Новый Мир ( № 4 2007) - Новый Мир Новый Мир

Quo vadis? — или Раздвоение личности*

…Я, говорит, раздвоен,

Я, говорит, расстроен,

Расчетверен,

Распят.

Новелла Матвеева.

Советский Союз прекратил существование 25 декабря 1991 года, когда М. С. Горбачев сложил с себя полномочия Президента СССР. А с 1992-го началась история другой страны. Вскоре я принес главному редактору еженедельника “Московские новости” Лену Карпинскому статью под названием “Памяти советской архитектуры”, которая вышла в № 4, 26 января. В первом абзаце было сказано: “<...> Советская архитектура, имеющая семьдесят четыре года от роду, преставилась, приказала долго жить, отошла в иной мир, в область истории”, — а в последнем: “<...> Я беру на себя смелость утверждать, что в некрополе культуры ХХ века пора ставить стелу с надписью:

„СОВЕТСКАЯ АРХИТЕКТУРА

1917 — 1991””.

И вот минуло пятнадцать лет. Много или мало? И значим ли сей юбилей? Меж тем с раннего детства памятно мне впечатление от праздничного парада и демонстрации в Тифлисе по случаю 15-й годовщины Великой Октябрьской социалистической революции, которая отмечалась в стране как всенародное торжество. Нынче юбилей той же цифровой значимости, и отечественное зодчество может подвести некоторые итоги.

Для этой цели уместно воспользоваться формулой сопоставления настоящего и минувшего, которой успешно пользовался “вождь народов” для сравнения успехов СССР с “проклятым прошлым” 1913 года. Только мы будем вести сопоставления с “проклятым” советским прошлым:

у нас раньше не было Академии архитектуры и строительных наук, теперь она у нас есть!

у нас раньше не строили культовых сооружений, теперь их у нас строят!

у нас раньше не было частных мастерских, теперь они у нас есть!

Ну и т. д. Однако кое-что может прозвучать, так сказать, от противного:

у нас раньше было бесплатное жилье, теперь у нас его нет!

у нас раньше была градостроительная политика, теперь у нас ее нет!

Тезисы и за здравие, и за упокой можно продолжать до бесконечности. Однако не все укладывается в данную формулу.

Возможно, кто-то другой, наблюдавший весь исторический процесс в непрерывном режиме, воспринимает его иначе, чем я, посещающий отечество периодически. Но, быть может, по данной причине мне “большое видится на расстоянье” более отчетливо? Во всяком случае, по-своему. Для начала заметим бесспорную истину — первое советское 15-летие (1917 — 1932), несмотря на несоизмеримо меньшие возможности, творчески оказалось несравненно более содержательным. О наследии последних пятнадцати лет суждения противоречивы. Быть может, потому, что и архитектурная история тоже повторяется в виде фарса.

Представьте себе юбилейную выставку с экспозицией наиболее значимых построек, где по разным ее сторонам расположены те из них, что устремлены в будущее, и те, которые воспроизводят формы ушедших времен. Само собой, возник бы вопрос: “Quo vadis?” Особенно остро он стоит в тех случаях, когда разность творческих устремлений демонстрирует один и тот же автор. Данный сюжет нуждается в предметном анализе.

В середине прошлого века Сергей Образцов поставил в своем театре пьесу чешского драматурга Яна Дрда “Чертова мельница”. Она шла на этой сцене до 1968-го, когда после разгрома “Пражской весны” автор возмутился действиями советского руководства. Пьеса тут же была снята с репертуара. Ее героем был Люциус — “черт 1-го разряда”, который по ходу действия оказался перед необходимостью угнаться “за двумя зайцами” и с тем, чтобы достичь обе цели, “раздвоился”, воскликнув при этом: “Раздвоение личности, или, что называется, черта с два!”

Это самое раздвоение стало характерным состоянием многих российских профессиональных умов. Оно болезненно и не может сказаться на творчестве плодотворным образом. В чем его причины? И почему ему подвержены не только ремесленники, но и признанные мастера? Каким образом один и тот же зодчий исповедует две веры? Одна постройка — хай-тек, другая — архаика. Или пуще того — фасад оснащен монументальной гранитной колоннадой, а в интерьере все висит на стальных ниточках и пронизано светом, льющимся сквозь стеклянные потолки. Очевидное двоемыслие. Я обнаружил несколько побудительных мотивов.

Понятно, что, исполняя заказ, архитектор сталкивается с волей клиентов, вкусы которых различны и зачастую сомнительны. Не каждый автор способен склонить заказчика к своим предпочтениям, и не каждый способен отказаться от выгодного заказа. И тогда архитектор действует вопреки своим творческим убеждениям. Чего изволите. Это случай массовый.

В другом случае вы занимаете солидную должность, и у вас в подчинении немалое число способных людей различной творческой ориентации. В стремлении умножить число своих построек можно подписать верхнюю строчку в графе “авторы”, не вдаваясь в содержание проекта. С этим явлением справиться трудно. Есть лишь одно средство — отстранение от должности.

Еще одним поводом может стать ситуация, провоцируемая “сопровождением” проекта, исполненного каким-либо иностранным коллегой. В этом случае принадлежащая ему композиция — в целом и в деталях — приобщается к числу творений “сопровождающего” и будет противоречить всему, что им создано прежде и что он способен создать в будущем.

Бывает и так, что автор — иногда даже признанный мастер — оказывается жертвой мощной властной воли и строит нечто противное своему вкусу, противоречащее декларируемому творческому кредо. Я не думаю, что подобное положение вещей заслуживает сочувствия. В прошлом в разные времена и в разных странах случались конфликты творца и власти, и были мастера, достойным образом выходившие из этой ситуации, подчас жертвуя своим положением и желанным заказом. Весь вопрос в том, чем дорожить.

Иногда в творческом сознании зодчего происходит осознанная смена ориентации — мастер по собственной воле “изменяет себе” и в погоне за “вечной молодостью” устремляется вслед за новой модой. Подобная “измена” всегда наказывается, и автор утрачивает обретенный им прежде профессиональный авторитет.

И я знаю коллегу, который высказывает свою позицию в обезоруживающе непринужденной форме, заявляя, что ему “нравится делать всякую архитектуру” — любую, не важно какую — все равно. Не могу себе представить подобное утверждение в устах Корбюзье или Фостера. Да и в древности никто не провозглашал творческую беспринципность. Это новшество.

Я упомянул все замеченные мной варианты раздвоения личности. И только в одном случае назвал способ его пресечения. А как же быть с остальными? Я не знаю, как бороться с первенством коммерческого интереса, как препятствовать присвоению чужого успеха, как помочь зодчему противостоять давлению власти, если он “поступается принципами”, и как “урезать” неуемную степень свободы, провозглашенную в качестве кредо.

А вообще так ли уж это важно? Слава Богу, в России отменено единомыслие. Это раньше личности нельзя было раздвоиться, а теперь — можно!

Архитектурная игротека

Час игры скажет вам о сопернике

больше, чем год разговоров.

Здесь случилось знаменательное событие — в Рочестере после реконструкции открылся детский музей. Музеи, создаваемые специально для детей, существуют в Америке издавна. По свету это дело пошло отсюда. Теперь они есть во многих странах — в Европе, в Японии, в Новой Зеландии, — есть и в России, где недавно состоялась 1-я Всероссийская конференция детских музеев. А в Рочестере он был основан в 1982-м и построен на средства госпожи Маргарет Стронг, собравшей коллекцию игрушек, кукол, всякой всячины. Есть там утюги, бутылки, граммофоны, лампочки — много чего. И все это было завещано городу. Названный по имени дарительницы, Стронг-музей пользовался популярностью и проводил полезные и веселые мероприятия, собиравшие толпы детворы. В 1997 году к зданию, расположившемуся в самом центре города, добавили пристройку с каруселью и буфетом, а затем, расщедрившись и потратив на это дело 37 миллионов долларов, вдвое увеличили его площадь, по какой причине музей числится теперь одним из крупнейших в мире, а в США уступает по размеру только тому, что имеется в Индианаполисе, Индиана. Открывшись, он назвался по-новому: Strong National Museum of Play — Национальный музей игры. Такого вроде бы еще не случалось. Сие событие было приурочено к 100-летию Американской ассоциации музеев, которых в США, по заявлению президента ААМ Эдварда Эйбла, насчитывается семнадцать тысяч.