Пламя свободы. Свет философии в темные времена. 1933–1943 - Вольфрам Айленбергер

Глаза его широко раскрыты, рот округлен, а крылья расправлены. Так должен выглядеть ангел истории. Его лик обращен к прошлому. Там, где для нас – цепочка предстоящих событий, там он видит сплошную катастрофу, непрестанно громоздящую руины над руинами и сваливающую всё это к его ногам. Он бы и остался, чтобы поднять мертвых и слепить обломки. Но шквальный ветер, несущийся из рая, наполняет его крылья с такой силой, что он уже не может их сложить. Ветер неудержимо несет его в будущее, к которому он обращен спиной, в то время как гора обломков перед ним поднимается к небу. То, что мы называем прогрессом, и есть этот шквал.[65]

Повернувшись спиной к будущему, ангел Беньямина в 1940 году не может увидеть в истории так называемого прогресса ничего, кроме груды развалин и горы трупов, – без возможности мысленно остановиться, вспомнить, осознать. Крылья ангела тоже не могут противостоять силе бури. Тем не менее текст заканчивается удивительным, спасительным взглядом в будущее, который помещает Беньямина в традицию, которую он никогда не признавал своей, несмотря на постоянные уговоры Шолема:

Однако поэтому будущее не было для иудеев гомогенным и пустым временем. Потому что в нем каждая секунда была маленькой калиткой, в которую мог войти Мессия.[66]

Арендт будет читать и перечитывать эти строки, и они будут сопровождать ее в Монтобане, помогая терпеть и принимать решения. Самолеты Гитлера совершают первые налеты на Англию, военная ситуация снова ухудшается. В Гюрс привозят новых заключенных: сотни еврейских женщин и детей из Северного Бадена и Карлсруэ, которых гестапо депортировало во Францию, потому что там еще было место в лагерях[67]. Ворота на свободу начинают закрываться. Про переход Беньямина через Пиренеи долго ничего не было слышно, а потом стали доходить слухи, которым Арендт отказывалась верить. Двадцать первого октября 1940 года всё становится ясно. Она берется за перо и пишет Шолему в Палестину о судьбе их общего друга:

Дорогой Шолем,

Вальтер Беньямин покончил с собой 26.09 на испанской границе, в Портбоу. У него была американская виза, но с 23-го испанцы пропускают только обладателей «национальных» паспортов. Не знаю, прочтете ли Вы эти строки. Я много раз видела Вальтера за последние недели и месяцы, в последний раз 20 числа в Марселе. Это известие дошло до нас и до его сестры почти с месячным опозданием.

Евреи умирают в Европе, и их зарывают в землю, как собак.[68]

Нельзя было медлить. Для Генриха и Арендт тоже всё зависит от правильно выбранного момента. В начале января они отправляются в сторону Пиренеев, пока вдвоем, без матери Арендт. Путь лежит через горы, многочасовой подъем по малозаметным тропам, по которым прошел и Беньямин. Им помогают те же проводники из Комитета спасения[68]. Среди проводников – бывшая заключенная из Гюрса Лиза Фитко. В этот день переход границы проходит успешно. В конце января Ханна и Генрих с американскими визами добираются до Лиссабона. Теперь только корабль отделяет их от «страны свободы». Арендт писала потом: «Мы безуспешно искали его[Беньямина] могилу: ничего не нашли, нигде не было его имени»[69].

Провалы

«Если бы мировая история не была такой мерзкой, то жить было бы сплошным удовольствием»[70], – тезис Ханны Арендт, который мог бы быть и тезисом Айн Рэнд. Особенно зимой 1940 года. Пятого ноября 1940 года американские избиратели подавляющим большинством голосов помогли демократу Франклину Делано Рузвельту в третий раз занять пост президента. Для Рэнд это не только политическая катастрофа, но и личное поражение. Всю осень она работала агитаторкой и ходила по домам, раздавала листовки и значки («Уэнделл Уилки: надежда Америки»), выступала в залах и кинотеатрах с речами в поддержку своего кандидата и даже затевала на улицах разговоры с нью-йоркцами: «А вам-то какое дело до Америки? Вы же иностранка!» – «Я выбрала быть американкой. А вы что сделали, кроме того, что родились тут!»[71] Всё напрасно.

По большому счету у Уэнделла Уилки, «сделавшего себя» миллионера из Индианы, не было ни единого шанса. Республиканская партия неожиданно выдвинула его своим кандидатом в последний момент, и его кампании сильно вредил тот факт, что до 1939 года Уилки был демократом. Тяжелый удар по репутации, особенно во влиятельных правых кругах «старых правых».

Энтузиазм Рэнд тоже вскоре иссякает. Спустя восемь лет после старта «Нового курса» безработица по-прежнему превышала пятнадцать процентов. Уилки же предпочитал говорить не о плане поддержки бизнеса, а о своих «сельских корнях из Индианы». Он даже не решился на четкое высказывание против вступления Америки в войну в духе консервативного лозунга «Америка прежде всего». И после его поражения на выборах Рэнд делает такой вывод: «Из всех людей, способных разрушить Америку, больше всех виноват Уилки. Он больше виноват, чем Рузвельт, который является просто продуктом своего времени»[72].

Итак, 1940 год закончился для Рэнд так же, как и начался: полным фиаско. В надежде на новый театральный успех она в прошлом году оставила работу над романом Источник, чтобы адаптировать для театра свою первую книгу Мы, живые. Как и следовало ожидать, переработка романа оказалась сплошным мучением. Но заказ поступил от известных бродвейских продюсеров и сулил большие доходы. Тринадцатого февраля 1940 года в Нью-Йорке с помпой прошла премьера спектакля под названием Непокоренная – и той же ночью критики единодушно объявили ее «одним из самых громких провалов сезона»[73].

После этого Рэнд на два дня запирается в своей комнате. Она не впускает даже Фрэнка, а когда наконец открывает дверь, то первым делом пишет письмо с пожертвованием в Фонд военной поддержки Финляндии, адресованное Джону О’Райану: «Прилагаю мое пожертвование в пользу Вашего фонда на приобретение оружия для Финляндии. Позвольте выразить восхищение Вашей работой; Вы делаете великое дело»[74]. В битве с могущественным Советским Союзом финская армия, насчитывающая только 300 000 человек, уже третий месяц держит оборону в ходе «Зимней войны». Блестящий пример воли к сопротивлению.

Принцип Тухи

Следующим утром Рэнд снова сидит за письменным столом. Время поджимает. Первый дедлайн по роману она сорвала еще в прошлом году. По договору рукопись должна была быть готова еще в октябре. Но какое там, до недавнего времени была написана только треть. Катастрофа приближалась с каждым днем. Но Айн придерживалась той же позиции, что и финны: сдаться – не вариант.

Прежде всего потому, что ей стали окончательно ясны методы и цели врага. Военному пожару во всем