Стилист - Александра Маринина

– Володя! – крикнула она погромче, чтобы находящийся на кухне Соловьев ее услышал. – Ты в этом году как Новый год встречал?

– А что? – раздался с кухни его голос.

– Ничего, просто интересно.

– Здесь был.

– Один?

– Один, конечно.

– Даже сын не приезжал?

– Нет. У него своя компания.

– А в прошлом году?

– То же самое. Я ведь бирюком стал. Мне никто не нужен.

– А в позапрошлом? Ты ведь тогда еще жил в городской квартире, разве нет? Тоже один сидел или с гостями?

– В позапрошлом году я в это время лежал в больнице. Почему ты об этом спрашиваешь?

– Просто так. Перерыв сделала. Задаю вопросы, чтобы отвлечься. Скоро обедать будем? А то есть хочется.

– Минут через пятнадцать.

Очень интересно. Выходит, в декабре 1993-го – январе 1994 года Соловьев лежал в больнице. Уж не потому ли, что его избили? И где-то в этот промежуток времени к нему попала неопознанная шпаргалка. Или, может быть, чуть позже. Но не раньше. Ну конечно, соседи по палате!

– Эй! – снова крикнула она. – А ты не помнишь, случайно среди твоих соседей по палате в больнице не было студентов или аспирантов?

– У меня не было соседей, – донесся его голос. – Я лежал в одноместной палате.

– И долго ты был в больнице?

– Три месяца. Я не понимаю смысла твоих вопросов. У тебя любопытство так своеобразно проявляется?

– Можно считать и так, – вздохнула Настя. – А с чем ты лежал в больнице?

– С ногами, я же тебе говорил. У меня ноги отнялись.

– Отчего? Почему они у тебя стали отниматься?

– Заболел. Ты долго будешь меня допрашивать?

– Чем заболел?

Соловьев не ответил. Через пару минут Настя услышала, как катится его кресло.

– Твое любопытство переходит все допустимые границы деликатности, – сухо произнес он. – По-моему, я ясно дал тебе понять, что эта тема мне неприятна. Я не хочу ее обсуждать. В конце концов, я мужчина и говорить о своих болезнях с женщиной, которая мне нравится, не намерен.

– А женщина тебе действительно нравится? – улыбнулась Настя.

Он подъехал ближе и протянул ей руку. Настя коснулась его теплой сухой ладони, наткнулась глазами на его теплый ласковый взгляд и снова почувствовала на себе силу его обаяния, сопротивляться которой она когда-то не могла, как ни старалась.

– Больше чем нравится, – тихо сказал Соловьев. – Эта женщина мне очень дорога.

– А как же Марина? У вас ведь был роман.

– Ты прекрасно понимаешь, что Марина ничего для меня не значила. Она была влюблена в меня, а я просто пошел ей навстречу. Думал же я все это время только о тебе.

– Соловьев, ты неисправим! – засмеялась Настя. – Она влюбилась, а ты пошел навстречу. Точно так же было и со мной. Ты всю жизнь так живешь? Тебе проще пойти навстречу, чем отстаивать свое мнение, да?

Лицо Владимира приобрело замкнутое, сердитое выражение.

– Ты не права, – только и сказал он, выпустив ее руку. – Через несколько минут приходи на кухню, обед будет готов.

Конечно, не права, задумчиво сказала себе Настя. Мое любопытство в вопросе его болезни достаточно настойчиво, но здесь Владимир Александрович не желает пойти мне навстречу, хотя куда проще было бы один раз рассказать мне все и избавиться от моих назойливых приставаний. Неужели действительно сын?

А что? Идея богатая, усмехнулась Настя про себя. Сынок в компании с дружками решает ограбить собственного папашу, особенно если знает, что у папы с собой приличная сумма. Может быть, сынок сам-то в мероприятии не участвовал, а дружков навел, узнав заранее, когда папенька отправится в издательство за гонораром. А среди дружков вполне может оказаться студент. И почему бы этому студенту не быть юристом? Другой вопрос, как шпаргалка попала к Соловьеву. Да как угодно. Дружок-студент пришел в гости к сыну-подонку, что-то выкладывал из портфеля и не заметил, как выложил «шпору». Сын Игорь этого тоже не заметил, а Соловьев, когда собирал бумаги и переезжал в новый дом, случайно прихватил и эти криминологические листочки, если они лежали в общей куче бумаг на его письменном столе. Можно еще какое-нибудь объяснение придумать.

Но если эти маленькие листочки действительно связаны с кем-то из участников нападения на Соловьева, то что за срочность и необходимость их искать? Ну, дружил сын Игорь со студентом-юристом, ну, оставил этот студент в квартире Соловьевых свою шпаргалку, в чем криминал-то? Если этот студент ходил к ним в дом, то наличие среди бумаг Соловьева этих листочков ни в какой мере не свидетельствует о том, что тот же самый студент принимал участие в нападении и избиении. Зачем же их искать?

– Настя, все остывает! – раздался из кухни сердитый голос Владимира.

Она ушла в свои мысли так глубоко, что не заметила, как прошло время. Он же сказал, что можно садиться за стол через несколько минут, а прошло уже значительно больше. Настя быстро вскочила, предварительно сунув найденную шпаргалку в свою сумку. Целее будет.

Обед был невкусным и типично холостяцким: суп из пакетиков «Кнорр», сосиски с маринованными огурчиками из банки, кофе с финским кексом. За столом царило неловкое молчание. Наконец, когда дело дошло до кофе, Настя решилась.

– Володя, давай считать установленным, что твоя болезнь – это результат преступления. Не надо мне рассказывать про неизвестный науке вирус или нервное потрясение, в результате которого ты потерял способность ходить. Ты не хочешь в этом признаваться – твое дело. Но ты не прав. И я тебе это докажу. Тебя ограбили?

– Я не понимаю, к чему все это.

Соловьев сидел бледный как полотно, на лбу и висках выступила испарина.

– Ты все прекрасно понимаешь. Ты кого-то выгораживаешь. И у меня есть все основания полагать, что своего сына.

– При чем тут Игорь? С чего ты взяла…

– С того, что ты упорно отказываешься пригласить его сюда, хотя нуждаешься в помощи, пока твои издатели не пришлют тебе нового холопа. Чем вызвана такая острая неприязнь к сыну, ты можешь мне внятно объяснить?

– Я не должен тебе ничего объяснять. Мои отношения с сыном – это мое личное дело, тебя они не касаются.

Все было сказано предельно ясно. Можно, конечно, пойти на конфликт, припереть Соловьева к стенке, заставить признаться. Можно. Но нужно ли? Так ли уж необходимо ссориться сейчас? Ведь пока не доказано, что эта чертова шпаргалка – именно то, за чем охотились преступники. И более того, это наверняка не она, ибо поисками неизвестно чего в доме Соловьева руководят люди из издательства, а это означает, что сам характер искомого должен быть совсем иным.

После обеда они молча разошлись по своим углам. Соловьев уселся в гостиной возле стеллажа и методично перетряхивал книги, которые по очереди снимал с полок, в поисках случайно залежавшейся между страниц бумажки. Настя достала из архивного сейфа очередную папку.

Часам к восьми вечера она поняла, что устала. Ей надоел этот дом, в котором она не чувствовала себя уютно. Ей надоел Соловьев, которому поиски неизвестно чего были явно неинтересны и который с гораздо большим удовольствием переводил при каждом удобном случае разговор на межличностные темы. Ей надоели эти папки, бумаги, конверты…

– Все. – Она поднялась с пола, сладко потянулась и вышла в гостиную к Соловьеву. – С архивным сейфом я закончила. Может, погуляем полчасика хотя бы? Надо организм размять. Когда вернемся, я просмотрю бумаги из маленького сейфа, и на этом закончим.

– Как – закончим?

На лице Владимира проступило обиженное недоумение.

– И ты завтра уже не приедешь?

– А зачем? Пока я возилась с твоими бумагами, ты должен был просмотреть свою библиотеку. Разве ты не сделал этого?

– Я не успел.

– Послушай, – она внезапно рассердилась, – не веди себя как ребенок. Я знаю, ты периодически начинал читать те книги, которые смотрел. Что ж, любовь к печатному слову – это похвально, но, дружочек, не за мой счет. У меня есть масса других дел кроме того, чтобы торчать здесь. И не забывай, пожалуйста, твои проблемы созданы не мной. Если бы ты не обратился ко мне за помощью и если бы я как дура последняя не кинулась к знакомым в милиции выяснять, чем можно тебе помочь, меня никогда не стали бы таскать в связи с убийством, совершенным в твоем доме. Так что будь любезен, сделай все возможное, чтобы твои проблемы не превратились в мои. Сейчас мы немного прогуляемся, потом я разберу маленький сейф и уеду, а книги оставляю на твою добросовестность.

Соловьев выслушал ее тираду не перебивая, но смотрел при этом не на Настю, а куда-то в окно.

– Если ты хочешь пройтись – иди одна. Я не могу допустить, чтобы меня возила женщина, – сказал он, так и не повернувшись.

– Володя, перестань, – с досадой откликнулась Настя. – Ну как это будет выглядеть, если я одна буду расхаживать вдоль ваших домов? Кому я должна буду объяснять, что не пришла сюда с нехорошими намерениями, а просто вышла прогуляться, потому что целый день разбирала бумаги одного из жильцов? После того, как здесь целые сутки сновала милиция, каждое новое лицо будет раздражать людей и пугать. Ты хочешь, чтобы меня останавливали у каждого дома и допрашивали, кто я такая и что здесь делаю?