Возрождение - Стивен Кинг

Чарльз Дэниел Джейкобс исчез с экрана радара.

Все работники ранчо прилетели на брачную церемонию на «Гольфстриме», который нанял Хью Йейтс. На свадьбе шестидесятые с блеском представлял Муки Макдональд в своей рубашке в огурцы с воздушными рукавами, брюках-дудочках, замшевых «битлах» на ногах и психоделической бандане. Мама невесты выглядела сногсшибательно во взятом напрокат винтажном платье от Энн Лоу, корсаж которого во время обмена клятвами омыла обильными слезами. Жених, казалось, появился прямиком из романа Норы Робертс: высокий красивый брюнет. До церемонии мы с ним успели мило поболтать, когда торжество еще только начинало свой путь к танцевальному угару. Кажется, Бри не поведала ему о моей роли ржавого драндулета, на котором она училась, но когда-нибудь, конечно, поведает: в постели после особенно хорошего секса, например. Ну и ладно, ведь меня там не будет, когда после рассказа ее муж непременно закатит глаза.

Недерлендские ребята вернулись в Колорадо с помощью «Американ Эйрлайнс», потому что «Гольфстрим», полет на котором оказался свадебным подарком от Хью, умчит новобрачных на Гавайи на их медовый месяц. Когда Хью объявил об этом во время тостов, Бри с девчоночьим визгом выпрыгнула из-за стола и крепко обняла его. Уверен, что в тот миг она и думать забыла о Чарльзе Джейкобсе, и слава богу. Зато я не забыл.

Уже ближе к ночи я увидел, как Муки нашептывает что-то лидеру ансамбля (довольно неплохого рок-энд-блюз коллектива с отличным солистом и богатым репертуаром старых хитов). Тот кивнул и спросил меня, не хочу ли я поиграть с ними на гитаре пару заходов. Искушение было сильно, но я быстро одумался и отказался: рокеры – они, конечно, вечно молодые, но с годами навыки утрачиваются, а риск публичного позора растет.

Пенсионером я пока еще себя не считал, но вживую, перед слушателями, не выступал уже больше года и даже в студийных записях участвовал всего три или четыре раза, когда не было другого выхода. Ни разу я не показал себя молодцом. Во время прослушивания одной из них я заметил, как барабанщик корчит кислую мину. Увидев, что я на него смотрю, он сказал, что сфальшивил бас. Бас не сфальшивил, и мы оба это знали. Если пятидесятилетний мужик выглядит нелепо, играя в постельные игры с женщиной, которая ему в дочки годится, то столь же нелепо он выглядит, играя на гитаре «Грязную воду» группы «Стэнделлс» и притопывая в такт музыке. И все равно, когда я смотрел, как наяривают эти ребята, меня не покидала щемящая тоска по прошлому.

Кто-то взял меня за руку. Повернувшись, я увидел Джорджию Донлин.

— Бередят они тебе душу, а, Джейми?

— Скорее вызывают уважение, — ответил я, — поэтому я тут и сижу. Играют здорово.

— А ты уже нет?

Я вспомнил тот день, когда вошел в комнату моего брата Кона и услышал, как его «Гибсон» шепотом взывает ко мне. И уверяет, что я смогу сыграть «Вишенку».

— Джейми? – Она щелкнула пальцами у меня перед глазами. – Джейми, вернись.

— Поиграть для себя я еще могу, — сказал я, — но дни моих выступлений перед публикой закончились.

Как оказалось, в этом я ошибся.

В 2012-м мне исполнилось пятьдесят шесть, и Хью со своей давней подружкой вытащили меня на ужин. По пути домой я вспомнил старую байку — вы, вероятно, ее слышали — о том, как сварить лягушку. Бросаешь ее в холодную воду и начинаешь медленно прибавлять огонь. Если все делать достаточно плавно, безмозглое животное даже не поймет, что с ним происходит. Не знаю, правда это или выдумка, но, пожалуй, лучшей метафоры для старения не найти.

Когда я был подростком, то смотрел на тех, кому за пятьдесят, с жалостью и тревогой: еле ходят, еле говорят, вместо того, чтобы пойти в кино или на концерты — пялятся в телик; считают прекрасным сценарием вечеринки позвать соседей на жаркое и завалиться в постель после одиннадцатичасовых новостей. Но, как и большинство относительно здоровых людей за пятьдесят, шестьдесят и даже семьдесят, я не сильно огорчился, когда и сам стал таким. Потому что мозг не стареет, хотя и несколько коснеет в своих представлениях о мире, и люди начинают рассказывать про старые добрые деньки (последнего, по счастью, мне удалось избежать, поскольку мои так называемые старые добрые деньки я провел обдолбанным наркоманом). Думаю, обманчивые грезы жизни начинают рассеиваться обычно после пятидесяти. Дни ускоряются, болячки множатся, походка замедляется… но есть и положительная сторона. Со спокойствием приходит благодарность и — в моем случае — стремление как можно достойней прожить остаток дней: раз в неделю, например, разливать суп в Боулдерском приюте для бездомных, или волонтерствовать для политических деятелей, разделявших безумную идею о том, что Колорадо не обязательно закатывать в асфальт.

Я по-прежнему от случая к случаю встречался с дамами. Дважды в неделю играл в теннис и проезжал на велосипеде как минимум шесть миль в день, в результате чего не имел проблем с лишним весом и эндорфинами. Да, я замечал новые морщинки вокруг рта или глаз, но в целом, как мне казалось, выглядел так же, как и всегда. Это, конечно же, безобидная старческая иллюзия. В 2013 мне потребовалось вернуться в Харлоу, чтобы понять: я просто очередная лягушка в кастрюле. Хорошие новости: огонь прибавили лишь слегка. Плохие новости: никто не собирается его выключать. На самом деле три возраста мужчины — это юность, зрелость и «какого хера я так быстро постарел?».

Девятнадцатого июня 2013 года, ровно через два года после свадьбы Бри и Джорджа Хьюза и через год после рождения их первенца, я вернулся домой с не особенно удачного сеанса звукозаписи и обнаружил в почтовом ящике конверт, разрисованный веселенькими воздушными шариками. Обратный адрес был мне знаком: «Мэн, Харлоу, Методист-роуд». Внутри обнаружилась фотография семьи моего брата Терри с такой подписью: «Один — хорошо, двое — еще лучше! Приходите на наш праздник!»

Я помедлил, прежде чем прочесть письмо, глядя на седину Терри, животик Аннабел и троих взрослых людей, в которых превратились их дети. Девочка, которая когда-то с хохотом носилась среди поливалок в мокрых трусах со Смурфеттой, превратилась в красивую женщину, державшую на руках ребенка — мою внучатную племянницу Кару-Линн. Один из племянников, тощий парень, напоминал Кона. Другой, покрупнее, был пугающе похож на нашего отца… и немного на меня, бедняга.

Я перевернул приглашение.

«Помогите нам отпраздновать две большие даты!

31 августа 2013 года!

35-летие свадьбы Терренса и Аннабел!

Первый день рождения Кары-Линн!

Время: с полудня до ?

Место: наш дом, затем «Амбар»

Еда: полным-полно!

Музыка: «Все звезды Касл-Рока»

Приносить выпивку с собой: не вздумайте! Вино и пиво будут литься рекой!»

Ниже была приписка от моего брата. Хотя Терри недавно исполнилось шестьдесят, он писал все такими же каракулями, как в начальной школе. Однажды его учительница прикрепила к его табелю записку: «Терренс ДОЛЖЕН исправить свой почерк!»

«Джейми, привет! Приезжай на вечеринку, ладно? И никаких отговорок. У тебя целых два месяца, чтобы вписать ее в свой график. Если Конни прилетит аж с Гавайев, ты из Колорадо и подавно можешь добраться. Мы соскучились, братик!»

Я сунул приглашение в плетеную корзинку, висевшую на кухонной двери. Она у меня называлась «корзина “Как-нибудь потом”», потому что была набита письмами, на которые я надеялся как-нибудь ответить… что на самом деле означает «никогда», как вам наверняка известно. Я сказал себе, что у меня нет ни малейшего желания возвращаться в Харлоу. Может, и так, но семейные узы не ослабевали. Спрингстин, пожалуй, не зря писал, что нет ничего лучше, чем кровь на крови.

Ко мне приходила убираться женщина по имени Дарлин. Раз в неделю она пылесосила, вытирала пыль и меняла постельное белье (мне до сих пор было стыдно препоручать это кому-то другому, потому что в детстве меня приучили перестилать постель самому). Мрачная она была старушка, и я старался не сидеть дома в дни ее визитов. Однажды после ее ухода я обнаружил, что она выудила приглашение из «корзины “Как-нибудь потом”» и поставила на кухонный стол. Раньше Дарлин не делала ничего подобного, и я воспринял это как знамение. В тот же вечер я сел за компьютер, вздохнул и послал Терри письмо из двух слов: «Хорошо, буду».

Выходные на День труда прошли отлично. Я получил огромное удовольствие и не мог поверить, что чуть не отказался приехать… или не оставил письмо без ответа, что скорее всего разорвало бы навсегда и без того истрепанные семейные узы.

В Новой Англии было жарко, и в пятницу посадка в портлендском аэропорту получилась необыкновенно тряской из-за воздушных завихрений. На север в округ Касл я ехал медленно, но не из-за пробок. Я просто крутил головой по сторонам при виде знакомых мест – ферм, каменных стен, магазина «У Брауни», уже закрытого и темного, — и не мог на них насмотреться. Как будто мое детство все еще было здесь, едва видное под полупрозрачным куском пластика, который со временем покрылся царапинами и пылью.