Генерал-предатель - Дэн Абнетт

Вен. Другой человек – это твой отец. Если бы ты остался в наловых лесах, и умер бы с ним, как умер Танит, сегодня не было бы Налшина, который направлял бы последних Танитцев.

Бростин сидел на дальнем стороне висящей платформы, смотрел на болото и мусолил одну из своих драгоценных сигарет с лхо. Он не беспокоился о том, что кто-то его видит.

— Можно мне одну? — спросила Керт, садясь рядом с ним.

Бростин оскалился. Он был здоровой скотиной, но его улыбка была заразительной. Он вытащил пачку из кармана куртки, и Керт взяла одну.

Они сидели некоторое время, делая вид, что курят.

— Ммммм... отличный вкус, — прошептала она.

— Самый высший Имперский сорт, — согласился он, подыгрывая.

— Конечно же, — сказала она, — как медик Гвардии, я обязана предупредить тебя о рисках для здоровья. Курение сигарет с лхо это очень, очень плохо.

— Эх, я знаю, док. Серьезно, знаю. Отвратительное дело.

— Точно. Курение лхо это, откровенно, тупо. Только тупые люди делают это. Очень, очень тупые люди.

— Знаете, — сказал Бростин, закидывая пятку одной ноги на край платформы и делая еще один тяжелый притворный вдох дыма. — Хотя знаете, что по-настоящему тупо?

— Говори, солдат.

— Это люди, притворяющиеся, что курят.

Она рассмеялась. — Я знаю, Брос. Чего бы я только не сделал за огонь. — Он уставился на нее и вопросительно поднял бровь. Она снова рассмеялась.

Он тоже тихо рассмеялся, и затем указал на лагерь. — Там огонь, — сказал он.

Он указывал на одну из жаровен лагеря с пульсирующим огнем.

— Слишком далеко, — сказала она.

— Это горящий прометиум, — сказал он. — Грубый прометиум, неочищенный. Здесь они используют его, как топливо. Вот почему их лагерь здесь.

— Что ты имеешь ввиду? — спросила Керт, моментально забыв о своей пантомиме.

— Вон там, — ответил Бростин, кивая в сторону болотца к западу от лагеря. Вода была темной и коричневой, и лениво пузырилась. Лунатики установили несколько маркерных столбов в центре болотца.

— Природный источник, — сказал Бростин. — Хлещет из-под ила. Сырой, имейте ввиду, не синтезированный. Я предполагаю, что мотыльки-уродцы построили этот лагерь на месте, где они могут добывать топливо для огня.

— Ты уверен? — спросила она.

— Я могу это чувствовать, док, — сказал он, постукивая по своему мясистому носу грязным пальцем. — К тому же, только взгляните на масляные узоры на воде, вон там. Похожи на радугу. Это сырой прометиум, поднимающийся из месторождения.

Уверен в этом так же, как и в том, что я не изящная блондиночка по имена Анна. — Она посмотрела на него. — Я полагаю, что у тебя непреодолимое желание поджечь его прямо сейчас, не так ли?

— Док, — ответил он, — многие называют это поджогом. Многие называют меня пироманьяком. Я всего лишь думаю об этом, как о веселье со спичками. Но вот, что я вам скажу: я бы бросил всю свою пачку с сигаретами в болото ради шанса поджечь эту детку. Огонь, знаете ли. Это то, что я делаю.

Керт притворилась, что стряхивает пепел со своей сигареты. — Давай просто продолжать притворяться, — сказала она.

Внезапно на платформе ниже началось движение. Синалфф ап Нихт появился с бандой вооруженных Лунатиков, и жестом показал Гаунту спуститься.

— Вен, со мной, — сказал он, вставая. — Роун, ты за главного. — Хоть убей, Гаунт хотел оставить командование отрядом Макколлу, но у Роуна было звание.

— Просто не сделайте чего-нибудь тупого, — сказал Гаунт Роуну.

— Можно подумать.

— Ты, или кто-нибудь еще.

Гаунт спустился по веревочной лестнице на нижнюю платформу, и Маквеннер за ним. Они пошли за людьми Синалффа к главной платформе.

— Значит, они называют себя лунатиками? — прошептал Гаунт Маквеннеру.

— Нет, сэр. Они называют себя нихтгейн, что означает «те, кто ходят в ночи». Попросту говоря, они ночные бродяги.

Гаунт кивнул. Как легко местные превратили это слово в сомнамбулистов и потом лунатиков. Они полностью упустили смысл.

— Нихт – это темнота этих болот, — сказал Маквеннер. — Это все, что они знают.

Главная палатка, сочлененная, как гигантский зонт, освещалась изнутри единственной большой прометиевой горелкой, висящей на цепях. Палатку заполнили партизаны, окружившие вождя, который выглядел еще более гигантским мотылем, чем любой из них. Его накидка была длинной и густой, и стелилась на платформе вокруг него.

Его глаза сверкали из-под мозаичных овалов. Его, выкрашенные в голубой, усы были длинными и заплетенными в косички.

Его звали Синхед ап Нихт. Он был «из ночи», и эту вещь он хотел настоятельно прояснить через перевод Маквеннера. Он представил своих сыновей: Эзекиля, Эзебе, Эзру и почти дюжину других. Гаунт запутался. В своей серой раскраске и плащах они все выглядели похоже.

Когда настал его черед, Гаунт попытался объяснить свое происхождение и свою цель. Это было медленным делом.

Маквеннер делал все, что мог, чтобы переводить, но вождь продолжал перебивать и задавать вопросы.

— Гереон изменился, — Гаунт обнаружил, что повторяется. — Мир снаружи нихт изменился. Империум больше вам не враг. Пришел Хаос.

— Хх-аоус? — повторил вождь. — Хват уитт меани тиссен верде?

— Архивраг для нас всех, — пытался объяснить Гаунт. — Моя команда, мои люди, мы здесь на очень важной миссии. Он жизненноважная для Империума. Многие погибнут если мы не... — он посмотрел на Маквеннера, который все еще переводил.

— Это нас ни к чему не ведет, не так ли?

— Продолжайте, сэр, — сказал Маквеннер.

— Скажи ему... скажи ему, что я хочу помощи партизан. Нихтгейнов. Я хочу, чтобы нас провели через Антилл, чтобы мы могли добраться до Летрики и центрального региона. Скажи ему, что множество жизней...

— Множество жизней будет спасено.