. Мне захотелось начать оправдываться: мол, учил, случайно только не доучил.
– Здравствуйте, – сказала она.
– Вы опять хотите прогуляться по кладбищу? – спросил я.
– У вас довольно однообразная программа, – спокойно ответила Вита, – и странный выбор мест для прогулок.
Я почувствовал себя клоуном, за десять минут выступления не увидевшим ни одной улыбки на лицах зрителей. Ну, я не золотой рубль, чтобы всех радовать. И у меня все плохо. Миссия провалена, хоть и профессионально. И вообще, я уезжаю. Гастроли кончились, аплодисментов не нужно.
– Олег, простите, у меня не так много времени, – продолжила Виолетта. – Я, собственно, по делу. Для вас есть информация. Про Сергея Петровича Буженина.
Я сделал правильное, соответствующее моменту, лицо. Она же не знает, что мне Сергей Петрович уже не особо интересен.
– Смотрите, – она достала несколько листов. – Мой приятель из Франции прислал ссылку на мемуары некоего политического деятеля. Участник белого движения и все такое. Так вот, там подробно описано его знакомство с Сергеем Бужениным, который эмигрировал во Францию в 1918 году. Этот мемуарист с ним сотрудничал, они создали какое-то общество по взаимодействию с советской Россией.
– Странно, обычно общества по борьбе с большевизмом создавались, а тут…
– Всякие были. Так вот, Сергей Петрович скончался в 1921 году. Скоропостижно. Острый перитонит. В мемуарах описаны похороны. В общем, все, что вас интересует – тут, на листочках.
Информация Виолетты забивала последний гвоздь в крышку гроба дворянского происхождения олигарха Чувичкина. Вы – потомок кожевенников, дорогой Николай. Так вам и скажу. И посмотрю, как вы заплачете. Или даже гаркну: "А ну цыц, холоп!" Хотя, не буду гаркать, конечно. Я же не зверь.
– Вам это не интересно? – спросила Вита, про которую, увлеченный своими размышлениями, я и забыл.
– Виолетта, миленькая, интересно, очень интересно! Я уже потерял всякую надежду, и тут приходите вы. Мне хочется вас расцеловать, и только воспитание питерского сноба не позволяет этого сделать.
Она грустно улыбнулась. Потом сунула мне в руку листочки, развернулась и вышла в калитку.
– Не обижайся, но выглядишь ты, как идиот, – прокомментировал невесть откуда взявшийся Дима.
– А я и есть идиот, – уныло ответил я.
ГЛАВА СОРОКОВАЯ
Царь Соломон и торцовочная пила
До комнаты я не дошел. Уселся в беседке и, как говорится, погрузился в глубокие, продолжительные раздумья. Тяжко мне было.
Что теперь делать? Португалия моя плакала, с этим я уже смирился. Но как поступить с неожиданно обретенным папашей-Плойкиным? Могу ли я, вот так, запросто, изменить судьбы двух людей? "Трудно быть богом". Да, действительно, трудно.
Допустим, я могу не сказать ничего и никому. Информация от бабы Клавы получена устная, документов нет. Приеду, расстрою Чувичкина сообщением о том, что происходит он из рода пьяниц-кожевенников, получу свой небольшой гонорар, и разбежались. Этот удар он, думаю, как-нибудь переживет. Николай же неплохой бизнесмен, раз заработал столько денег, правильно? Значит у него всегда есть запасной план. И не один, а целых пять. Изначально глупо было бы делать ставку на это сомнительное дворянство. Происхождение – ненадежная, скажу я вам, вещь.
Но это же отец. Кто-то всю жизнь ищет родственников, даже далеких, а тут – отец… А я промолчу. Получается, надо сказать?
И представил я себе, значит, как прихожу к олигарху Чувичкину с докладом. Лакей меня у входа встречает, принимает плащ и цилиндр. "Ожидают-с, – говорит, – даже чай не изволили пить-с".
Захожу, значит, в палаты каменные. Там Николай сидит в боярских одеяниях, на роялях играет шансон французский. Встает мне навстречу. На ногах – тапки туреченские с загнутыми носами, в глазах – надежда. Как, мол, оно там все? Как судьба моя решилась? Есть ли звезды на небе и моральный закон в сердце?
А я ему, прямо с порога, даже не отбив поклона земного: «Был я во Разумном во селе. Работал, головушку не преклоняя, денно и нощно. Много повидал дива дивного. Но главное диво, что никакой вы не боярин, а кожемякин сын! Так что сымайте ваш халат шелковый и тапки туреческие и идите обратно в грязь, откуда в князи вылезли. А еще лучше поезжайте во село во Разумное: там вас папа родный встретит. Нет, не тот, который полярник, а тот, который пьет горькую и в ус не дует».
Вскакивает олигарх в село Разумное ехать, но тут удар с ним случается от переживаний. Теряя сознание, он в последней двухчасовой речи благодарит меня сердечно, со слезой, и сумму гонорара удваивает одним махом. Вернее, удесятеряет. Полцарства отдает, короче. А другие полцарства между разуменцами делит.
И ставят разуменцы посреди поселка памятник Неведомому Богатому Брату. Памятник ставят, а сами уезжают на Бали жить. И теперь на месте Разумного – Луна-Парк, самый большой в мире. И ходит по нему грустный Микки-Маус. Плохо ему в России. Неуютно. Чужой он тут.
На скамейку подсел Дмитрий. Вытер о тряпку испачканные машинным маслом руки. Помолчали. Вдруг мне вспомнился наш разговор с олигархом Чувичкиным в ресторане. Он тогда сказал что-то загадочное. Какое-то странное слово. Аббревиатуру. А я не переспросил. И времени узнать не было.
– Слушай, Дим, а что такое ПГТ, не знаешь?
– Чего ж тут не знать, – ответил он. – Поселок городского типа. Разумное с семьдесять восьмого года ПГТ.
– А, – протянул я.
Как, оказывается, все прозаично. А я-то думал…
– Знаешь, о чем я думаю? – вдруг сказал Дима.
– О чем?
– О царе Соломоне.
– О ком?!
– О царе Соломоне.
"Все, – подумал я, – приехали. Мастер по изготовлению ключей из ПГТ, думающий о царе Соломоне, – это конец истории".
– Ведь вот же человечище был! – продолжал Дима, не слыша, разумеется, моих мыслей. – Он людей практически насквозь видел. Как рентгеном. Кто подлец, кто негодяй, а кто, так, – жулик мелкий. Представляешь, каково ему
