Ад - Александра Маринина

– Ну еще бы, – подхватил Камень. – Любой на его месте обиделся бы. А как Леля? Сильно переживала?

– Да уж напереживалась в полный рост, – усмехнулся Ворон. – Ее же хлебом не корми – дай пострадать. Вот уж тут она оттянулась по полной программе. Неделю из дому не выходила, Люба чуть с ума не сошла, гадая, что такое с ее деточкой приключилось, не ест, не пьет, лежит на диване лицом к стенке, шалью укрытая, ни с кем не разговаривает. Люба чего только не передумала, пока Леля страдала. И главное: эта поганка ничего матери не сказала, не объяснила, хоть бы вранье какое-нибудь безобидное придумала, так нет, молчит, а на все вопросы отвечает, мол, все в порядке, просто грустно. Люба даже решила, что у нее самая натуральная депрессия, и собралась психиатра на дом приглашать, уже и Аэлле позвонила с просьбой порекомендовать толкового и деликатного специалиста. Но тут Леля опомнилась, сообразила, что родители тоже переживают и места себе не находят, и демонстрацию прекратила. Хотя страдать не перестала, но делала это уже в более мягкой форме. Стала из дому выходить, с друзьями встречаться, есть начала нормально, хотя за стол садилась с постной миной.

– Знаешь, Ворон, – начал Камень смущенно, – я еще хотел спросить тебя…

– Спрашивай, спрашивай, – подбодрил друга Ворон, – не стесняйся.

– Не знаю, неловко как-то… Скажи, а Леля что, до сих пор девица?

– Эк, хватил! – Ворон гортанно расхохотался. – С чего ты взял? Ей уж двадцать шесть лет стукнуло. Где ты видел девиц такого возраста?

– Но как же… Ты же сам говорил, что ей никто по-настоящему не нравится, встретится пару раз и разочаровывается. А любит она только Вадима. Неужели она без любви идет на близость?

– Слушай, косный ты какой-то, – Ворон горлом издал невразумительный клекот. – Ну при чем тут любовь-то? Близость – это атрибут жизни. Надо быть как все или не хуже других. Все занимаются сексом – значит, и ты должен. У всех он есть, стало быть, и у тебя должен быть. И потом, интересно же, столько об этом говорят, столько пишут, в кино показывают, надо обязательно попробовать. Кроме того, беспорядочная интимная жизнь – это признак богемности, к которой Леля стремится. Предвижу твой следующий вопрос, который ты, конечно же, задать постесняешься и будешь мучиться неопределенностью, так что отвечаю сам: нет, ей не понравилось. Наверное, партнеры попадались неудачные. Или она слишком сильно верит в то, что пишут и показывают, и ждет от близости невесть чего, а никакого «невесть чего» там и в помине нет, все очень обыкновенно.

Камень с удивлением слушал Ворона. Откуда такой цинизм? Ворон всегда был романтичным и влюбчивым, к человеческим чувствам относился трепетно и никогда столь хладнокровно об интимной сфере не рассуждал. Что это с ним? Подобные речи Камень ожидал услышать скорее от Змея, это как раз его репертуарчик, но уж никак не от Ворона.

– А ты переменился за последнее время, – задумчиво заметил он. – Явно ощущается чье-то влияние. Уж не белочка ли лапку приложила?

– Оставь ее в покое, – немедленно окрысился Ворон. – Чуть что – сразу белочка виновата. Да, я провожу с ней время, да, я помогаю ей с детками, да, я приношу питание и развлекаю ее рассказами о том, чего она никогда не увидит, ну и что? Это преступление? Это повод подозревать ее во всех грехах?

– Успокойся ты, никто ее ни в чем не подозревает. Просто раньше ты не был таким… – Камень замешкался, подыскивая слова. Ему не хотелось открыто обвинять Ворона в цинизме.

– Каким? Ну, каким? – дерзко выкрикнул Ворон, на всякий случай перемещаясь подальше и повыше, хотя никакой реальной угрозы от Камня исходить не могло, поскольку он был обречен на полную и окончательную неподвижность.

– Раньше ты любовь от близости не отделял. Для тебя это были вещи взаимосвязанные, единые. Помнишь, как ты не хотел про Родислава рассказывать, про то, что он направо и налево Любе изменяет, ты считал, что он поступает безнравственно, и боялся, что меня это расстроит. А теперь утверждаешь, что близость – это просто атрибут повседневной жизни, который может быть, а может и не быть связан с чувствами. Отчего ты так переменился?

– Так про Романовых насмотрелся, – Ворон отвел глаза. – Вот живут же они вполне спокойно и счастливо, ни о каком разводе не помышляют, дружат, всем-всем делятся друг с другом, а близости нет. И чего? А ничего! Никто не умер. Так и живут. Значит, близость для чувств не обязательна. Она как-то сама по себе существует.

«Белочка! – осенило Камня. – Ну конечно же, все дело именно в ней. Как я сразу-то не догадался, старый пень? Ворон влюблен в нее, но близости у них быть не может, они по-разному устроены. Они просто дружат, очень нежно и тепло, но интима между ними нет. Вот Ворон и задается вопросом, это у них любовь или просто добрососедские отношения. Как там Змей говорил? Отрицание ценности того, что не получается или недостижимо. Надо же, как интересно бывает: Ворон со Змеем столько лет не общался, а говорит практически его словами. Леля слишком сильно верит в то, что пишут и показывают в кино, поэтому ждет от близости невесть чего. С ума можно сойти! Ведь один в один то, что Змей мне говорил про мифы, которыми напичкана мировая культура. Может быть, это и есть иллюстрация тезиса о том, что идеи носятся в воздухе? Но чтобы Ворон думал так же, как Змей… Нет, немыслимо! И тем не менее – факт».

– Я еще вот что хотел уточнить. Ты утверждаешь, что Люба только после того, как Геннадий заболел, впервые спросила Ларису про отца Костика. Так?

– Ну, – подтвердил Ворон. – А что? Так и было. Спросила.

– Неужели действительно в первый раз? – не поверил Камень. – Костику уже два года. Неужто Люба за два года ни разу не поинтересовалась, чей это ребенок? Как-то не верится. Она же в Ларисе такое деятельное участие принимает, переживает за нее, заботится, а такой важный вопрос ей ни разу не задала.

– Моя Любочка хорошо воспитана, в отличие от тебя. Кто отец ребенка – это такой деликатный вопрос, который приличные люди стараются не задавать, хотя, конечно, жгуче интересуются. Люба все ждала, что Лариса сама расскажет, но, видать, не дождалась. И потом, какое это имеет значение для Любы-то? Для нее важно только то, что у Ларисы нет мужа и некому ей помочь, а уж почему у нее этого самого мужа нет – это дело десятое.

– Тоже верно, – вздохнул Камень и глубоко задумался.

Из задумчивости его вывел робкий голос Ворона:

– Камешек, а Камешек?

«Ну точно, сейчас начнет чего-нибудь просить или признаваться в ошибках и каяться, – подумал Камень. – Ишь ты, «Камешек». А как что, так сразу «дубина стоеросовая» или «пень замшелый». Подхалим».

– Чего тебе?

– Лелю жалко, – проныл Ворон. – Ведь правда же?

– Не знаю, – равнодушно ответил Камень. – Мне не жалко. Чего ее жалеть? Молодая, красивая, здоровая, образованная, родители живы, жилье есть, с голоду не помирает. У нее все в полном порядке. Не вижу никаких оснований для жалости.

Камень чуял, к чему дело идет, но упорно делал вид, что ни о чем не догадывается.

– А Вадим? Ведь у них такая любовь!

– А что Вадим? Вадим женился на своей условной беременной девушке, как делают все порядочные мужчины.

– Но он же ее не любит! Он Лелю любит!

– Это ты с чего так решил? С того, что между ними искра пробежала? Как пробежала, так и убежала, – ехидно скаламбурил Камень. – Искра убежала, а беременная жена осталась, вот и весь сказ. Не морочь мне голову.

– Нет, буду, буду морочить! – взвился Ворон. – Это большая настоящая любовь, это подлинное чувство, которое может сделать людей счастливыми! И ты не имеешь права закрывать на это глаза! Ты должен вмешаться!

– Я – что? – Камень зло прищурился. – Я должен? Кому? Тебе, что ли?

– Мировому порядку ты должен! Истинной любви ты должен, вот кому! Люди, самой природой предназначенные друг для друга, просто обязаны встретиться и быть вместе, иначе мироздание рухнет. Ну пожалуйста, Камешек, сделай, как я прошу. Пусть у Вадима не будет беременной невесты, чтобы ему не пришлось на ней жениться. Пусть Леля познакомится с ним хотя бы на день раньше того момента, когда та девушка сделается беременной. Пусть они поженятся и будут счастливы. Ну что тебе, жалко?

– Нельзя, – отрезал Камень. – И не проси.

– Но почему?

– Я тебе тысячу раз объяснял. Нельзя – и всё. Пусть идет как идет. А вдруг жена Вадима беременна гением, который сделает важное научное открытие и спасет человечество? А вдруг… Да мало ли. Не буду я перед тобой бисер метать, мы с тобой уже столько раз это обсуждали, что даже скучно. И не поднимай больше этот вопрос.

– Ты злой, – обиженно заявил Ворон. – И недобрый.

– Да, – согласился Камень. – Я такой. Но я, кроме того, еще и умный, и справедливый, и дальновидный. А ты – нет.

– Камешек…

– Я всё сказал. Или давай дальше смотреть, или лети к своей белочке, а мне на мозги не капай.

Ворон понурился, попереминался с лапки на лапку.