«Пёсий двор», собачий холод. Том II (СИ) - Альфина

Граф же Набедренных от отчаянья задумался, есть ли у латиноамериканцев традиции, полагающие душу цветком орхидеи. Если нет, их стоило бы сочинить: орхидеи лучше голубей, поскольку молчаливы, сложны и сложностью своей завораживают. Прямо как душа.

— Ох, все хозяева Алмазов нас покинули! — вдруг всплеснул руками За’Бэй. — Граф, давайте поищем что-нибудь покрепче вина? Господа по сравнению с нами трезвенники, но нам-то с вами давно пора повысить градус, — он мигом переместился к дверям и выразительно глянул на графа Набедренных.

Ничего не оставалось, кроме как повиноваться.

Граф Набедренных давно питал к За’Бэю буквально родственные чувства: тот регулярно крыл его последними словами и считал допустимыми поучения, но все эти поучения характер носили самый благорасположенный. Человеку, сполна хлебнувшему жизни турко-греческой глубинки, сложно удержаться от поучений. Главным же достоинством За’Бэя было то, что южный нрав его остывал столь же скоро, сколь разгорался.

Поэтому-то, когда граф Набедренных всё же заговорил с За’Бэем об отсутствии Вени, он знал наверняка, что сначала услышит о себе немало оборотов со словом «леший», но потом непременно дождётся поддержки.

— Ох, граф-граф, — уселся За’Бэй прямо на лестницу. — Вы не поверите — у меня всё ж таки есть для вас вести, но они вам не понравятся.

С некоторых пор Веня проживал в особняке графа Набедренных, ибо где ещё ему проживать. Вся эта ситуация по-прежнему оставалась чрезвычайно неуютной для джентльмена, а потому граф Набедренных принципиально избегал даже нечаянного контроля как за занятиями, так и за перемещениями Вени. Доходило до того, что он остерегался спрашивать собственных лакеев, у себя ли сейчас «гость». Свобода — материя деликатная, но понимаем мы это лишь тогда, когда сталкиваемся с тем, чью свободу можно без шуток поставить под сомнение.

Что же поделать, если выкупить свободу Вени у владельца оскопистского салона пришлось, объявив того собственностью графа Набедренных. Чья-то собственность всегда имеет лучшие гарантии безопасности, нежели ничейная.

Но когда в собственности находится человек, это называется рабством.

За минувшую неделю в душе графа Набедренных от напряжения совести скончался целый джентльменский клуб. Но и это можно было терпеть — до сегодняшнего дня.

Если бы граф Набедренных не опасался интересоваться Вениными планами, сегодняшний день прошёл бы куда спокойней. А так, услышав о деяниях Охраны Петерберга, он мог только отправить со слугой господина Гийома Солосье записку в собственный особняк, нахождение в котором и За’Бэй, прочие господа сочли для графа Набедренных нежелательным. Мало ли Охрана Петерберга жаждет близкого общения не только с Городским советом, но и с прочими аристократами?

Из особняка ответили лишь, что «гостя» с утра как нет.

— Граф, встретил я вашего Веню, чтоб ему, — понизил голос За’Бэй. — Оббегал сначала те места, что вы указали, уверился уже, что не найду, а потом буквально нос к носу столкнулся в Людском. Сразу предупредил, что в вашем особняке лучше не показываться, что мы в Алмазах, ну и позвал пойти со мной. Как видите, он отказался. Напустил туману — мол, неймётся ему ещё погулять по взбунтовавшемуся городу. Я ему внятно объяснил: так и так, у нас есть сведения, что Охрана Петерберга от идеи найти листовочников пока не отказывалась, а очень даже наоборот. И предположение Хикеракли тоже передал — чтоб хоть так убедить не шататься. Упрямый он, сил никаких нет… Граф, я бы с удовольствием дал ему по лицу и приволок на себе, но вы же у нас страсть как этого не любите!

Граф Набедренных устало прикрыл глаза. Прав хэр Ройш — перед тем, как заявлять свои права на Порт, стоило бы хоть немного поспать.

— Благодарю вас, — проговорили тем временем его уста совершенно от него независимо, — вы так или иначе оказали мне неоценимую услугу.

— Ну да. Теперь мы точно знаем, что два часа назад ваш Веня был жив и разгуливал себе по улицам. Граф, не хочу снова вас пилить, но связались же вы на свою голову. А главное — своевременно! Городской совет расстреливают, а у вас…

— Давайте не будем в сороковой раз обсуждать, что именно «у меня». О своевременности вы заговорили и вовсе зря — сами будто не понимаете, что без первой Вениной листовки Городской совет сейчас пребывал бы в добром здравии.

— Всё я понимаю. А кое-что — всяко лучше вашего. В частности, сколько верфей ещё вы выкинете на ветер, если…

— Там ваш друг, господин Вал Коленчатый, прибыл, — подкрался со спины господин Гийом Солосье, — прямиком с завода. Буйствует, требует социальной справедливости и обещает некую важнейшую новость, на которую, как он утверждает, реагировать следует безотлагательно.

Граф Набедренных безотлагательным необходимостям обрадовался непристойно.

И был вознаграждён: господин Коленвал, потрясая браслетами распиленных наручников, в очередной раз за сегодняшний нескончаемый день перевернул представления о возможном.

Он до комизма серьёзным тоном поинтересовался у «неполного, к несчастью, состава Революционного Комитета», как быть с захваченным в плен петербержским наместником.

Вся эта политика, право, воистину не худший способ отвлечься от тяжких дум.

Глава 39. Генриетта

Когда Коленвал сообщил, что Хикеракли умудрился захватить в плен господина наместника, была уже почти ночь. Когда хэр Ройш-младший добрался до завода, солнце уже почти успело проползти между голых веток и залезть в облака. Наступил новый день.

Хэр Ройш-младший не заметил бы этого, если бы под париком снова не начало печь.

Безотносительно к неуместной в ноябре жаре, события складывались более чем благоприятно, что позволило вытерпеть даже эмоциональные рассказы Коленвала о том, как его арестовали, как неожиданно приехал Хикеракли, как он ранил одного из охранников и пленил наместника, и как они говорили, и как Коленвал устал, ввиду чего у него нет желания возиться со взломом браслетов от наручников. Последнее тоже оказалось кстати: хэр Ройш-младший и сам предпочёл бы, чтобы старший господин Солосье тратил время на обсуждение шифра, голубей и поездов, а не на отмычки.

— Быть может, вы сперва предпочтёте переодеться? — смущённо спросил Скопцов, когда довёзшая их до завода деревенская телега со скрипом развернулась и укатила.

— У нас нет ни времени, ни сменной одежды.

— Если не ошибаюсь, на заводе хранятся комплекты рабочей формы…

— И времени?

Помимо бесконечных смешков тех, кто был посвящён в маскарад, новое платье хэра Ройша-младшего ничем тому не докучало. Конечно, в корсете было туго, за фальшивыми формами приходилось следить, а дамские сапожки жали ноги, но все эти неудобства отвлекали на удивление мало. Всерьёз раздражало его только то, как пекло под париком голову; он успел даже впервые в жизни посетовать на свою неаристократически короткую стрижку. Растил бы хвост, как все приличные мальчики, — не пришлось бы надевать парик вовсе.

Выехали они со Скопцовым ещё затемно. Юный сын генерала Скворцова со своей молчаливой возлюбленной намеревались добраться до одной из деревень на севере — ах, не столь важно, до какой, девица ведь так перепугана, ей нужны покой и свежий воздух… Хэр Ройш-младший не льстил себе мыслью, будто сумеет всерьёз изображать перепуганную прелестницу, вследствие чего напудрился, поярче накрасил губы, натянул вуаль до самого носа и понадеялся на связи Скопцова.

Связи не подвели. Полковник Шкёв шепнул влюблённому на ухо некую сальность, которую тот отказался пересказывать, но в остальном никак выезду из города не препятствовал. Он даже сам велел заложить им повозку до деревни, где Скопцов с хэром Ройшем-младшим пересели уже на телегу и откуда, сделав в итоге не слишком большой крюк, добрались-таки до завода.

«Как печально, что первая девица, с которой я гуляю под руку, — это вы», — иронически и в то же время скорбно заметил Скопцов, когда они ещё только подходили к казармам.

Хэр Ройш-младший в ответ поглубже спрятал ладони в муфте.

Он не ожидал, что их так легко пропустят. Во время парада Скопцов говорил, что у себя в доме сложно увидеть предателя. Неужели он прав, и из-за родственных связей с одним из генералов на его действия просто закрывают глаза? Если бы не перспектива самолично увидеть пленного наместника, ради которой можно было и поступиться стилем, подобная наивность показалась бы хэру Ройшу-младшему почти оскорбительной. Впрочем, он ни секунды не сомневался в том, что собственный его отец подобным попустительством не страдал, и успешно ослепить хэра Ройша-старшего удалось вовсе не потому, что задумал сие — сын.

«Я знаю, о чём вы думаете, — улыбнулся Скопцов, стоя подле единственной на всю деревню лавки и провожая взглядом опустевшую повозку Охраны Петерберга. — Вы думаете, что нас слишком легко выпустили».