Не переходи дорогу волку: когда в твоем доме живет чудовище - Лиза Николидакис
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Как тебя зовут? – спросила я.
– Персей.
– Неправда, – сказала я и рассмеялась. – Покажешь документы?
Он протянул мне права, и точно: там было написано «Персей», самое греческое имя, которое я могла только представить. Персей, мужчина, чей акцент звучал в точности как у моего отца.
– Как убить Медузу? – сказала я, и он подошел и взял мне стакан «Гиннесса». Потом он взял мне еще три.
Одно правило. У меня ведь было всего одно сраное правило.
Мы встречались бо́льшую часть моего первого года в Таллахасси, и все это время мы были под градусом, но его пьянство пугало меня. Даже если он заходил куда-то позавтракать, после трапезы он выпивал виски. Мы брали покрывала в парк и раскладывали наши мезеде, бутылка вина и оливковое масло всегда были у нас под рукой, и мы целовались, пока солнце припекало нашу кожу. Мы сидели на стиральных машинах в прачечной, и там он помогал мне совершенствовать языковые навыки по тем самым учебникам, которые были у меня в греческой школе. Конечно, на первое наше свидание он пришел под кислотой, но еще он пробудил во мне ту часть, которую я долго пыталась скрывать: я была гречанкой. И наверное, это было нормально.
Но все пошло наперекосяк в один из выходных на четвертое июля, когда у нас порвался презерватив. Я почти сразу же выпила таблетку экстренной контрацепции. Через несколько недель я позвонила ему и сказала, что у меня задержка месячных. Вот тебе и переизобретение себя. Через год после приезда во Флориду я все еще была нетрезва и тревожна, не могла дышать и спать. Теперь же я была беременна.
Когда я ему рассказала, он слился. Как будто этого года просто не было. Какой еще парень, где он?
Кто-то наверняка возненавидит меня за такое решение, но я не могла позаботиться о себе – ни эмоционально, ни финансово. Я зарабатывала двенадцать тысяч долларов в год на должности ассистента преподавателя. Клетки, которые росли в моей матке, ежедневно накачивались адреналином, кортизолом и алкоголем. И я ни разу – даже на секунду – не пожалела о своем выборе.
После этого я полностью зареклась заниматься сексом, но каким же коротким вышло падение от Персея к еще более худшим мужчинам. Не прошло и года, как мои старые привычки с привычным щелчком вернулись на место. Я устроилась в бар – хотя поклялась никогда больше не заниматься этой работой – это позволяло мне не просыхать и легко находить самых мерзких мужиков. Уничтоженная и сломленная, я спала с теми, кто мне как бы вроде нравился, с теми, кто мне не нравился, с теми, от кого меня прямо воротило, с теми, кого воротило от меня, с теми, кто меня преследовал. Неужели я ничему не научилась? Неужели и не научусь? С каждым семестром я становилась все умнее в академическом плане, но по любым вопросам о самой себе я так и оставалась тупой.
* * *
В «Одиссее» большинство испытаний героя происходят на разных островах. «Британника для подростков» объясняет: «В стране лотофагов некоторые из людей Одиссея съедают цветок лотоса и полностью забывают о своем родном доме. Одиссею приходится силой тащить их на корабль». Порции этого пьянящего плода и сам дом, объект поисков, исчезли. Я все еще чувствовала себя чужой в Таллахасси, в краю живых дубов и торговых центров. Я не была уверена, что когда-нибудь стану здесь своей, но и в Нью-Джерси, в доме моей матери, мне тоже было не место. Тем не менее я навещала ее каждый декабрь в течение шести лет подряд. Одиссей не тащил меня туда силой, вместо него с этой задачей прекрасно справлялось мое чувство вины. Если бы кто угостил меня цветком лотоса, я бы съела его с радостью.
Когда я прилетела домой на первые зимние каникулы, мать определила мои вещи в своей новой комнате для гостей, которая была переделана в тематическом стиле под названием «Песок и прибой». Однако травму просто так не закрасить. Мать привела меня в старую спальню отца, и там у стены стояла кушетка, прямо там, где в рамке висело пляжное полотенце.
– Почему ты так злишься? – спросила она за завтраком на следующее утро, а я и сама не знала, как объяснить весь этот яд, который выливался из меня.
Слова «триггер» еще не было в моем лексиконе. И хотя основной удар моего гнева пришелся на мать – мне еще предстояло выместить свою злость за то, что она привела в нашу жизнь моего отца, – Майку досталось не меньше. Дезертир Майк.
Однажды на День матери мы собрались у нее дома. Майк рявкнул на мою мать, что-то потребовал – в нем при этом промелькнули черты отца, если они вообще у него были, – и я тут же прижала его к стенке, взяв за горло. «Не смей так с ней разговаривать», – прорычала я. Она умоляла нас успокоиться, чтобы можно было сделать совместную фотографию, и мы повернулись лицом к камере – один, два, три, улыбочку! – а потом продолжили драться. Мать держит эту фотографию прилепленной к холодильнику как напоминание о том, что мы можем вести себя вежливо, если постараемся. После всего, когда фотография уже была сделана, я убежала обратно в свою гостевую комнату, чтобы порыдать.
Я хотела стать лучше, чем то, во что превратилась. Это было мне очень нужно. Я умела изображать вежливость с самым грубым посетителем бара, но перед лицом моей матери, которая проявляла ко мне любовь, из моего горла вырывался крик стервозной, обиженной девчонки. Чем грубее я вела себя со своей семьей, тем сильнее я напоминала самой себе отца, и чем чаще это происходило, тем больше я себя ненавидела.
Когда я вернулась в Таллахасси, то пошла к психотерапевту. Она раз за разом предлагала мне завязать с выпивкой, а я только смеялась над этим.
– Всего на полгода, – говорила она.
Я продолжала смеяться.
– Проблема не в этом, – сказала я, во мне еще бушевало похмелье.
Она пристально посмотрела на меня.
– Полгода – не такой уж большой срок, – сказала она.
– В пересчете на время выпивки? Это целая вечность.
– Тогда у вас проблема, – категорично сказала она. – Я могу помочь вам лишь до этого момента. Вам нужно начать делать более здоровый выбор в жизни.
Я согласилась, но не знала, как делать такой выбор. Я не могла увидеть связь между своим
