Последнее поколение - Юлия Федотова

Они сидели на коленях у стены, почтительно опустив глаза, смирные и безмолвные. Один — средних лет человек. Здоровенный же, чёрт, такого хоть сейчас в гвардейский десант! Двое — «дети болот», очень молоды, но не ровесники. Тот, что помладше — страшненький, убогонький, ударишь раз — и загнётся. Старший… Да, этот другой, этот красавчик, жаль, если и вправду монах… Странно, но почему-то он кажется смутно знакомым… Хотя, все они, мутанты, на одно лицо…

Аф-Мыжиг никуда не торопился, таков был его жизненный принцип. Он медленно раскрыл папку, медленно извлёк из портфеля ручку с золотым пером — не любил писать дешёвыми казёнными, они всегда пачкали пальцы и оставляли неровный, слишком жирный след. Будто бы нехотя приступил к допросу: кто такие, откуда, куда, зачем? Расспрашивал обстоятельно, подетально, старался сбить с толку неожиданными переходами, но ничего нового для себя не почерпнул. Изложенную красивым монахом версию он уже слышал от патрульных. И в показаниях монашек не путался, на провокации не поддавался. (Откуда было знать простому квандорскому следователю, что все его нехитрые полицейские уловки допрашиваемому были знакомы едва ли не с раннего детства, и он с лёгкостью умел их обходить.) Кто другой на места Аф-Мыжига, пожалуй, махнул бы рукой на это безнадёжное дело и перешёл к допросу с пристрастием. Но Аф-Мыжиг решил прежде испытать ещё один способ. Велел привести попа из ближайшего храма Вдовицы: пусть потолкует с единоверцами о сакральном, вдруг да и подловит на чём? Безбожники-арингорадцы веру отринули, и в богословии не сильны. Разведка у них на высоте, резидентов готовят очень тщательно, но есть вещи, которые просто так не заучишь, которые надо понимать сердцем… Так сказал себе следователь Аф-Мыжиг, принимая решение. Но на самом деле, в затаенных глубинах души он не надеялся, что священнику повезёт больше, чем ему самому. Просто ему отчаянно хотелось сложить с себя ответственность — не перед людьми, не перед начальством своим — перед тремя Создателями и их матерью.

Посыльные обернулись так скоро, что он даже удивился. Но только глянул, кого они привели — и отослал обратно. Вежливо, конечно, но настойчиво. Дескать, недоразумение вышло, зря побеспокоили, простите, Создателей ради, за причинённые хлопоты. Он сразу увидел: от этого толку не выйдет. Совсем молоденький оказался попик, светленький, чахленький. Не только не допросит как надо — ещё и покрывать станет, если заметит промашку. Потому что все они, мутанты, жабье племя, друг с другом повязаны, ради своего и на Родину, и на закон наплюют, и кровную родню предадут. Никто ещё не догадывается, а он, Аф-Мыжиг, давно понял: совсем немного лет пройдёт, и не будет Квандор воевать ни с южным Арингорадом, ни с северным Ханаром, ни с островной Эброй. Не станет больше на Церанге государств, и начнётся совсем другая война — людей с нелюдью болотной… Жутко стало самому от таких мыслей! Но тут привели другого попа. Подходящего. Хоть и не «вдовняка», а «трёшника», зато человеческой природы.

Этот сразу уловил, что от него требуется. И допрос построил так грамотно, будто не молитвы в храме распевал всю жизнь, а исключительно шпионов ловил. Поистине, выдающийся профессионал пропал в этом божьем человеке, всем бы нашим контрразведчикам такими быть! Восхищённый Аф-Мыжиг надумал даже, ходатайствовать при случае, через дядю, о введении новой полицейской должности, типа «духовный дознаватель», или что-то в этом роде.

И неважно, что в конечном итоге опять ничего не выяснилось. Допрашивать молчальников было невозможно: не тот сан носил священник, чтобы иметь право снятия обета. Говорить мог только брат Геп. Все положенные его ордену молитвы, тексты и таинства он знал, пусть не в совершенстве, но и не хуже других монахов его чина, скажем прямо, очень скромного. Немногих общих знакомых описывал верно. Петь не мог — ну да это не каждому дано. Судил о божественном примитивно — а чего ещё ждать от молодого фанатика, сына простого звонаря? Арингорадские подорожные документы его были в полном порядке — не жизнь у парня, а сплошное турне по святым местам. Две другие подорожные тоже сомнения не вызывали. Но самое главное, на руках у трёх странников был «Символ Благословения», стопроцентный подлинник — в том священник храма Создателей был готов поклясться на алтаре! Это ли не доказательство правдивости слов и чистоты устремлений пленных?

…И всё-таки что-то удерживало поводыря Мех-Шупира от вынесения оправдательного приговора. То ли вид младшего из монахов ему не нравился, то ли взгляд старшего — странно как-то посматривал: изучающе, без должного смирения. А может, он просто боялся ошибиться, как и Аф-Мыжиг боялся ответственности, только не перед богами, а перед своей страной? Он так и сказал полицейскому, когда тот отозвал его в коридор, побеседовать с глазу на глаз:

— Верю я словам божьих странников, аки своим собственным, сыне. Но кто из нас, смертных, застрахован от ошибок? А потому, полагаю так: пусть Создатели будут им судиями. Ежели сказана была правда, Создатели укрепят избранных своих слуг душевно и телесно, помогут снести любые… гм… испытания. Они же покарают неверных лжецов… — тут он умолк на мгновение, а потом продолжил деловито, оставив высокопарный слог. — Вы только того… начинайте с брата Гепа. Молчальников не троньте, большой это грех — препятствовать обету. Уж если расколется, тогда…

— Но если не расколется, отче? — тихо, доверительно уточнил полицейский. — Ведь похоже, настоящие они — монахи наши! Страшно на божьих людей руку подымать…

— А ты не бойся, сыне, — поводырь покровительственно похлопал его по плечу. — Создатели милостивы, они простят. Ведь не из корысти, не из любви к мучительству — токмо ради правого дела согрешишь. Да и грех тот не велик. Брат Геп мальчик молодой, легко стерпит страдания плоти, они лишь возвысят и очистят его душу. На пользу пойдут… Пренебречь своим долгом, позволить безбожному врагу топтать нашу святую землю — больший грех, поверь мне, сыне.

И «сыне» охотно поверил, ещё раз убедившись, сколь велика святость божьих людей, сколь близки их праведные помыслы чаяниям простых верующих. Поводырь сказал именно то, что ему больше всего хотелось услышать, на душе стало легко и спокойно. Теперь он точно знал, что надо делать. Руки были развязаны.

…С ними по-прежнему обращались очень вежливо. Извинились даже, сославшись на трудные времена. Обещали действовать аккуратно. Поэтому агард Тапри не понял даже, что должно произойти. Ему казалось, всё идёт прекрасно, господин Верховный цергард так лихо разбирается в божественных делах, с такой восхитительной ловкостью дурачит врагов, что те обязательно поверят ему на слово. А если слов будет мало — у них ведь есть «символ»…

Нет, Тапри не ждал дурного, опыта ему для этого не хватало, ни профессионального, ни житейского… Ждал цергард Эйнер. Не потому что сомневался в себе. Он знал твёрдо, что не ошибётся, не попадётся на слове, всё сделает правильно. Но знал и то, что всего этого будет недостаточно, что проверять их будут обязательно, всеми доступными способами. Так поступает любая спецслужба в любой стране. Так поступил бы он сам. И когда разговоры, наконец, кончились, и его, отцепив от трубы, с извинениями препроводили в заднюю часть помещения, туда, где висело на вывернутых руках бесчувственное тело регарда Сногра, он испытал даже некоторое облегчение. Ожидание боли порой бывает столь же мучительным, как сама боль.

…Да, это было больно. Настолько, что молчать невозможно, и он орал молитвы, истово, как самый настоящий монах. Он знал, что выдержит. И знал, что квандорцы поверили его словам. Если бы не поверили — совсем другие приспособления пошли бы в ход. А сейчас это была лишь формальная проверка, так, для очистки совести. Полицейские видели в нём божьего человека, и обращались соответственно: пытали без унижения, старались не повредить жизненно важные органы, не изуродовать, и вообще, свести к минимуму следы. Не хотелось им, видно, чтобы по территориям, подконтрольным Священному Квандору, оплоту правой веры, расхаживали монахи с битыми мордами… Конечно, умереть можно и от боли, но это случается не так уж часто. Во всяком случае, он, Эйнер Рег-ат, им такое удовольствие не доставит, пусть не надеются…

— Имя?

— Геп Ирш-ат!

— Имя?!

— Г…геп Ирш-а-ат! А-а, чтоб…упасли Создатели ваши души-и!!!

Адъютант Тапри однажды уже присутствовал на допросе с пристрастием. И не просто присутствовал, а участвовал, можно сказать. К делу был приставлен — полы подтирать. Это ещё в Круме было, пытали тогда набарского шпиона. Мучили страшно, кровища брызгала во все стороны, моча текла, и ещё что-то гадкое… И всё равно, не столько за ним Тапри подтирал, сколько за самим собой. Рвало его отчаянно, а под конец свалился без чувств. После этого начальство решило, что для серьёзной работы агард Тапри не пригоден по причине слабодушия, и перевело его из следствия в конвойную службу. Для любого другого человека это было бы серьёзным ударом: снижение социального статуса, уменьшение пайка, отсутствие перспектив карьерного роста. Но юный агард был только рад перемене. Потому что долго, долго ещё стояло перед его глазами перекошенное нечеловеческой мукой лицо, звучал в ушах дикий крик, и чудился повсюду густой, кислый запах чужой крови и собственных рвотных масс…