Вверх тормашками в наоборот-3 (СИ) - Ночь Ева

– Я знаю, что у тебя богатая фантазия, Дара, – улыбается он, отдышавшись, – но она нам не враг. Её что-то беспокоит.

Геллан отбрасывает со лба влажную прядь, и я смотрю ему в лицо, желая прикоснуться к щеке. Пугаюсь и прячу мысли, но он, кажется, успевает уловить мой мыслеобраз, хмурит брови, словно прислушиваясь. Перевожу дух: не понял, только почувствовал, не до конца. Нужно быть осторожной и хитрой, как лисица.

Мила уже в фургоне, укутанная в одеяла вместе с Гаем: мы так и не смогли их разлучить.

– Пусть, – сказал Айбин, – никому хуже от этого не будет. Нотта с ним не согласна, но не возражает, лишь тревожно поглядывает в сторону пока бесполезного транспорта. Она откидывает снег вместе со всеми.

Мы вырвались из селения, когда солнце давно перевалило за вторую половину дня. Геллан снова не дал Ренну и Рине воспользоваться магией. У него один на всё железобетонный аргумент: неизвестно, что будет впереди.

Привал сделали рано – ещё толком не наступил вечер. Нотта наконец-то смогла забрать маленького кровочмака. Малыш не улыбался. Скорбное личико, трогательные бровки домиком. С заходом солнца он засыпал, поэтому позволил себя оторвать от девочки.

Миле становилось хуже. Она уже уходила в беспамятство. Жизнь вытекала из неё широким потоком и не хотела оставаться в худом измученном теле. Сосуд без дна – так её назвала шёпотом Росса, когда они в очередной раз с Иранной спорили, чем напичкать Милу.

Геллан совсем потерял лицо, походил на тень с чёрными кругами под глазами. Мила вроде бы ни на минуту не оставалась одна, но как возле неё оказался Лерран, кажется, не понял никто. В какой-то момент все замерли, увидев, как изящные ладони сомкнулись на Милиных прозрачных запястьях.

Гневно вскрикнула Пиррия – опальная сайна сидела целый день истуканом, пока мы плелись по заснеженной дороге. В небе протяжно отозвался Тинай.

Кто-то дёрнулся в желании защитить умирающую девочку, но Айбин остановил всех. И если я раньше смутно догадывалась о силе кровочмаков, то теперь смогла на себе убедиться в его умении влиять на слабых людей и представителей других рас.

– Остановитесь, – единственное слово слетело с его губ, но такой мощью хлынуло от несуразного лохматого тельца, что мы замерли, застыли, не в силах пошевелить ни руками, ни ногами.

Оставалось только смотреть, как Лерран стоит на коленях перед Милой, сжимая её руки. Красавчик запрокинул голову к небу, отчего отчётливо проступил кадык на горле. Тёмные волосы разметались по плечам. Ресницы дрожали, а губы, сжатые в узкую полоску, выдавали напряжение, отпечатанное в каждом натянутом до звона мускуле.

Я услышала, как тихо всхлипнула Леванна. Увидела, как по её щекам покатились крупные слёзы. Две тихие дорожки пролегли неровными полосами, а она даже рукой не могла пошевелить, чтобы их вытереть.

В этот момент я поняла: она его любит. Наверное, такие вещи становятся очевидными, когда ты сам подвержен этой жгучей болезни, от которой никуда не скрыться, разве что спрятаться, залечь на дно своей души и продолжать любить. Пусть даже безнадежно.

Айбин отпустил нас, когда Лерран без сил рухнул рядом с Милой. И было не понять: у нас один умирающий или уже двое. Первой кинулась вперёд Леванна, следом – Геллан.

Они не успели. Лерран, пошатываясь, встал на ноги. Вытер ладонью чёрную кровь из носа и присел у костра.

– Она спит, – произнёс устало, надломленным голосом, и опустил голову на грудь – то ли отключился, то ли тоже уснул.

Геллан беспрестанно ощупывал лицо сестры, и я увидела, как дрожат его пальцы. Жар спал – это поняли и почувствовали все. Разве что кроме меня. Я довольствовалась тем, что Мила на самом деле выглядела лучше.

– У них единый источник жизни, – прошелестел рядом Айболит. – Одна общая стихия. И он смог, поделился, хоть и сам поражён тем же недугом, имя которому – проклятье.

– Интересно, почему. Или с какой целью? – не смогла я сдержать то, что бродило в голове. – Вообще на него не похоже. То, что он сделал, называется жертвой. Где Лерран, а где жертва?

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Кровочмак пожал плечами.

– Какая разница, что двигало им? Главное – Мила жива и выкарабкалась только благодаря его силе.

Леванна Джи впервые за всё время присела рядом с Лерраном. Как птичка на очень узенькой жёрдочке. Рыкни он на неё сейчас – и она вспорхнёт, улетит, чтобы никогда не вернуться. Но Лерран этого не делает/ хотя и хорохорится, пытаясь выровняться, сесть непринуждённее. Леванна незаметно подставляет своё маленькое плечо. И красавчику почему-то этого достаточно, чтобы действительно почувствовать себя лучше.

Она достаёт белый платок и оттирает засохшую кровь, а он не сопротивляется. Она высказывает ему ворчливо что-то, но, как я ни напрягаюсь, не могу уловить их разговор. А Лерран – этот надменный, холодный гад – улыбается. Совершенно ошалелой счастливой улыбкой.

Может, не всё так безнадежно? – мелькает вдруг в голове мысль. – Может, иногда мы сами строим барьеры, которые потом пытаемся перепрыгнуть?.. Я оборачиваюсь и смотрю на Геллана. Встречаю его взгляд. Он делает шаг мне навстречу, и его пальцы стирают слёзы с моих щёк. Чёрт, кажется, я снова расплакалась…

Глава 36

Дара

Больше мы с места не тронулись. Решили отдохнуть и заночевать, чтобы с утра отправиться дальше.

– До Спирейта рукой подать, но лучше не ехать ночью. Дороги обледенели и опасны. Можем и сами не добраться, и лошадей покалечить, – Леванна Джи словно уговаривала, хотя и так все понимали: усталость после чистки снежных завалов, ослабленные Лерран и Мила – чем не повод отдохнуть? Проводница всё так же отводила глаза и напряжённо прислушивалась к чему-то. Позже за таким же занятием я поймала и Геллана. Он не стал оправдываться.

– На такое расстояние я не могу чётко улавливать звуки, – просто объяснил он мне, придержав ладонью мою руку: я собиралась возмущаться, но его горячие пальцы выбили почву из-под ног. Ещё немного – и он догадается, что может мною манипулировать. – Но там, в Спирейте, неспокойно. Насколько – не понять. Возможно, Леванна чувствует больше, и не просто на уровне слуха. Возможно, у неё есть чутьё какое-то – не расспросишь же.

– Почему не расспросишь? – всё же попыталась повредничать я. – Что за нежности такие?

– Если бы она хотела, то давно рассказала бы сама, – он смотрит мне в глаза, и сердце делает кувырок в груди.

– Слишком ты щепетильный, – бубню, не желая останавливаться. – Прижали бы её, рассказала бы всё, что знает. Подозрительно это, понимаешь?

– Доверься мне, Дара, – просит он проникновенно, и после этих его слов язык прилипает к нёбу. Святой Геллан, великий проповедник Зеосса. Что он там говорил о Барке? Да ему самому впору ходить и вещать – и будут верить его словам, как божественному провидению.

Ночью мне почти не спалось. Стоило закрыть глаза – и начинала вертеться какая-то чехарда. Я поднимала голову, вслушивалась в дыхание Милы, на какое-то время успокаивалась: после того, как Лерран поделился с нею энергией, кризис миновал. Об этом клятвенно заверяли в два голоса Иранна и Росса, поддакивала тихая Инда, но я никак не могла успокоиться.

Мы могли её потерять. Я ни в чём не могла упрекнуть Кудряну, но мать Ренна и Рины была для меня почти чужой, незнакомой тёткой, а Мила стала почти сестрой. Умом я понимала, почему девчонка выплеснулась, а сердце не хотело соглашаться.

В конце концов, прислушиваясь к шорохам за плотными стенками фургона, я сдалась. Встала, пошевелила угли в жаровне, что обогревала фургон, и прокралась наружу. Ступала почти неслышно, гордясь тем, что Зеосс и меня кое-чему научил. Правда, особо я не обольщалась: все эти видящие и слышащие вокруг без труда вычисляли самонадеянную девчонку из другого мира.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Что-то странное творилось в белой тишине. Я слышала шорохи – неясные, но какие-то зловещие: волоски на руках встали дыбом и я, затаив дыхание, медленно двинулась вперёд. Неподалёку от возов мелькнула тень – неспешная, странноватая. Зверёк с длинным пушистым хвостом. Я сделала стойку, прислушиваясь и присматриваясь.