Сцены частной и общественной жизни животных - Коллектив авторов

Чтобы удалить сына, старый Лев придумал ему поручение. Если Людей всегда волнует Восточный вопрос, то Львов волнует вопрос Европейский, ведь с некоторых пор Люди узурпировали их имя, их гривы и их воинственный нрав[432]. Национальное самолюбие Львов было оскорблено. И вот, чтобы занять умы и помешать подданным затевать смуты в его логове, Космополит решил привлечь внимание местной камарильи к международным проблемам. Его Львиное Высочество без всякой свиты, в сопровождении одного из своих ординарных Тигров[433], отправился в Париж.

Ниже мы приводим дипломатические донесения юного принца и его ординарного Тигра.

Глава втораяО том, как приняли принца Лео в столице цивилизованного мираДонесение первое

Государь,

лишь только Ваш сын пересек Атласские горы, как был встречен стрельбой французских пограничных постов. Мы поняли, что солдаты таким образом выражают почтение, подобающее его сану. Французское правительство поспешило к нему навстречу; ему подали элегантный экипаж, украшенный железными решетками, которые представили как высшее достижение современной промышленности. Нас потчевали самыми изысканными мясными кушаньями, так что мы не могли нарадоваться на учтивость французов. Из уважения ко всему звериному роду принцу подали корабль под названием «Бобр»[434]. Щедротами французского правительства нас доставили в Париж и поселили на казенном коште в восхитительном уголке под названием Королевский Ботанический сад; взглянуть на нас стекаются такие толпы, что для охраны к нам приставили самых знаменитых ученых, а чтобы уберечь нас от нескромных выходок, эти господа вынуждены были воздвигнуть между нами и толпой железную решетку. Мы прибыли в весьма удачный момент: нынче сюда съехались послы из всех стран мира.

В соседнем особняке я заметил Белого Медведя, прибывшего из заморских краев для заявления протеста своего правительства. Этот-то князь Медведев и объяснил мне, что Франция нас обманула. Парижские Львы, встревоженные нашим приездом, добились нашего ареста. Государь, мы в плену.

– Где же нам найти парижских Львов? – спросил я у него.

Заметьте, Ваше Величество, как тонко я действовал. В самом деле, дипломаты Львиной нации не могут опускаться до вранья, а правда – куда более действенное оружие, чем притворство. Сей Медведев, даром что простак, тотчас угадал мою мысль и объяснил мне без обиняков, что парижские Львы обитают в тех тропических широтах, где земля покрыта асфальтом и где произрастают лаковые деревья, орошаемые деньгами доброй феи, именуемой Генеральным советом департамента Сена[435].

– Ступайте все прямо и прямо, пока не увидите под своими лапами белые мраморные плиты, на которых написано: «Сессель!» – страшное слово, которое съело много золота и поглотило множество состояний, из-за которых разорились многие Львы, лишились места многие Тигры, отправились странствовать по свету Шакалы, залились слезами Крысы, лишились добычи Пиявки, были проданы Лошади и Оленьи рога[436], – когда перед вами вспыхнет это слово, знайте, что вы в квартале Сен-Жорж[437], логове этих Зверей.

– Вам, должно быть, приятно, – заметил я с учтивостью, которая пристала послам, – что никто не воспользовался именем Медведевых – вашей династии, царствующей на севере, – для подобных шуток?

– Простите, – отвечал он, – но Медведевых парижские шутники также не пощадили. Мне случалось видеть, как в типографии называют Медведем рабочего, который подражает величавой манере ходить вразвалку, подобающей нам, степенным жителям Севера, и бесчестит ее, пачкая черными буквами белую бумагу. Этим Медведям помогают Мартышки, которые подбирают буквы и изготовляют то, что здешние ученые именуют книгами – странный продукт деятельности Людей, который они зачем-то одевают в Козьи шкуры, хотя ведь не все их авторы – Козлы[438].

– Какой же прок Людям, любезный князь Медведев, присваивать наши имена, если они не могут присвоить наши достоинства?

– Куда легче прослыть умником, нося имя Животного, чем выдавая себя за Гения! Вдобавок Люди всегда так ясно ощущали наше превосходство, что испокон веков прибегали к нашей помощи, когда желали получить дворянство. Взгляните на старые гербы! Там повсюду Животные!

Желая узнать мнение северных дворов касательно этого великого вопроса, я, Государь, спросил у князя, сообщил ли он об этом своему правительству.

– Медвежий кабинет более горд, чем Львиный, он не признает Человека.

– Неужели вы, старая двуногая сосулька, припорошенная снегом, смеете утверждать, что Лев, мой повелитель, не царь Зверей?

Вместо ответа Белый Медведь состроил такую пренебрежительную мину, что я одним ударом сломал решетку нашей квартиры. Его Высочество, внимательно следивший за нашей ссорой, последовал моему примеру, и я уже намеревался отомстить за честь Вашей короны, когда Ваш августейший сын совершенно справедливо заметил мне, что если мы намерены выяснять отношения с властями Парижа, негоже ссориться с северными державами.

Эта сцена произошла ночью, и нам не стоило никакого труда в несколько прыжков добраться до бульваров, где на рассвете нас встретили восклицаниями вроде: «Ты только глянь! – Ну и наряд! – Вылитые Львы!»

Глава третьяПринц Лео в Париже во время карнавала. – Суждения Его Высочества об увиденномДонесение второе

Ваш сын с присущей ему проницательностью догадался, что в Париже карнавал и потому мы можем ходить повсюду совершенно безопасно. О карнавале я расскажу вам позже. Мы едва могли объясниться с парижанами, ибо не знали ни обычаев, ни языка здешних мест. Вот каким образом мы вышли из затруднительного положения.

(Донесение прервано из-за наступивших холодов.)

Первое письмо принца Лео к своему царственному отцу

Любезнейший, августейший родитель,

Вы дали мне так мало средств, что я с большим трудом могу вести в Париже образ жизни, подобающий моему сану. Не успела моя лапа ступить на бульвар, как я понял, насколько сильно здешняя столица отличается от пустыни. Здесь все продается и все покупается. Пить – дорого, голодать – дорого, есть – дорого безмерно. Мы с моим Тигром, следуя за хитроумным здешним Псом, прошли по бульварам, где никто не обратил на нас никакого внимания, так сильно мы походили на Людей; мы искали тех из них, кто именует себя Львами. Сей Пес, превосходно знающий Париж, согласился служить нам провожатым и толмачом. Итак, у нас есть толмач и нас принимают за Людей, переодетых Животными, – таких же, как наши противники. Когда бы Вы, Государь, знали, что такое Париж, Вы не стали бы меня мистифицировать и давать то поручение, с каким я сюда прибыл. Боюсь, что ради его исполнения мне придется порой жертвовать собственным достоинством. Очутившись на бульваре Итальянцев, я счел необходимым последовать моде и закурил сигару, после чего так расчихался, что произвел некоторую сенсацию[439]. Один фельетонист, проходивший мимо, взглянул на мою гриву и сказал:

– Эти молодые люди в конце концов в самом деле станут вылитыми Львами[440].

– Вопрос близок к решению, – сказал я своему Тигру.

– Полагаю, – возразил Пес, – что с этим вопросом дело обстоит так же, как и с вопросом Восточным; чем дальше он от решения, тем лучше.

Пес этот, Государь, ежеминутно предоставляет нам доказательства своего великого ума, поэтому Вы не удивитесь, если узнаете, что он служит в прославленном ведомстве, которое располагается на Иерусалимской улице и любезно окружает чужестранцев, посещающих Францию, заботами и вниманием[441].

Он привел нас, как я уже сказал, на бульвар Итальянцев[442]; там, как на всех бульварах этого огромного города, природой и не пахнет. Там, конечно, растут деревья, но какие деревья! Вместо чистого воздуха там дым; вместо росы – пыль; поэтому листья на этих деревьях не шире моих когтей.

Вообще величия в Париже совсем мало; здесь все очень жалкое; кухня крайне скудная[443]. Я зашел позавтракать в кафе; мы спросили Лошадь; но слуга так изумился нашей просьбе, что мы воспользовались его замешательством, схватили его и съели в уголку. Наш Пес посоветовал нам впредь так не поступать; по его словам, за подобную вольность можно оказаться в исправительной полиции. Впрочем, это не помешало ему принять от нас кость и обглодать ее с большим аппетитом.

Наш провожатый не прочь поговорить о политике, и разговоры этого пройдохи для меня не бесполезны; я узнал от него множество интересных вещей. Уже сейчас могу Вам сказать, что по возвращении в Львивию я не испугаюсь никакого мятежа; я выучился способу управлять, удобнее которого нет в мире.

В Париже король царствует, но не правит[444]. Если Вы не понимаете, что это значит, я Вам сейчас объясню: всех жителей страны делят на четыре сотни групп и велят каждой из них выбрать одного, который будет ее представлять. Так получают четыреста пятьдесят девять Человек, в обязанность которых входит составление законов. Люди эти ужасно забавные: им кажется, что такая операция наделяет их талантами, они воображают, что если назвать Человека определенным образом, он тотчас обретет способности и деловую хватку; одним словом, что порядочный Человек и законодатель – это одно и то же и что Баран немедленно становится Львом, стоит только сказать ему: «Будь им». Что же выходит? Эти четыреста пятьдесят девять избранников усаживаются на скамьях в здании за мостом, и король приходит к ним за деньгами или за всякими штуками, необходимыми для управления страной, вроде пушек и кораблей[445]. Выслушав его просьбу, все принимаются толковать по очереди о разных вещах, причем ни один оратор не обращает ни малейшего внимания на слова предшественника. Одного волнует ловля Трески[446], а другой затевает обсуждение Восточного вопроса. Один печется о литературе[447], а другой преспокойно затыкает ему рот рассуждением о кормовой патоке[448]. После тысячи подобных речей король получает все, что ему требуется. Но чтобы четыре сотни избранников были уверены в своей совершенной независимости, он не забывает время от времени попросить у них чего-нибудь несуразного, в чем бы они могли ему отказать.