Последнее поколение - Юлия Федотова

Проснувшись же, обнаружил, что инопланетный спутник их растопил сухим тростником маленький костерок, испёк несколько клубней хверсов и пытается накормить адъютанта Тапри. А тот упирается. У цергарда упало сердце. Ведь следил он, очень внимательно следил, учёный собственным горьким опытом, съедает ли Тапри свою дневную норму. Неужели, проворонил?! Этой беды им только и не хватало!

— Ешь, кому говорят! Немедленно! — резко приказал он в надежде, что условные рефлексы победят физиологию.

— Слушаюсь! — от неожиданности подскочил адъютант, обернулся удивлённо, увидел напряжённое, встревоженное лицо своего командира, и сообразил наконец, чего это вдруг к нему пристали с едой.

— Нет, вы не думайте, — принялся уверять он, — я не того… Просто аппетита нет после ночи, а так-то я могу, вот, — в качестве доказательства он принялся грызть горячие клубни: один, второй, третий… Так легко пошло — сам не заметил, как съел все три порции: и собственную, и две чужих! Вот ужас!

Белое до синевы лицо юноши залилось краской, он поднял на спутников полные раскаяния глаза — и обнаружил, что те сидят рядышком, улыбаются и смотрят на него с умилением, будто любящие родители на неразумное и капризное чадо. И цергард Эйнер, и наблюдатель Стаднецкий в особенности в богов Церанга не верили, но в тот момент оба готовы были петь хвалу Создателям. Обоим — и урождённому землянину, и коренному церангару — только что пришлось испытать ужас от одинаковой мысли: что может быть глупее и несправедливее — пережить страшную огневую атаку, чудом выжить под отвалом смертоносного «болотного танка», и когда все страсти останутся позади, помереть от голодной анорексии! Разве мыслима такая подлость?! К счастью, тревога оказалась ложной, и за такую радость они готовы были заплатить много больше, чем по два клубня печёного хверса с носа.

…Остаток дня прошёл спокойно. Они шли себе и шли по пустынной равнине, пропуская воинские колонны, тянущиеся параллельным курсом по всё той же насыпной дороге, построенной Арингорадом и захваченной Квандором.

Худшие опасения Гвейрана не подтвердились. Страшные ночные события и изматывающая гонка привели ослабленные мутацией организмы его спутников в состоянии столь плачевное, что доктору казалось, они долго ещё не смогут встать на ноги. Однако, непродолжительный отдых и еда удивительно быстро вернули церангаров к жизни. Оба повеселели, зашагали бодрее, и даже разговор завязался, на тему более чем насущную — о бане.

После ночных погружений в кровавое болото, вымыться и вправду хотелось ужасно, да негде было. Приходилось довольствоваться воспоминаниями. Первым начал агард Тапри: позабыв о чинах, принялся рассказывать, какая отличная промывочная на сто пятьдесят персон была в крумской казарме для внутренних войск. На это цергард Эйнер, обрадованный крушением психологического барьера, мешавшего их нормальному общению, возразил: подумаешь, крумская казарма! Вот на Смирском сортировочном пункте для перемещённых лиц — помывочная так помывочная! Два эшелона могут проходить санобработку одновременно! И вода, между прочим, всегда идёт тёплая, даже летом греют, и есть специальный «крантик», из него капает мыльный раствор! И мыться можно, сколько хочешь, хоть целый час — никто не торопит!

Ну, уж в подобное диво агард Тапри поверить никак не мог! Тёплая вода — ладно, допустим. Но чтобы два эшелона сразу — и не торопили?! Не бывает такого в природе! Должно быть, тот, кто докладывал, нарочно, преследуя личную выгоду, ввёл господина цергарда в заблуждение!

— А вот и нет! — победно возразил Верховный цергард Федерации. — Я лично там мылся, весь наш трег мылся перед большим наступлением. И скажу я вам — в самом Генштабе нет такой шикарной промывочной, разве что в личных апартаментах цергарда Репра, только у него масштаб не тот и раствор не капает!

И всё-таки верх в этом «соревновании» одержал наблюдатель Стаднецкий. Правда, взял он не количеством — у благополучной Земли давно отпала необходимость мыть людей эшелонами — а качеством. Целую лекцию прочитал! Поведал о традиционных турецких банях с мраморными скамьями и бассейнами, о реконструированных русских банях с вениками и прыжками в снег и нечистью, там обитающей, о финских саунах, и японских офуро. Приплёл до кучи древнегреческие термы и завершил свой экскурс ионным душем.

Его слушали с немым восхищением, а потом цергард Эйнер задал вопрос, к первоначальной теме никоим образом не относящийся: почему так получается, что с родной планетой пришельцы могут связаться лишь раз в четыре месяца? Выходит, туда-обратно сгонять быстрее, чем по коммуникатору поболтать! Где логика?

— Ох, — сказал Гвейран, потому что астрономия его коньком не была, сам он знал примерно, в чём дело, но объяснить затруднялся. «Я вроде той собаки», — подумалось ему, — «всё понимает, только не говорит».

А суть была в том, что сигнал с поверхности Церанга, от каждого из наблюдателей, шёл слишком слабый, не мог преодолеть расстояние в сотни световых лет. Усилителем служил крейсер оставленный на орбите Даги, одного из естественных спутников Церанга. И именно её, орбиту эту, последняя партия наблюдателей выбрала так неудачно, что «интервал молчания» увеличился с нормальной недели до рекордных четырёх месяцев. По-хорошему, им следовал бы вернуться на крейсер и скорректировать орбиту, но сначала руки не доходили, потом квадрант 16-б отошёл к Квандору, и возможность была упущена.

— Не понимаю, зачем вы направляете к нам таких неподготовленных работников? — выслушав немного сбивчивые объяснения пришельца, осудил Эйнер. — Мне кажется, «наблюдатель» — это вроде резидента разведки, — он побоялся задеть Гвейрана определением «шпион», — тут требуется высокий профессионализм, чтобы не проколоться. А вы, уж извините меня… в смысле, не лично вы, а те, остальные… Короче, служили бы они в моём ведомстве — выгнал бы на все шесть сторон* (на Церанге насчитывается не четыре, а шесть сторон света: север и юг, соответствующие полюсам планеты, а также два запада и два востока — по числу светил.) и без выходного пособия! Подумать только — резиденты связь наладить не в состоянии! Смех и грех! За такое и под трибунал можно…

Цергард говорил тихо, не очень уверенно, потому что непривычное это занятие — критиковать высший разум. И Гвейрана не хотелось обижать… Откуда ему было знать, что тот слушает его робкие сентенции с мстительным удовлетворением, и готов лично подписаться под каждым их словом! Но что сказать в ответ — не знал. В пору его юности из кандидатов душу вытрясали, прежде чем допустить до полевых работ. Что-то изменилось на Земле за последний десяток лет, здорово изменилось. И это уже начинало его беспокоить.

А насчет «шести сторон» и «выходного пособия» — это цергард Эйнер сказал лишь для красного словца. Потому что из его ведомства по давним, не им установленным правилам, уйти можно было лишь одним способом: боком и в топь. Причём без всякого «трибунала».

Обстановка резко усложнилась на седьмые сутки пути. Дождевые тучи пришли с юга, чёрные и страшные, рухнули проливным дождём, да с градом. Весеннего тепла как не бывало, но не в том беда. Напоённая небесной влагой топь взбухла, раскисла — не ступишь. Запад Акаранга превратился в сплошную непролазную трясину, и путникам поневоле пришлось взобраться на дорожную насыпь. Другого выхода просто не было.

— Будем идти не таясь, в наглую, — решил цергард Эйнер. — Если вести себя уверенно, никому в голову не придёт, что мы следуем без разрешения. Проскочим, если повезёт… Эх, чёрт возьми, от формы надо избавляться!

Он развязал свой узел. Тапри последовал его примеру.

— Совсем ведь новая была! — жалобно пошептал он, поглаживая напоследок гладкую чёрную ткань форменного кителя.

— Жизнь дороже! — горько вздохнул цергард, — Давай. Я сам.

Адъютант покорно протянул ему свёрток. Верховный цергард Федерации сполз по откосу вниз, нашёл подходящее окно, медленно погрузил вещи в жидкую трясину. Несколько минут постоял, последил, чтобы не всплыло, потом вылез наверх, вытер руки о дрянные монашеские штаны, и ещё раз вздохнул:

— Эх, сколько добра пропало!

…Метод его работал ещё целые сутки. Мнимые монахи трусили гуськом по опасно размытой, скользкой обочине, а мимо грохотали тягачи с боеприпасами и мобильными ракетными установками, навстречу колоннами плелась пехота. Солдаты были худыми, грязными и слишком уж молодыми.

Глядя на них, цергард Эйнер прятал злорадную усмешку. Средний призывной возраст в Арингораде давно уже составлял шестнадцать лет, но многие уходили на фронт и раньше. Квандор же до сих пор прочно удерживал семнадцатилетнюю планку — мог себе позволить. И очень этим гордился. Вся их пропаганда была на том построена: «наши дети не воюют!» Карикатуры печатали, разные. Например, как жирный и страшномордый, нисколько на себя не похожий цергард Азра за шиворот вытаскивает из-за парты и ставит под ружьё крошечного школьника — светловолосого и истощённого, с младенчески дебильноватой физиономией. Или как целый отряд подобных дебильчиков выходит из стен призывного пункта — сапоги до подмышек, каски сползли на нос, приклады волочатся по полу… А то ещё нарисуют всех девятерых Верховных, пугливо сбившихся в кучку, спрятавшихся за тощенькие спины всё тех же несчастных детишек.