Возрождение - Стивен Кинг

«При нашей последней встрече я попросил тебя стать моим ассистентом. Ты отказался. Я повторяю свою просьбу и уверен, что в этот раз получу согласие. Ты должен согласиться, потому что моя работа достигла финального этапа. Остается один последний эксперимент. Я уверен в его успехе, но не решаюсь продолжать в одиночку. Мне нужен помощник и, что не менее важно, свидетель. Поверь мне, ты заинтересован в этом эксперименте почти так же сильно, как я.

Ты думаешь, что откажешься, но я хорошо знаю тебя, мой старый друг, и думаю, что, прочитав прилагаемое письмо, ты изменишь свое мнение.

С наилучшими пожеланиями,

Чарльз Д. Джейкобс».

Ветер выл; снег стучал по двери, словно мелкий песок. Дорогу в Боулдер скоро закроют, если уже не закрыли. Я взялся за меньший конверт, думая: «Что-то случилось». Я не хотел знать, что именно, но, похоже, поворачивать назад было уже поздно. Я уселся на ступени лестницы, ведущей к моей квартире, и открыл конверт. Сильный порыв ветра сотряс весь дом. Почерк был такой же дрожащий, как у Джейкобса, и строчки сползали вниз, но я сразу узнал его. Еще бы мне не узнать. Я получал написанные этим почерком любовные письма, иногда — довольно страстные. Внутри у меня все обмякло, и на секунду мне показалось, что сейчас я лишусь сознания. Я опустил голову и обхватил ее свободной рукой. Когда дурнота прошла, я почти пожалел об этом.

Я прочел письмо.

«25 фев., 2014.

Дорогой пастор Джейкобс!

Вы — моя последняя надежда.

Эти слова звучат безумно, но так оно и есть. Я пытаюсь связаться с Вами по настоянию моей подруги Дженни Ноултон. Она — профессиональная медсестра и говорит, что никогда не верила в чудесные исцеления (хотя в Бога она верит). Несколько лет назад она пришла на одно из Ваших выступлений в Провиденсе, Род-Айленд, и Вы вылечили ее от артрита, такого сильного, что она с трудом сжимала и разжимала кулаки и «сидела» на оксиконтине. Она сказала мне: «Я убеждала себя, что иду только послушать Элла Стампера, потому что у меня есть все его старые пластинки. Но в глубине души, наверное, знала, зачем на самом деле пришла, потому что когда он спросил, есть ли желающие исцелиться, я встала в очередь». Она говорит, что когда Вы коснулись ее висков своими кольцами, у нее прошла не только боль в руках, но и зависимость от оксиконтина. В это мне поверить еще труднее, чем в излечение от артрита, потому что в наших местах много наркоманов, и я знаю, как трудно «слезть» с наркотика.

Пастор Джейкобс, у меня рак легких. У меня вылезли все волосы от сеансов облучения, а от химиотерапии меня все время рвет (я похудела на 60 фунтов), но после всех этих адских процедур рак никуда не делся. Теперь врач предлагает операцию — удалить одно из легких, но моя подруга Дженни усадила меня напротив себя и сказала: «Я скажу тебе горькую правду, дорогая. Обычно они назначают операцию, когда уже слишком поздно. И они это знают, но все равно оперируют, потому что больше ничего не остается».

Я перевернул страницу. В висках у меня стучало. Впервые за многие годы мне захотелось ширнуться. Под кайфом я смог бы взглянуть на подпись, ждущую меня внизу, не испытывая желания закричать.

«Дженни говорит, что почитала в интернете про примеры Ваших исцелений, и многие из них выглядят достоверно. Я знаю, что Вы больше не ездите по стране. Может быть, Вы ушли на покой, может, болеете, а может, даже умерли (молюсь, чтобы это было не так, и ради Вас, и ради себя). Так что я понимаю, что это все равно что бросить за борт послание в бутылке. Но что-то — не только Дженни — заставляет меня все-таки попробовать. В конце концов, иногда бутылку выбрасывает на берег, и кто-то находит послание.

Я отказалась от операции. Вы — действительно моя последняя надежда. Я знаю, насколько она призрачна и, наверно, даже глупа, но в Библии говорится: «Все возможно верующему». Я буду ждать ответа… или его отсутствия. В любом случае, да благословит Вас Бог.

Ваша, с надеждой,

Астрид Содерберг.

Мэн, 04660, о-в Маунт-Дезерт,

Морган-Питч-роуд, 17.

(207) 555–6454».

АСТРИД. ГОСПОДИ.

Астрид, через столько лет. Я закрыл глаза и увидел ее под пожарной лестницей, ее юное и прекрасное лицо, обрамленное капюшоном парки.

Я открыл глаза и прочитал приписку Джейкобса под ее адресом.

«Я видел ее медицинскую карту и последние снимки. Можешь в этом не сомневаться; как я писал в первом письме, у меня есть свои способы. Облучение и химиотерапия уменьшили опухоль в левом легком, но не уничтожили ее, и метастазы появились в правом легком. Ее положение очень серьезно, но я могу ее спасти. В этом ты тоже можешь мне верить. Но такие опухоли похожи на пожар в сухом кустарнике — они распространяются быстро. Времени у нее мало, так что решай сразу».

«Если времени так мало, — подумал я, — почему же ты не позвонил или хотя бы не прислал свой договор с дьяволом экспресс-почтой?».

Но я знал, почему. Он хотел, чтобы времени было мало, потому что его волновала не Астрид. Астрид была пешкой. Я, с другой стороны, был одной из фигур в заднем ряду. Почему — этого я не знал, но был уверен, что это так.

Письмо задрожало в моей руке, когда я читал последние строки.

«Если ты согласишься помочь мне в завершении работы этим летом, твоя давняя подруга (и, вероятно, любовница) будет спасена, и рак покинет ее тело. Если ты откажешься, я позволю ей умереть. Конечно, тебе это кажется жестоким и даже чудовищным. Но если бы ты понимал, насколько огромно значение моей работы, то воспринял бы все иначе. Да, даже ты! Мои номера телефонов, стационарного и мобильного, указаны ниже. Я пишу это, положив рядом листок с номером мисс Содерберг. Если ты мне позвонишь — конечно, с благоприятным ответом, — я позвоню ей.

Решай сам, Джейми».

Я просидел на лестнице две минуты, глубоко дыша и стараясь замедлить сердцебиение. Я все думал о том, как ее бедра прижимались к моим, как пульсировал мой член, затвердев, словно прут арматуры, и как она одной рукой гладила мою шею и выпускала мне в рот табачный дым.

Наконец я встал и поднялся к себе, зажав в руке оба письма. Лестница была не длинная и не крутая, и я был в хорошей форме благодаря велосипеду, и все же мне пришлось дважды останавливаться, чтобы отдышаться, а рука у меня тряслась так, что пришлось держать ее второй, чтобы попасть ключом в скважину.

День был пасмурный, и в квартире было темно, но я не стал включать свет. То, что мне предстояло, лучше всего было сделать быстро. Я отцепил телефон от ремня, рухнул на диван и набрал мобильный номер Джейкобса. Раздался единственный гудок.

— Привет, Джейми, — откликнулся он.

— Мерзавец, — сказал я. — Чертова скотина.

— Я тоже рад тебя слышать. Что ты решил?

Много ли он знал о нас? Рассказывал ли я ему что-нибудь? А Астрид? Если нет, то сколько он сумел накопать? Этого я не знал, и это не имело значения. По его тону было ясно, что вопрос задан для проформы.

Я сказал ему, что немедленно приеду.

— Если хочешь, приезжай, конечно. Я буду рад. Но вообще-то ты мне не нужен до июля. Если ты не хочешь ее видеть… я имею в виду, такой, как сейчас…

— Я сяду в самолет, как только погода позволит. Если вы можете это сделать до моего приезда… вылечить ее… исцелить… то валяйте. Но не отпускайте ее, пока я ее не увижу. Ни в коем случае.

— Не доверяешь мне, а?

В голосе его слышалась глубокая печаль, но я не особо в нее поверил. Он всегда умел имитировать эмоции.

— С какой стати, Чарли? Я видел вас в деле.

Он вздохнул. Очередной порыв ветра сотряс здание, завывая под карнизом.

— Где вы остановились в Моттоне? — спросил я… но, как и Джейкобс, только для проформы. Жизнь — колесо, и она всегда возвращается в начальную точку.

11

КОЗЬЯ ГОРА. ОНА ЖДЕТ. ДУРНЫЕ ВЕСТИ ИЗ МИССУРИ.

Вот как вышло, что через полгода с небольшим после краткой реинкарнации «Хромовых роз» я снова приземлился в портлендском аэропорту и снова отправился на север, в округ Касл. Но на сей раз — не в Харлоу. Не доехав пяти миль до родного городка, я свернул с Девятого шоссе на дорогу, ведущую к Козьей горе. День был теплый, но несколько дней назад по Мэну тоже пронеслась весенняя метель, и повсюду слышны были звуки капели. Сосны и ели по-прежнему стояли у самой дороги, и их ветки гнулись под тяжестью снега. Но сама дорога была расчищена и мокро блестела на послеполуденном солнце.