Сияние - Ёран Тунстрём

Здесь можно было скоротать часок, сочиняя стихи. Здесь как и во многих других домах, но здесь — лучше всего. Ведь в скверном климате, которым Господь в милости Своей наградил Исландию, Он в качестве компенсации за наши мучения сотворил несколько часов, которые зовутся поэтическими. Они приходят, когда во всех комнатах разливаются синие сумерки.

Ведь так оно и есть: для настоящего поэта вся суета и хлопоты от первого рассветного часа до последнего трепетного вечернего зарева суть лишь приготовление. Каждое слово — будто удочка, и все заброшены в разные стороны. И поэт сосредоточенно следит, где клюет, где есть признаки словесных косяков, однако же загребать сачком остерегается. Ворчливо, с хмурой какой-то настырностью примечает места грядущих уловов отрешенно завтракает, обедает и пьет кофе, ни на что не обращая внимания. Ведь слагать стихи — это искусство; искусство и страсть: из на первый взгляд мелкого, незначительного выуживать великое. Такого человека называют «пастырь поэтических часов», ибо он собирает словесные стада.

— Зачем мне куда-то ездить? — утешал себя отец, когда его приковали к сводкам из рыбного порта. — Стоит только заглянуть к Паутине — и сразу почувствуешь вкус широкого мира. С помощью незатейливых «и», «но», «кстати говоря» попадаешь в необычайное гиперпространство и вмиг переносишься из африканских селений в дзэн-буддистские сады Токио, из степей Патагонии — на лавовые поля Глухомани. Потому что у Паутины они лишь совершают промежуточную посадку. И вспыльчивый Сван с кротким его обликом, и Свейдн, который за неимением новых газет достает с полки Британскую энциклопедию, открывает на первом попавшемся слове и вокруг него — а capella[15] — выстраивает анализ, и слушатели верят, что все это взято из самых свежих телеграфных новостей; здесь рядом и Новичок — наш летучий репортер, герой, покоритель Глухомани, здесь и царица Африки, в плиссированной юбочке, причесанная на прямой пробор, с улыбкой вспоминает, как в Бейруте заглянула с БТРа в разбомбленную гостиницу, а там сидит и играет на рояле какой-то мужчина.

— Ты все же преувеличиваешь, папа.

— Да, сынок, преувеличиваю.

~~~

— Почему ты окрестил меня Пьетюром?

— Ну, взял да и окрестил. — Отец оторвался от монтажного стола и посмотрел на меня.

— Я ведь крещеный?

После долгого затишья на религиозном фронте школу захлестнула волна конфирмационного энтузиазма. Многие из ребят постарше ходили на занятия к пастору, и я выяснил, что удостоиться такой милости может только крещеный.

Отец не отвечал, но я не унимался:

— Так крещеный или нет?

— Кто бы знал, — вздохнул он, делая поползновение вернуться к работе.

Однако ж я распалялся все сильнее:

— Как можно этого не знать?

— Если выслушаешь меня, наверно, поймешь. — Отец крутанулся на стуле, сложил руки на коленях. — Я сам не понимаю и даже спрашивал у пастора Торлациуса. Когда трезвый, он твердит, что ты некрещеный. А выпивши утверждает обратное. Ты — самая настоящая богословская проблема. В один прекрасный день нас с тобой пригласили на свадьбу…

— Это было после смерти мамы?

— Почти все было после смерти Лауры. Почти все. Дело в том, что…

Он неопределенным жестом обвел комнату, себя, мир, который, по-моему, выглядел вполне благоустроенно. Достал носовой платок, высморкался. А потом в синих сумерках нашей комнаты начал слагать историю.

С годами как-то само собой получается, что водишь знакомство и с епископами, и с выпивохами. И вот однажды в проливной дождь эти два человеческих типа соединились в лице Гирдира Стефаунссона. Епископ Гирдир — ты уж будь добр, запомни это имя — сочетал браком (пообещав не вовлекать в это дело Бога) двух убежденных атеистов, Рагнхильд и Паудля Каурасон. Епископ Гирдир — человек добрый, великодушный, щедрый, все его любили, а потому Свана Якобсдоухтир, которая оказалась за столом его соседкой, была необычайно польщена. Меня усадили по другую руку от нее, а ты в коляске стоял наискосок у нее за спиной. Свадьбу играли в палатке, и от дождя земля внутри превратилась в грязное месиво, что заставило невесту и кой-кого из наиболее эмансипированных ее подружек разуться, снять платья и сидеть за столом в очаровательном неглиже. Иные гости тотчас сделали отсюда вывод, что присутствуют если и не на историческом, то безусловно примечательном бракосочетании.

Свана, человек надежный, всегда готовый услужить ближнему, взяла на себя обязанности виночерпия при епископе Гирдире, а потому вновь и вновь говорила с лукавой улыбкой:

— Позвольте наполнить ваш бокал, епископ!

Епископ Гирдир с большим удовольствием смотрит, как она тянется за бутылкой, поэтому он кивает, благодарит и пьет, чтобы снова увидеть движение гибких рук.

— Сказать по правде, я впервые сижу рядом с епископом, — признается Свана, раскрасневшаяся от спиртного.

— Да и я тоже впервые… я хочу сказать, впервые сижу рядом с…

— Секретаршей. Маленькой захмелевшей секретаршей, — улыбается она. И неожиданно добавляет: — Похоже, вы мне льстите, епископ.

— Зови меня Гирдир, маленький захмелевший Гирдир, — говорит епископ.

Вот за такой приятной беседой шел обед, и в конце концов Гирдир здорово опьянел. Как и большинство гостей. Во главе стола сидела новобрачная и по щедрости натуры кормила тебя грудью, а епископ, не сводя тяжелого взгляда с живительных сосудов, осушил очередную рюмку, чего ему делать не стоило. Окошко реальности с громким стуком захлопнулось, время сжалось до четырех-пяти узнаваемых мгновений, и, когда новобрачная Рагнхильд вдруг встала и устремилась в уборную, она передала тебя, Пьетюр, ближайшему соседу, а тот в свою очередь передал тебя дальше, словно ты был горячим блюдом, предложенным по третьему разу и никому уже не нужным. Таким манером ты очутился у епископа. Надо, пожалуй, сказать, что и я к тому времени был не слишком трезв. Но когда младенец попадает в руки епископа, тот знает, что делать. В простоте душевной я было подумал, что он держит тебя на руках исключительно от добросердечия, мне в голову не приходило, что в этот самый миг ему на глаза попалась хрустальная чаша с еще не выпитой жидкостью. Ассоциации не заставили себя ждать, и он жестом призвал застолье к молчанию.

— Пошли слово Твое и Дух Твой, дабы тот, кто крещается ныне этой водою, был очищен от скверны греха. Давайте же в христианской любви принесем это дитя к Спасителю нашему, Иисусу Христу, и помолимся от всего сердца, чтобы Он принял его и даровал ему милость Свою и благословение. Нарекаю тебя… Нарекаю тебя…

Гирдир умоляюще обвел взглядом собравшихся, а те, растроганные до слез — и от спиртного, и от этого возвышенного обряда, — закричали:

— Это же Халлдоуров Пьетюр!..

И епископ Гирдир, возвысив голос, произнес:

— Нарекаю тебя Пьетюром Халлдоурссоном, — обмакнул пальцы в хрустальную чашу и пуншем начертал крест у тебя на лбу. Тут я вроде как протрезвел. А может, и нет. Словом, я встал и выхватил тебя у епископа.

— Черт побери, Гирдир, что ты тут выдумал? Это же киднеппинг! Похищение ребенка! Отменяй свое крещение, а не то…

Прости, сынок, что я так поступил… Нет, все-таки надо тебе рассказать. Тот поступок тяготил меня, рассказать о нем — огромное облегчение: со злости я пихнул епископа, он рухнул как подкошенный и, падая, опрокинул хрустальную чашу, содержимое которой вылилось ему на лицо. Он лежал в грязи, а я — тебя я отдал Сване — стоял на коленях подле него и кричал: «Отменяй! Отменяй!» — но Гирдир отключился, а Свана, мало сведущая в богословии, потрепала меня по щеке и сказала:

— Это ведь была шутка.

Тут я вовсе впал в отчаяние, так как подумал, что крестить в шутку нельзя, особенно если ты епископ.

— Он ведь может стать таким, мой сынишка! — кричал я.

Гирдир очухался, сел в грязи, утер лицо.

— Кем это «стать»? — спросил он.

— Как кем? Христианином.

— Кто?

— Мой сын, вот кто.

— Твой сын? А разве это опасно?

— Конечно, ведь тогда мы попадем в совсем другую ситуацию! — кричал я, потому что очень боялся, как бы тебя в самом прямом смысле не поместили куда-нибудь в другую ситуацию. — Это было крещение или нет? Ты помнишь? — Я хорошенько встряхнул Гирдира.

— Да помню, помню, не помню только, что это было.

— Господи, Гирдир, я должен знать. Если сам священник не помнит, что сделал, вряд ли это можно считать крещением. Ну, говори!

Тут Свана Якобсдоухтир, вечно прекрасная Свана, подошла к нам и поднесла к губам Гирдира рюмку вина. Засим у него в мозгах, похоже, установилось равновесие, он покачал головой, шарики-ролики стали на свои места, началось что-то вроде мыслительной деятельности.