Волчья ягода - Элеонора Гильм

Который месяц кровь не приходила, клубилась где-то в утробе ее, обратившись в человека, в нежданное крошечное дитя. Вспомнила Нюрка про знахарку Аксинью, материну подругу, просила ее совета и помощи. Да сама понимала, не девчонка, что два пути у нее: венец иль позор.

Нюра не ревела, не жаловалась, она вся обратилась в стремление. Подловить Ефима, точно выследить зверя в лесу и загнать в овраг. Она каждый вечер высматривала парня, надеялась на случайную встречу, да судьба уберегала Фимку от алчущей Нюры. Она стала ходить к Фимкиному дому, не боясь пересудов.

Фекла, Фимкина мать, однажды схватила Нюрку за рукав, потащила в избу и много худых слов наговорила, называла распутницей и отцовым позором. Да не знала она Нюры Федотовой, Ульяниной дочери.

Нюра продолжала охоту за Фимкой. Да только лучше бы отступилась… Она долгими ночами жалела о содеянном, сулила адовы муки Ефиму и его матери.

Отец и брат-защитник позаботились о чести ее, настояли на свадьбе, выкрутили Фимке руки. Стала Нюра нежеланной женой в мужнином доме.

Свекровь изводила ее придирками и тяжелой работой, называла лысухой и бесстыжей гуленой. Гордая Нюра стискивала зубы, порой огрызалась в ответ, порой проглатывала упреки, думала о неродившемся своем дитяти. Мечталось ей, что будет у нее сын, похожий на Гошку, такой же ласковый и улыбчивый, да только без уродливой губы. И будет он принадлежать только Нюре.

Фекла скоро поняла, что невестка – девка непростая, с характером и соображением. Чем больше пухло ее пузо, наливались тяжестью ноги-бочонки, тем меньше цеплялась к ней Фекла. Свекровь ворчала, обзывала лежебокой и дурной женой, но выдирала из рук ее ухват с тяжелыми горшками. Нюрка привыкла бы к новой жизни и даже нашла в ней успокоение, если бы не муж…

Ефим жил так, словно не обвенчали их в Еловской церкви, точно не объявил их отец Евод мужем и женой. Он не разговаривал с Нюрой, не спал с ней в одной постели, брезговал есть из одной миски. Любил ходить в гости да выпить полмеры хлебного вина, запрячь доброго коня да нестись во весь опор с друзьями хмельными. Лишь иногда Рыжая Нюра чуяла, что дыхание его становится частым и громким, когда задевала она его подолом платья или рукой. Любовь его обратилась в злобу, поздний урок для Рыжей Нюры.

* * *

– А зачем к отцу-то вернулась? Сама знаешь, по закону нет тебе места в отчем доме, – строжила девку Аксинья.

– Не смогла я себя пересилить. В самом конце осени пошла по нужде да застала мужа с девкой-пермячкой. Вот и решила сбежать к родителям.

– Ах, Нюра, бабье твое несчастье, – ответила спокойно Аксинья.

В отчем доме молодая жена попыталась найти приют и защиту от мужа, но с каждым часом, утекавшим в преисподнюю, все лучше понимала: Ефим Клещи был над ней и царем, и Богом, и никто не властен был вырвать Нюру из его крепких рук.

– И все на этом? Других причин от Фимки убегать у тебя не было? – Аксинья всматривалась в Нюрку, и что-то в ее глазах укололо молодуху: знает? Да никто, кроме отца, Ефима и матери его, Феклы, не ведает о произошедшем.

– Не люба мужу я… Как жить с ним, не ведаю.

Лицо Аксиньи смягчилось, она погладила Нюру по плечу, прошептала, что Фимка злобу свою порасплещет и угомонится. Что натура у него добрая, жалостливая, что мужья часто жестоки с молодыми женами, а потом лаской да хитростью умная баба приручит мужа, словно необъезженного жеребца. Но знахарка думала о чем-то другом, и утешала Нюру словно по обязанности, без души.

– Аксинья, скажи мне, станет жизнь моя лучше? Скажи, – Нюра требовала ответа, словно знахарка могла предугадать будущее.

– Надейся, Нюра, и терпи.

– А ты терпеть худого мужа не стала. И я не буду, – Нюрка сбросила с головы платок, распустила солнечные волосы.

– Не иди по моему пути, тяжел он, ненастен и страшен. Всяк может про меня худое слово сказать. Живу, точно бродячая собака, пинка да камня ожидаю.

– Ты, тетка Аксинья… – Нюрка помедлила, – жалуешься на жизнь свою, а сама хорошо живешь. Не гневи Бога! Дочка растет в холе и неге. Люди совета твоего просят, за снадобьями бегут… А ты все жалобами полна!

Отповедь Нюры повергла Аксинью в оцепенение. Не один раз слышала она укоры от еловских баб, что ходит с гордо поднятой головой, сладко ест и считает себя самой мудрой. Пропускала мимо ушей.

– Угомонись, Рыжая. Я трав успокаивающих тебе оставлю. Легче станет, ты попроси Таську заварить да в печи выдержать.

– Ни о чем я ее просить не буду, – Нюра сграбастала платок под одеяло и вновь уткнулась в стену.

Если бы Рыжая Нюра могла сказать правду, открыться до самого донца, освободиться от чужого греха… Сквозь пелену отчаяния Нюра восхитилась собой: как искусно сплела ложь, другую, затейливую правду придумала. Аксинья, знахарка и умная баба, что-то учуяла, но отвергла сомнение, поверила. Значит, и для остальных причиной Нюриного горя станет невинная пермяцкая девка, глупая лупоглазка.

* * *

Аксинья вспоминала разговор с Нюркой, пустой, бесполезный, как отсыревшее сено. Наивная молодуха. Думала, что может обмануть, обвести вокруг пальца. Аксинья знала куда больше, чем говорила – многие открывали ей свои секреты, просили помощи в самых странных и опасных делах.

В ночь накануне Евфимии Птичьей костки друг пришел к ней, и глаза его были пусты, речь бессвязна и полна неприкрытого ликования. На лице копоть, на руках и одежде запеклась немой свидетельницей кровь. Аксинья не спрашивала, что натворил олух, она забрала грязные вещи, дала ему какие-то лохмотья.

Он пытался рассказывать ей, почему сотворил злодейство, в чем его правда. Она и так знала: загубил он человека, но река раскаяния плескалась от него за тридевять земель.

«Расплата… Расплата ему за содеянное», – повторял он непрестанно, и Аксинья шикала, утихомиривала преступника. Если бы невинная дочь, Нютка, увидела его, страшного, окровавленного, пропахшего костром и грехом, она задала бы слишком много вопросов.

Аксинья не клялась ему, что скроет тайну, друг и сам знал, что знахарка будет молчать. И до самого утра она жгла в печи кровавое тряпье и молилась Богородице. Она покрывала чужой грех, и вновь ее душа виновна. Сколь ни выбирай прямую дорогу праведности, жизнь сама толкала на кривую тропу.

Увидев на сосне Никашкину голову, она сложила из догадок и предположений истину. Никашка совершил худое дело, ее друг наказал его, словно жестокий зверь, пошел против Божьего и людского закона.