Волчья ягода - Элеонора Гильм

– Слушай, дитя, лишь жизнь праведная дает человеку место в раю, где всяк счастлив и время проводит в благих занятиях.

– А как понять, праведна ли жизнь? Я праведно живу?

– Ты мала еще, нагрешить-то не успела. Но, дитя, зачата ты во грехе.

– Отец Евод! – Аксинья крепче сжала ухват. – Прости, Господи, – пробормотала сквозь зубы.

– Сусанна, слышала ты, что родила тебя мать не от мужа своего, Григория, а в скверне и прелюбодеянии? А значит…

– Батюшка, не говори о том, чего не знаешь, – Аксинья пожалела, что не подмешала ядовитый корень лютика в отвар трав, которым с утра поила отца Евода.

– Аксинья, молчи. В разговор наш не вмешивайся, я душу твоей дочери исцеляю.

Все происходившее казалось знахарке воплощением старого, почти забытого кошмара. Чужак, враг пытался сделать из дочери враждебное существо, взращивал презрение и ненависть к матери.

– А кто мой отец? – Нюта вперилась глазами в лицо попа. Ждала ответа.

– Отец Евод в Еловой тогда не жил, и события те известны ему по сплетням и домыслам.

– Аксинья, не забывай, с кем ты говоришь! Дьявол в тебе живет и кровь твою отравляет дурманом своим. Сусанна, не ведомо мне, кто отец твой. И не важно сие, главное, чтобы ты искупала грех матери своей и чиста была помыслами.

Все разговоры с отцом Еводом заканчивались одним и тем же: яростью Аксиньи, словами священника о нечистой силе и Нютиной печалью. Дочь перестала смеяться, петь, шалить, стала непохожа на саму себя. Каким ядом травил ее отец Евод, когда матери не было рядом, оставалось лишь догадываться. Ограничивался ли он рассказами о греховном зачатии Нюты или речи его текли в другую сторону, Аксинья не знала. Дочь в ответ на все расспросы пожимала плечами.

Отец Евод каждый вечер разматывал льняные онучи и заполнял избу зловонием. За все годы, прожитые Аксиньей, не встречала она такой запущенной хвори. Дурной запах порой жил на мужских и женских стопах, он гостевал в бедных и богатых избах, но сила его была во стократ меньше. Когда Аксинья ненароком стала разглядывать батюшкины ноги, то знахарское ее чутье взыграло.

– Давно у вас беда?

– Испытания Бог насылает на нас для улучшения души нашей. Через страдания дух возвышается над плотью.

– Через два года вы обезножете. И службы проводить не сможете, и сделаетесь калекой.

– Ты запугать меня вздумала?

– Нет в моих словах корысти и желания страх навести.

– Ты язычница, и слова, и поступки твои пронизаны ересью.

– Отец Евод, мамушка моя всегда правду говорит, – встряла Нюта.

Аксинья знала, что священник уверен в ведьминской природе ее снадобий и советов, что каждое ее слово, пропитанное многовековой мудростью знахарей и травников, будет отвергнуто и растоптано. Но дух непокорности овладел ею, и Аксинья бесстрашно продолжала:

– Язвы на стопах и глезнах[94] будут гнить, мокнуть, и скоро все ноги покроются ими. Плоть покраснеет, опухнет, и запах будет все сильнее. Ноги не будут слушаться вас, и ни одно снадобье уже не поможет. И зараза пойдет по телу всему, и как дойдет она до сердца… – она замолкла.

Отец Евод расправлял складки черной рясы и словно не слышал ядовитую речь Аксиньи, но побледневшее его лицо и легкая дрожь в руках показали: все он услышал и понял и, обладая богатым воображением, ощутил себя безногим калекой.

– Ты меня не пугай, грешная баба. Божьей милостью язвы мои исцелятся, вера моя – мое спасение. Устами твоими дьявол говорит.

– Устами моими знание говорит, несколько лет назад на месте твоем мужик был с Соли Камской, чудом я спасла ноги его. Подумай, отец Евод, – Аксинья набросила душегрею и вышла из избы.

Она слышала, что за спиной Нюта увещевала священника, видно, успокаивала его и сулила исцеление. Аксинья подавила желание вернуться и накричать на дочь, на отца Евода, напомнить им, кто их обихаживает, кормит, поит, кто наводит порядок в избе и…

Аксинья ощущала, что в этом разговоре вышла победительницей. Но сколько таких схваток впереди? Батюшка проживет в ее доме не меньше седмицы, и каждый из этих дней станет испытанием для Аксиньи.

* * *

Отец Евод иногда помогал хозяйке. Пару раз нарубил дров; вопреки ее опасениям, приносил рыбу, и хлеб, и сдобу к столу, гостинцы от еловчан. Знахарка старалась не покидать избу, следила за каждым шагом батюшки, готовила из худых овощей и зерна, надеялась, что скоро отец Евод покинет негостеприимный дом. Аксинья и Нюта морщились, привыкши к хорошей пище, но батюшка ел все и благодарил за «сладкие» яства.

Постель его пахла сыростью и тленом, одеяло Аксинья забрала у кур – им укутывала хлипких птиц зимой; но отец Евод и здесь невозмутимо укутывался в зловонную тряпку. Когда не заводил он душеспасительные речи, не пытался влить в уши Нюты елей спасения, то уходил в церковь или читал Библию.

Аксинья отваживала больных и страждущих, чтобы унять радение отца Евода. Целыми днями занималась она немудреным хозяйством, чистила, скребла, стирала, пряла, штопала, шила.

Следующий день выбил из головы весь дурман пустых мыслей и тоски. Еще до восхода солнца, когда Аксинья зевала и затапливала печь, и отец Евод храпел так, что тряслись стены, и куры сонно кудахтали, в дверь громко постучали, и знакомый голос позвал:

– Аксинья, хватит спать, нужна ты нам!

Она спрятала волосы под платок, укуталась в тулуп, открыла дверь и поежилась:

– Тошка, да проходи ты. Что орешь, белок пугаешь?

– Холодища, все звери попрятались, – хохотнул он и осекся.

«Что-то серьезное случилось», – кольнуло предчувствие Аксинью.

– У тебя святой отец столуется? И как вы, в мире живете? – кивнул он на красное ухо отца Евода, что виднелось над одеялом.

– Лучше не спрашивай, а то кричать буду громче тебя.

– Расскажешь мне, любопытство одолевает. Нужна ты нам. Анна, сестра моя…

– Она в гости приехала? Как у них с Ефимом, налади…

– Собирайся. Да зелья свои прихвати, – Тошка оборвал ее и вышел из избы.

Аксинья прислушалась: батюшка густо храпел, и собирался ли он успеть на заутреню, она не ведала. Она на цыпочках прокралась к сундуку, открыла крышку и вытащила холщовый мешок.

– Второй день лежит, и слова не услышать от нее, сороки-болтушки. Заболела… А может, сглаз на ней? Вспомни ту девку, инородку!

– Поругалась она с мужем, дело молодое, вспыльчивые оба.

– У нас весь дом вверх дном. Отец мечется по двору. Дрова колол, так чуть ногу себе не разрубил.

– Георгий все близко к сердцу принимает, жалостливый.

– Мож, выведаешь у нее… Зелье дашь. Чтобы сердце успокоилось…

Гошка Зайчонок бегал по