Вверх тормашками в наоборот-3 (СИ) - Ночь Ева

А на улице на одной заунывной ноте тянет бесконечную песнь вьюга. Шуршит острыми ледяными кристаллами по окнам и стенам. Бьётся в двери, пытаясь выстудить тепло. Но дом прочен, надёжен, хоть и поцарапан чёрным мором изнутри. Больше он не страшен – давно нашли противоядие, которым потчуют детишек чуть ли не с младенчества.

Ренн наконец-то смежил веки, и тогда Мила встала. Вылезла из-под тёплого одеяла, передёрнула плечами: тонкая рубашка до пят не спасала от прохладного воздуха: дом всё же не до конца прогрелся, но ей не хотелось терять время на одевание.

Осторожно двинулась вперёд. Мохнатки спят чутко, а Юла лежит очень близко к Безе. К Кудряне – поправила себя мысленно. Нужно называть женщину настоящим именем, и тогда постепенно она придёт в себя. Жаль, но самой ей не вспомнить прошлую жизнь.

Деревянный пол холодит ступни. Мила переступает с ноги на ногу и приближается к камину. Огонь уже не пылает, не гудит – разбрасывает сонные блики раскалённых углей.

Девочка затаивает дыхание и, наклонившись, прижимает ладони к вискам Кудряны. Та лишь шевельнулась во сне и расслабилась, успокоенная потоками, что посылает Мила.

Вставая на колени, она знала, что будет нелегко, но не думала, что настолько. Внутри женщины – чёрный ужас. Глубокий, как овраг, опасный, как острые камни, о которые так легко пораниться или убиться насмерть.

Мила не жалеет, что ввязалась в это. Боязно протягивать руку к страху, кошмару, что навязан и пророс, пустил уродливые корни и ростки, взял в плен разум и подчинил себе волю.

У неё хватит сил, чтобы вырвать Кудряну из бездны – она поняла это, когда лендру корчило на полу. Если ты становишься сильнее, растёшь, открывается многое, чего не увидишь глазами.

Из Милиных пальцев течёт жизнь. Сплетается с мраком, всасывает его и разрушает клетку. Она видит лицо того, кто обрёк Кудряну на мучения. Чувствует дыхание зла и понимает, зачем её кинули в непроглядную темень.

Лендра неожиданно издала горлом клекот и открыла глаза. Зашипела сквозь зубы и дёрнулась. Лицо исказила страшная гримаса, но Мила уже не боялась – опустила руки и опала, как шёлковая простынь, на пол. Стукнулась бы головой, но горячие сильные руки подхватили, удержали от удара.

– Что ты наделала, Мила? – голос шёл издалёка, рассыпался мелким бисером, стучал глухо в висках, и уже не ответить, не шевельнуть онемевшим враз языком…

– Кто ты? – шелестом ползёт чужой голос – растерянный, но спокойный, но ответа она не слышит, не успевает. А может, и нет его вовсе, не родился, не созрел, не вышел наружу, как ребёнок, что появляется на свет, чтобы жить…

Глава 34. Мать и дети

Кудряна

Она будто очнулась. Вынырнула из глубин сознания. Словно всё время была не собой, а кем-то другим – испуганным и слабым. Рядом разбрасывала искры и злобное шипение Юла – мохнатка, что подобрала её на улице и спасла от кнута.

Юла опоздала. Не смогла вовремя подняться, а теперь сходила с ума от осознания, что её обвели вокруг пальца. И кто – умирающая девчонка. На миг взыграло самолюбие. Что греха таить: мохнатка оберегала её и присматривала по-своему, хоть часто и ворчала, сетуя на Безину слабость.

Теперь она не Безымянная. Кудряна. Пробовала катать на языке новое имя и понимала: оно пахнет прошлым, от него идёт тепло и бурлят прозрачные тени, пока неуловимые, но смутно знакомые.

– Ты о чём думал? – в голосе изуродованного стакера плавится холодная ярость. – Почему не остановил? Ты же знал, что ей нельзя выплёскиваться!

Высокий маг стоит, сжимая губы. Молчит, осознавая свою вину.

– Не надо, Геллан, – голос очнувшейся девочки слаб и похож на тихий шелест. – Он не смог бы. Я сама так захотела. Ни он, ни Юла меня не остановили бы. Не нужно, пожалуйста.

Золотоволосый умолкает. Глаза его – синие провалы боли. Бледная кожа поблескивает от пота. Он проводит руками над сестрой. Та ловит его пальцы и прижимает к щеке.

– Я приду в себя, правда. Нужно немного времени – и снова будет, как прежде.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Даже она, чужая и незнакомая, понимает: это неправда. Лучше не смотреть на кровочмака, что сжался неподалёку и прячет глаза. Он мог бы сказать, что девочка лжёт, но молчит. Его не спрашивают, и он этому рад. Потому что солгал бы и принял боль – Кудряна чувствует это.

Тревожная ночь, хлопотная. Кажется, никто больше не уснул. Сбились все в кучу, в большой комнате у камина, никто не захотел больше расходиться. Так звериная стая объединяется, чтобы выжить, пережить опасность, сохранить тепло.

Возле Милы – иномирная девчонка, Небесная, как зовут её все. Кудряна смотрит на неё с интересом. Отличается, хоть сразу и не поймёшь, чем. В ней какие-то завихрения и сила – неявная, скрытая, неразвитая, похожая на росток, что только проклюнулся из тверди и ещё не успел лепестки расправить.

– Я буду здесь, – говорит она Геллану, сжимая в руке пальцы девочки.

Никто не спорит, не возражает, но она вцепилась в руку малышки намертво и смотрит на всех с беспокойством. Так иногда ведёт себя Юла, когда чувствует, что больше, кроме неё, некому защитить.

Кудряна украдкой поглядывает в дальний угол. Там сидит, обняв колени, то ли девушка, то ли юнец. Она не поняла этого, когда юное создание кричало ей: «Мама!», пугая до мрачного ужаса, что обволакивал мозг, как вонючая жижа.

У неё была дочь – маленькая худенькая стрекоза, непоседа и строптивица, живая, как горная козлачка – теперь Кудряна об этом помнит. Она вновь и вновь кидает взгляды в угол и никак не может увязать образ девочки, почти ровесницы Милы, с тонким юношей, что сидит неподвижно, словно запечатлённый в камне.

В его лице – смутно знакомые черты. Той самой девочки из прошлого. Но сидящий в углу никак не может быть ею, нет. Слишком большая разница в возрасте.

А затем она снова видит мага – хмурого, сосредоточенного – и запинается, открывает рот в безмолвном удивлении. Взгляд мечется между этой парочкой и не может остановиться.

Кудряна сжимает виски. Так недолго уйти назад, снова стать рабыней, зависящей от малейшего жеста властного господина, что держал её разум в кулаке.

Они похожи. Очень. Брат и сестра. Ещё один непрошенный родственник? Наверное, она их знала когда-то. Только сейчас не сложить разбитые напополам мысли.

– Не нужно, чтобы всё сразу всплыло, – сипло шепчет Юла, – а вообще хорошо, что возвращается хоть что-то.

– У меня многое, как в тумане, – жалуется Кудряна, – кажется, я помню всё, и в то же время что-то очень важное ускользает. Я так долго жила в клетке, что сейчас не знаю, нужны ли мне крылья.

Она беспричинно смеётся, запрокидывая голову и нелепо взмахивая руками. Наверное, похожа на сумасшедшую, но скопище чужих людей не тревожили её разум: пусть думают, что хотят. Она им никто. Они для неё – череда лиц, что легко забудутся, как только придёт срок расставаться.

Глаза невольно следят за углом, где неподвижно застыла фигура. В какой-то момент это должно было случиться. Их взгляды пересеклись. Горькая складка коснулась нежных уст, а глаза заволокла печаль. Некто в углу молчал, и Кудряне было очень тягостно от недосказанности.

Она сделала шаг. Подошла, чтобы разглядеть, поближе. В бездонных впадинах плескалась влага, не выдерживала и висла на ресницах слезинками, что катились молчаливыми дорожками по гладким щекам. Девушка. Всё-таки девушка.

– Ты не можешь быть моей дочерью, – растерянно и тихо плавал её голос в тишине. – Ты взрослая. А моей… как Миле – одиннадцать лет.

Девушка качает головой. Снова эта печальная улыбка на горьких от тоски губах.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

– Мне двадцать четыре, мама.

– Как тебя зовут? – спросила, уже зная ответ.

– Рина. И сыну твоему тоже двадцать четыре. Но, думаю, ты не помнишь.

Кудряна растерялась ещё больше. Хлопала ресницами, сжимала и разжимала кулаки, чтобы чувствовать тело, чтобы не ускользнуть назад, где страшно, но привычно. Слишком уж чужим казался ей этот новый мир, в котором она не всё помнила.