«Пёсий двор», собачий холод. Том II (СИ) - Альфина

Что-то эта «Метель» в Цое Ночке переменила, и чуял Гныщевич, что не ценой своей, а тем, как вовремя догадался он свой подарочек презентовать. Проявил хватку и сообразительность.

И теперь Цой Ночка почитал его за взрослого.

Разговаривали они сегодня не как отец-хозяин и сын-слуга, а как партнёры. Вот только к партнёрам у Цоя Ночки было отношение истинно кровососущее. Наизнанку выворачивал. Мягче и прямее, чем обычных, неродных, но всё же.

— Ты пойми, — вернулся к увещеваниям Гныщевич, — я себе подлог позволить не могу. Ну сговорюсь я с ювелиром, давай даже представим, что он не выдаст. Ты думаешь, у аристократов своих ручных ювелиров нет? А в других городах? Думаешь, они фальшивку от камня не отличат? C'est stupide, так не делают. Да и если бы я тебе отсыпал, кому ты эти брильянты сбывать будешь, равнинным таврам? Не смеши.

— Жадный ты, мал’чик, — насупился Цой Ночка.

— Не я себе дом на полрайона отхватил.

Цой Ночка задумался и тем опять произвёл на Гныщевича приятное впечатление. Раньше он при детях молчать себе не позволял, а если и молчал, то всегда с таким хитрым лицом, чтоб думали, будто всё он знает, просто жилы тянет. Гныщевича-то паузы эти не печалили, он зато в них сорок новых слов успевал вставить, но всё равно сейчас самолюбие волей-неволей тешилось.

Acceptation — это брильянт каратами побольше, чем на всех «Метелях».

— Ну и что ты мне тогда можешь предложит’?

— Тавров могу нанять, — Гныщевич поднял руку, прерывая предсказуемое разочарованное мычание, — и не ной! Ты б сам определился, тебе чего нужнее — влиться в общество или от него отгородиться, а то на двух конях скачешь. Если тавров с росами за один станок поставить, это первый шаг к тому, чтоб от вас на улицах не шарахались.

— А зачем мне хотет’, чтоб не шарахалис’? — хитро улыбнулся Цой Ночка.

— Tu peux faire ce que tu veux. Ещё вот чего придумал: могу тебе на заказ автошек сделать каких надо. Задёшево, конечно. Я посмотрел, там под сиденьями есть место для тайных отделений — уж ты сыщешь применение, не сомневаюсь. Дело не одной недели, но зато возможности безграничны.

— Неплохо, мал’чик, неплохо, — пожевал Цой Ночка губы. — Вот чем ты мне всегда нравился: не ден’гами мыслишь, не вещами, а перспективами. Так не каждый умеет. Опередил старика! Я ж тебя и сам в начал’ники готовил, хотел «Угол’я» выкупит’ да передат’. Очен’ бы нам пригодился росский кабак.

— Чтоб от вас шарахались, а вы при этом шпионили? То не я опередил, то ты запоздал!

Цой Ночка добродушно посмеялся и подлил Гныщевичу клюквенного киселя.

Хитрая у тавров жизнь, сложная, но кисель отменный.

— Ещё одним делом ты мне подсобит’ можешь, — Цой Ночка поправил кувшин, чтобы тот стоял ровно посреди салфетки, — да тебе и самому будет интересно. Граф Набедренных продал недавно одну из верфей кой-какому человеку…

— Третью грузовую, — еле унял смех Гныщевич, — и не кой-какому, а владельцу оскопистского салона.

Вся эта история вызывала у него неистовое веселье. Безудержное, как говорил Хикеракли.

Плеть — Плеть, тоже вот bonne tête, умник сыскался! — утверждал, что это потому же, почему веселят карлики и уроды. Потому, мол, что смех — реакция на чужое и непонятное. А как можно не верфь, не в верфи же дело — как можно монополию на человека сменять, Гныщевичу в толк действительно взять не удавалось. Граф вроде репутацией щеголяет интеллектуальной, другого способа не сыскал? Дурной.

И, конечно, ясно — в теории и на бумаге, — что те, кто корабли делает, их просто делает, а тем, кто, что, как и почём на них возит, вроде бы управляет государство, но то — в теории и на бумаге. А на деле Городскому совету по Порту ходить недосуг, они в основном изъявляют желания да дают рекомендации. И потому монополия графа раньше была не только на корабельные палубы, но и на их содержимое. Делалось это именем Петерберга, но на практике-то он нанимал людей, которые нанимали людей, которые опять нанимали людей, которые уже решали, что грузить и сколько стоят их услуги.

А теперь в этом деле вдруг ещё один человек получил право голоса, из чего не может не иметься далеко идущих следствий.

— Знаешь уже? Хорошо. Что будешь делат’?

— Да ничего, — пожал плечами Гныщевич. — Мне морские перевозки пока не нужны, чего мне возить? «Метели» — рано, ещё не всё отечество охвачено. Из Европ сюда — тоже обойдусь, спасибо, дороже выйдет.

— Так вед’ не в том дело, мал’чик. А подорват’ монополию? Ест’ у тебя на этого человека выходы?

— У меня на графа Набедренных есть выходы.

— С ним дорого, — протянул Цой Ночка. — Ты вед’ знаешь, мы равнинным брат’ям помогаем, отсылаем их туда, где росов нет.

— В Латинскую Америку, je sais.

— Да. Туда одна дорога — на корабле. У нас с люд’ми Набедренных уговоры есть, но бол’но уж дорого берут. А новый человек тут — всегда новая возможност’. Вдруг мы найдём ему что такого предложит’, отчего все в прибыли останутся?

Гныщевич заложил руки за голову и прикинул.

Вокруг нового владельца верфи развернулась нынче та ещё agitation, всяк думал, как бы у него себе кусок урвать. Из промышленников люди, из торговцев — Гныщевич давно уж почитал своим долгом держать с ними немного связь, полезное это дело. И все они, конечно, головы себе переломали.

Как так? Зачем это граф? Что за тонкая такая интрига, собственными руками свою монополию рушить? Может, у графа дела шибко не на лад, раз пришлось на такие жертвы идти? Может, новый человек — его ставленник? Как и по кому это ударит? Али перекрыть какие каналы пытаются?

En somme, не знали они графа.

Оно и понятно: кому в здравом уме придёт в голову, что его сиятельство верфь просто так выкинул, за красивые оскопистские глазки? Ну да это ладно. Чего точно никто не разумел — так это что новый человек, хозяин борделя, и сам никакого понятия не имеет, как дальше-то ему. Он несколько иными услугами промышлять привык.

— Не обольщайся, — постановил наконец Гныщевич. — Этот новый владелец в верфях ни лешего не смыслит. О равнинных брат’ях, — передразнил он, — всё равно договариваться — с управляющими да матросами. А они пока всё те же, две недельки нонешнему хозяину дали на очухаться. Так что тут я, друг мой, не вижу более сочных пастбищ, чем раньше.

— Никак? — расстроился Цой Ночка. Гныщевич вздохнул.

— Я могу пошерстить. Господа промышленники и купцы новичку всеми силами строят dumping… как это по-росски? Демпинг. Не делай такое лицо, умные книги я не на росском читаю! Следовательно, на третью грузовую можно заглянуть, разобраться… когда-нибудь. А вот когда настанет это когда-нибудь, зависит от того, что ты можешь мне предложить.

Партнёры так партнёры, пора и Гныщевичу поднести его чашечку крови.

В дверь постучали — нервно и требовательно. Цой Ночка любые встречи у себя в резиденции обустраивал — следил за сроками, за закусками, за освещением и кто где стоять будет. Видать, художественная жилка какая-то нереализованная. А потому любые вторжения на полуслове были делом экстренным, и все имели об этом прямейшее представление.

А потому Гныщевич немедленно навострил уши.

Через пару минут выяснилось, что это было излишним. В комнату влетел Тырха Ночка — не слишком большой любитель забегов на скорость, сейчас он прямо-таки тараторил.

Городской совет расстреляли. Трупы привезли на площадь. Происходит переворот, Охрана Петерберга «от лица народа» захватила власть. Ничего непонятно, но свои люди среди солдат говорят, что город спешно блокируют. Порт пока никого не волнует, но скоро взволнует, ибо Порт — первый канал утечки вестей в Европы. На тавров всем плевать.

— Видишь, как мы правил’но в Порт не ушли, — мягко и с хитрецой заметил Цой Ночка, после чего изменился в лице: — Урху Байду, Бахту Лапу ко мне. Быстро.

Дальнейшие полтора часа Гныщевич занимался тем, чем занимался вообще-то очень редко: не привлекал к себе внимания. В комнату быстро заходили молодые тавры, излагали Цою Ночке сведения, убегали и сменялись новыми. Вместе с ними сменялась и картина происходящего: не двигаясь с места, можно было полюбоваться на то, как снаружи, в Петерберге, общественный ступор переходит в общественную же панику.

Гныщевич с интересом отметил, что не испытывает никакого choc, никакого потрясения. Дело не в том, что к чему-то подобному давно шло. Просто есть данность, с которой нужно как-то обойтись, а отношение к ней — это для болтовни от скуки.

Ценных моментов наблюдалось два.

Во-первых, затеял происходящее не Революционный Комитет. Ну и слава лешему, иное было бы чересчур.

Во-вторых, листовочников ищут, а заодно бьют и грабят всех богатых, особенно аристократов.

И ещё третий, наиболее ценный.

Никто ни лешего не смыслит в происходящем, аки хозяин салона — в верфях. Вот только верфь Гныщевичу не сдалась, а от города никуда не денешься. Conséquemment, надо что-то предпринять.