«Пёсий двор», собачий холод. Том II (СИ) - Альфина

Граф Набедренных вдруг обнаружил азарт и у себя:

— Мой друг, не падайте духом. Удалось же вам обокрасть покойного лорда Пэттикота. Столица — это даже не британский остров, а сведения — не две дюжины людей и уникальное их оборудование…

Господин Приблев, только сегодня о людях и оборудовании узнавший, как-то сам с собой покачал головой, будто бы вёл внутренний диспут, о ходе которого оповещать публику не спешил.

— К британскому острову я вёл подготовку два месяца! — возмутился, но не без кокетства Золотце.

— Да, — расстался-таки с винным бокалом Скопцов, — да, если и выезжать в Столицу, то прямо теперь, безо всякой подготовки. Мы не можем знать, как будут обстоять дела с пропускным режимом уже завтра. И сегодня-то дан приказ никого не выпускать, но тут на нас играет неразбериха — наверняка ещё можно сыскать постовых, недостаточно уверенных в том, что делать в спорных случаях. Чем дольше мы будем тянуть, тем меньше у нас шансов — скоро порядок устоится. Господин Золотце, не сочтите, что я давлю на вас, но нынче не до сомнений.

Золотце заметался по гостиной:

— Какой из меня повар? Пусть даже младший помощник младшего помощника… А впрочем, французскую кухню я в самом деле знаю. Но знаю же, а не умею! Хотя, конечно, не такая уж это премудрость. Допустим, на кухне с пейзажем слиться я смогу, но остальное?

— Я проинструктирую вас, на какие процессы следует обращать внимание, — хэр Ройш деловито огляделся, с нетерпением предвкушая прыжок от листовок и прочих студенческих забав к забавам вроде высокого шпионажа и остановки морского сообщения. — Укажу, к чьим именно словам следует прислушиваться. А уж возможность послушать вы найдёте самостоятельно — кто здесь ещё может похвалиться романным мышлением?

Золотце украдкой покосился на господина Гийома Солосье.

— Главная проблема, которая здесь встаёт, — Скопцов наморщил лоб, — это связь. Зачем нужен шпион в Четвёртом Патриархате, если он не сможет передавать сведения? А с этим непременно будут трудности: телеграф режут, о почте не может быть и речи, Охрана Петерберга перекроет все мыслимые каналы. И признаться, я не понимаю, как с этим обойтись — если, конечно, мы рассматриваем эту экстравагантную затею всерьёз, а не упражняемся в остроумии…

— Вы не понимайте и не рассматривайте, вы садитесь уже сочинять шифр, — усмехнулся господин Гийом Солосье.

— Батюшка, неужто вы предлагаете голубей? — первым догадался Золотце.

— Дык по старинке оно надёжней. Жорж, ты господина Ледьера помнишь или мал был, когда он в Петерберге останавливался? Чудесный человек, единственный, кто в голубях и впрямь разумеет, а не дурака валяет. Мы с ним так и так птичью переписку ведём, можно и политикой её приукрасить. Уж к его-то голубятне мои красавцы приучены.

Хэр Ройш скривился:

— Можно ли доверять голубиной почте? И можно ли надеяться, что Охрана Петерберга не сообразит отстреливать почтовых голубей?

— А вы тех голубей видели? — господин Гийом Солосье тоже пригубил вина. — Хотите, провожу на чердак? Это не какие-то там «почтовые голуби», это лучшие в Росской Конфедерации вэльстерские дутыши! Их с земли от самых обыкновенных городских не отличишь, да и не с земли тоже — если не знаешь, куда смотреть.

Вэльстерскими дутышами плели в позапрошлом веке некие лондонские интриги против басков, но граф Набедренных с удивлением и даже отвращением признался себе, что не припомнит так сразу, в чём была суть. Глубина собственного невежества отрезвляла: вот так душевные встряски вытрясают последнее, за что держится человек. Следовательно, встряскам необходимо от дома отказать.

Ах, если бы осуществить сие было бы столь же просто, как постановить.

— А ещё я посредственно держусь в седле, — продолжал искать в себе несовершенства Золотце, — на поезд же и надеяться нечего.

— Да почему же? — вздёрнул брови господин Гийом Солосье. — Добираешься до деревеньки, как бишь её? Перержавка, кажись. Потом забираешь на северо-восток — там пешком-то до железной дороги с час ходьбы. Не наша ветка, а та, которая Столицу с Супковом соединяет. Составы, правда, всё больше грузовые, но и это не беда. Берёшь лишний сюртук, набиваешь его тряпками и кидаешь чучело на рельсы. Машинисту придётся останавливаться, правила такие. Минуты две вскочить у тебя точно будет, только впереди надо ждать, тормозит долго — и всё, считай, уже в Столице. А там к господину Ледьеру — выспишься, отмоешься, чтобы в Патриаршие палаты идти на свежую голову. Нет тут никакой особой трудности.

Графу Набедренных даже показалось, что Золотце к господину Гийому Солосье готов на шею броситься, да обстановка не велит. Зря, между прочим, не велит: если всё сложится, перед господином Гийомом Солосье не то что его родной сын — весь Петерберг в неоплатном долгу окажется.

— Ну что, решено? — кинул тот быстрый взгляд на часы. — Мне будить повара за рекомендацией? Отправлять птицу господину Ледьеру, чтоб ждал гостя?

Золотце сделал пару глубоких вдохов.

— Решено, батюшка. Мы тут все столько грешили на Четвёртый Патриархат — пора наконец выяснить, чего они взаправду стоят. Что запоют, когда из Петерберга начнут просачиваться слухи.

— Первый хор «Кармины Бураны», конечно! — в гостиную влетел За’Бэй, и у графа Набедренных ёкнуло сердце. За’Бэй некоторое время назад устал его сторожить и всё-таки сбежал в город. По какому поводу граф Набедренных не преминул упросить беглеца об одолжении.

— И вновь здравствуйте, — поклонился господин Приблев.

— А вы растёте не по дням, а по часам, господа, — За’Бэй скинул свою драгоценную шубу здесь же, будто оставлять её в передней было жестоко. — Уже замышляете недоброе в адрес Четвёртого Патриархата?

— Единственное наше неоспоримое преимущество, господин За’Бэй, — чрезвычайно серьёзно ответил хэр Ройш, — это скорость, с которой работает наше воображение.

— Оно же наглость.

— Давайте назовём его дерзостью. Вы можете рассказать нечто стоящее о положении дел снаружи? Если нет, я бы предпочёл, чтобы господин Золотце начал свои приготовления к тому недоброму, что мы замыслили.

— Стоящее? Если вы тут уже перешли на Четвёртый Патриархат, то вряд ли, — За’Бэй выудил трубку, да так и забыл её на столе. — Пиво из «Пёсьего двора» на наших с вами собратьев по Академии подействовало умиротворяюще: общежитие переполнено и пьяно, всем хорошо. Страх перед Охраной Петерберга развеялся, ему на смену пришло соревнование в выдвижении гипотез. Пока самая популярная заключается в том, что это Охрана Петерберга таким оригинальным способом добивается массового увольнения. И упразднения самой себя как института. Мол, кто ж ей после произошедшего даст дальше служить? Вот, мол, и границы города откроются наконец. От господина префекта, к слову, вестей нет?

— Увы, — разочаровал его Скопцов, — господин Мальвин как ушёл в сторону казарм ещё при вас, так больше мы о нём ничего не слышали.

— Жаль. Ужасно любопытно, что там с этим Твириным, поскольку город, конечно, гудит. По кабакам его уже за глаза назначили генералом над генералами, что очевиднейшая чепуха, но как звучит!

— Так приходит и усаживается на шею мирская слава, — пробормотал граф Набедренных.

— А в Гостиницах что творится… — заулыбался За’Бэй. — Все молятся на завтрашние рейсы — в прямом смысле молятся, в кафедрале плюнуть негде! Безумные деньги готовы выложить за билет на корабль, но при том — вот умора! — за выпивкой усердно учат росский. Я так смеялся…

Хэр Ройш со значением обернулся к графу Набедренных, дождался покаянного кивка и тогда принял наконец вертикальное положение, дав всем присутствующим насладиться своим видом в полной мере.

— Господин Золотце, пойдёмте же. Я бы предпочёл совместить ваши сборы с рассказом о достойных внимания членах Четвёртого Патриархата, ибо лишних часов у нас нынче нет.

— Но хоть одно мгновенье, прелестница! — задержал его За’Бэй и одарил чуть затоптанным цветком орхидеи, который хэр Ройш, вздохнув о нестихающем восторге зрителей, даже прикрепил на платье.

Затоптанный цветок орхидеи показался графу Набедренных удивительно ёмким знаком: ясно ведь, что в городе с особенностями особенными будут и беспорядки, но орхидеи на мостовой — это, право, уже какое-то безвкусное роскошество.

Господин Гийом Солосье увёл Золотце и вдохновлённого хэра Ройша куда-то в недра этого гостеприимного дома, чтобы отеческим своим участием хоть немного воплотить деткам политические грёзы, а господа Приблев и Скопцов всё расспрашивали и расспрашивали За’Бэя о студентах в общежитии, о разговорах в кабаках, о патрулях на улицах и прочих мелочах, с теми грёзами уже не соизмеримых.

Граф же Набедренных от отчаянья задумался, есть ли у латиноамериканцев традиции, полагающие душу цветком орхидеи. Если нет, их стоило бы сочинить: орхидеи лучше голубей, поскольку молчаливы, сложны и сложностью своей завораживают. Прямо как душа.