Женский хор - Мартин Винклер

Туннель

Я сидела на стуле, лицом к стене, покрытой мерцающими телеэкранами. На каждом экране было лицо или силуэт женщины, которая говорила, кричала от отчаяния, ругала меня, наклонялась к камере, чтобы что-то мне прошептать, заливисто смеялась, прикладывала к глазам платок и отводила взгляд, то и дело оглядывалась назад, раздевалась, одевалась, вставала на весы, забиралась на стул, читала длинный рецепт на тридцати страницах, брала в руку грудь и давала ее ребенку, который дергался или спокойно смотрел на меня, сидя в коляске, пожимала плечами, когда ее парень открывал рот, качала головой, когда ее мать говорила вместо нее, злилась, когда ее дочь упрямо молчала, раздраженно поднималась, протягивала ко мне руку, рылась в сумке, откидывала прядь волос, скрещивала и распрямляла ноги, протягивала мне конверт, вертела кольцо, теребила сережку, стучала кончиком пальца по губам, подыскивая слова, а я сидела, привязанная к стулу, неспособная пошевелиться, подставив уши под этот шквал слов.

Вдруг внизу, справа, на стене из экранов, я заметила знакомый силуэт. Я знала, кто это, чувствовала, что вот-вот вспомню, но поскольку руки были связаны сзади и привязаны к спинке стула, я не могла указать на него пальцем. Вероятно, это была женщина: на экранах я мужчин не видела, хотя, возможно, они там и были, на заднем плане. Но когда я попыталась внимательнее ее разглядеть, вернее, когда попыталась мысленно заставить ее поднять голову, то обнаружила, что носа у нее нет, что ее веки склеены, а губы плотно сжаты вокруг языка, перевязанного как кусок фаршированного рулета.

И у нее было мое лицо.

Я вздрогнула и проснулась вся в поту. Я спала голой, и когда откинула одеяло, холод схватил меня за плечи, поднял соски и покрыл все тело мурашками.

Было без четверти семь. Я знала, что больше не засну. Я заглянула под подушку и увидела футболку, которую он оставил, уходя, и надела ее. От его запаха живот скрутили судороги, и что-то теплое потекло по бедрам.

О, браво…

У меня остались только два тампона и три прокладки. Конечно, если что-то идет не так, то уж во всем. Придется искать магазин, который работает в воскресенье утром. Где тут дежурная аптека, я не знаю, а без машины…

Потратив целых шесть минут на размышления о том, какой стратегии придерживаться (тампон + прокладка сразу, или просто прокладка и посмотреть, что это будет — Ниагарский водопад или обычный кран? Или просто тампон, потому что прокладки часто натирают кожу, и это очень отвлекает, а если это будет просто тампон, то мне будет слишком удобно, и я забуду, и он пробудет там очень долго, и тогда плотину на Янцзы прорвет прежде, чем я найду в себе силы выйти на улицу и прочесать квартал в поисках дежурной аптеки) и решив пойти на компромисс (только прокладка + свободные трусы + регулярные проверки), я попыталась сосредоточиться на чем-то более приятном — на кофе, абрикосовом варенье на кусочке пресного хлеба (он каждое утро съедал пять или шесть таких кусков, но когда он ушел, в упаковке еще оставался хлеб, я не могла дать ему испортиться), на забавной статье в каком-то женском журнале, который забыла подруга, когда заходила ко мне в последний раз. Чтобы жизнь медом не казалась, с первым глотком кофе я проглотила две таблетки ибупрофена — ах, моя хорошая, какое несчастье, какая беда быть женщиной.

Как там говорилось в незаконченной песенке Кармы?

Когда мне было двенадцать,Пошла я в туалет — и вотВдруг в унитазеУвидела кровь.

О, боже мой!Как же страшно, мама,В женщину превращаться.О, боже мой!Как же страшно, мама,Когда кровь течет, не прекращаясь,Все время.

Это нормально, что он остановился на этом месте, он ведь мужчина. Он не знает, то есть, наверное, знает, но не чувствует, не помнит, потому и не может написать продолжение, что-нибудь вроде:

Когда я подростком была,Наелась я боли сполна.Брюхо болело три дня до того,Как кровь начинала лить из него.

Но и это еще не все,Повезло, так уж повезло.Как только они начинались,От мигрени башка разрывалась.

Ах, девочки,Вовсе не смешноЭти женские штуки терпеть.Ах, девочки, вовсе не смешноМучиться так и болетьВсе время.

Конечно, не всегда все красное или черное, бывают и светлые моменты:

Когда мне было двадцать,Жизнь стала улучшаться,И каждую ночь отныне.Я у любовника проводила.

Увы! Это всего лишь моменты.

Но рано утром…

Зазвонил телефон. Номер 77-го отделения. Я подумала, потом сняла трубку.

— Ты все еще пишешь?

Это был голос Кармы. (Он что — сидит в моей голове?)

— Ну… Я бы не сказала, что я «пишу», — удивленно ответила я по-утреннему хриплым голосом.

— Я тебя разбудил?

Он обращается ко мне на «ты»…

— Нет, я встала полчаса назад.

— Вы успели поспать?

Ага, теперь опять на «вы»…

— Дааа… — протянула я, зевая. — Немного, всего три часа, но поспала.

— Я видел твою работу на форуме, очень впечатляет. Ты потратила на ответы кучу времени…

Вы, ты, вы… он не знает, как ко мне подступиться…

От этих слов все события прошлой ночи опрокинулись на меня как потоп, ноги задрожали, мне пришлось сесть, я не могла ничего произнести, только мычала: «Ммммм… Ммммм…» Это, оказывается, очень удобно, нужно бы поблагодарить его за то, что он показал мне этот прием. И не только этот…

— Надеюсь… надеюсь, я написала не слишком много глупостей.

— Я прочел не все ваши ответы, но в тех двадцати, что прочел, не увидел ни одной глупости, напротив…

Я его почти не слышала, я его почти не слушала, мне очень хотелось высказать все, что поднялось к моему горлу и встало поперек.

— Это… оказалось гораздо сложнее, чем я думала…

Теперь он промычал: «Мммм…»

— Понимаю. Есть очень трудные сообщения. Или странные.

— Они все какие-то… отчаянные. На консультации все иначе.

— Верно. На консультацию приходят те женщины, которые могут прийти. У которых есть машина, или автобус, или кто-то, кто может их подвезти. И которых не мучает страх. Но ведь многие живут у черта на куличках, и если у них есть доступ к форуму, они пишут или просят свою сестру, подругу, родственницу написать вместо них, потому что сами не решаются или никогда прежде не пользовались компьютером или не могут разобраться с сайтом и чувствуют себя тупыми и беспомощными перед штуковиной, которой их дети ловко пользуются с тех пор, как научились сидеть. Наверняка некоторые сообщения написали десятилетние девочки по просьбе мамы или женщины гораздо более старшего возраста. Разумеется, мы видим лишь сообщения тех, у кого есть доступ к компьютеру.

— А что делают те, у кого нет ни доступа, ни возможности сходить к врачу? Звонят на линию экстренной помощи?

— Иногда. Но многие боятся, что их узнают, даже если они назовут вымышленное имя. Некоторые звонят женщинам-ведущим на радио, таким как Брижит Лаэ (кстати, на мой взгляд, из всех ведущих она дает самые лучшие советы), или рассказывают об этом другим женщинам. Подруге, двоюродной сестре, соседке. Которые порой знают не больше, чем они, но пытаются достать информацию. Или дают информацию, которой располагают: достоверную или ложную. Или пробуждают в них чувство вины. Бедная моя девочка, что же ты натворила? Почему же ты раньше мне об этом не рассказала?

Я почувствовала, как во мне поднялся ужас, как сжался живот и ручей крови ударился о стены бездонной пещеры, которая у меня там, внизу. Мне захотелось закричать, и я с трудом произнесла:

— Я не смогла (я привыкла думать, что я — суперженщина, а я всего лишь несчастная девчонка, жалкая балда, неспособная, незнающая, маленькое ничтожество, как нас все время называли преподаватели, когда мы приходили к ним, маленькое ничтожество, ни на что неспособное, которому, возможно, удастся вбить что-нибудь в голову, если у нее хватит ума прогнуться под нами, когда мы залезем к ней туда, или ходить за нами по пятам, потому что это единственное средство продвинуться далеко. Идти по пятам за Великим, за Королем, Мэтром, и позволить ему увести тебя туда, куда он хочет. Возможно, тогда у тебя появится шанс, что он тебя не завалит на свой соломенный тюфяк, а впустит в свою святая святых, и там, в глубине его шкафа, возможно, у тебя появится возможность — в тот момент, когда он откроет дверь и наклонится к своим ботинкам за три тысячи, — храбро искупаться в его свете) ответить на все вопросы.