Сцены частной и общественной жизни животных - Коллектив авторов

Итак, доброй ночи, друзья читатели; разойдитесь по клеткам, закройте их на замок, спите крепко, наслаждайтесь хорошими снами, и до завтра

Расклейку поручили Пираму, бывшему приказчику Бертрана, который посулил новому правительству использовать клей в два раза более прочный, чем у его бывшего хозяина

ЧАСТЬ ВТОРАЯ СНОВА РЕВОЛЮЦИЯ![474]

Ботанический сад, 26 ноября 1841 года

Выдавая в свет вторую часть нашей национальной истории, мы надеялись заложить основания, на которых воздвигнется однажды здание нашей конституции, когда внезапно предзнаменования, не сулящие, увы, ничего хорошего, вселили в нас тревогу относительно судеб звериного общества.

В ту пору, когда мы меньше всего этого ожидали, черные тучи явились на горизонте и, затянув небо, в одно мгновение превратили день в ночь.

Наши ученые астрономы, которые как раз готовились сделать важное открытие в сидерологии[475] и доказать, что, в противовес общепринятому заблуждению, день да ночь, сутки не прочь, с радостью воспользовались этим случаем сделать новый шаг в науке и, вооружившись подзорными трубами, взобрались на острие громоотвода, где устроили обсерваторию.

Там, совокупив великую опытность с природной сметливостью, они много часов подряд изучали эти помрачения горизонта, но не смогли ничего понять; совестливость же этих прославленных ученых такова, что из боязни ошибиться они предпочли промолчать и не высказали вовсе никаких предположений. – Мы ждем.

Остается молить богов, чтобы наши предчувствия не сбылись!

Из Обсерватории поступило следующее сообщение:

«Теперь нам ясна природа феномена, вызвавшего нашу тревогу. Если расчеты наши верны, а сведения достоверны, эти тучи суть не что иное, как несметные полчища Мошкары и прочих Насекомых, вооруженных до зубов. Они взялись за оружие вследствие обширного заговора, имеющего целью разрушение того порядка вещей, который установила наша первая Ассамблея. Заговор готовился в укромном уголке небес. Однако, поскольку Мошкара никогда не славилась наличием твердых политических убеждений, мы надеемся, что сможем опровергнуть завтра то известие, в правдивости которого не сомневаемся сегодня. – В любом случае: Caveant consules![476] Будьте бдительны, не спите».

Нет, мы не заснем и, раз уж мы переоценили рассудительность наших братьев, раз анархия не дремлет, мы станем бодрствовать вместе с ней и против нее.

Прежде всего, ради охраны порядка и для удовлетворения всеобщих пожеланий, мы начнем публиковать ежедневно, а если потребуется, то и ежечасно, бюллетень грядущих событий под названием «Звериный Монитёр»[477], чтобы каждый мог, к своему удовольствию, обсудить происходящее с друзьями и истолковать на собственный вкус.

Мы это предвидели. Известия, полученные из Обсерватории, подтвердились. Нынче ночью вспыхнули серьезные беспорядки, похожие на настоящий бунт. Горстка мятежников, отделившаяся от трехсоттысячного основного армейского корпуса и возглавляемая неким Шершнем, известным экзальтированностью своих принципов, только что обрушилась сверху на вершину лабиринта[478]. Мятежники открыто объявляют о своем намерении призвать звериную нацию к бунту и с мечом в руках добиться того, что им угодно именовать всеобщей реформой.

Несколько здравомыслящих Мух пытались воззвать к лучшим чувствам этого заблудшего стада.

Их усилия пропали втуне. Что бы ни случилось, мы выстоим и надеемся, с божьей помощью, положить конец отвратительным поползновениям. «Смутами, – сказал Монтескье, – империи только укрепляются»[479].

Капитану нашей крылатой гвардии, господину Шмелю, не удалось рассеять мятежников. Он справедливо рассудил, что лучше избежать кровопролития, и ограничился промежуточной мерой: отрезал восставшим доступ к провианту и возможность отступления, так что уже через несколько часов они начнут испытывать муки голода. Это человеколюбие господина Шмеля достойно самых больших похвал. Восставшие отступили под карниз лабиринта и выстроили баррикаду из опавших листьев и сухих травинок; они утверждают, что способны выдержать осаду регулярной армии. Площадь, занятая ими, имеет по меньшей мере восемнадцать дюймов в ширину и десять в глубину.

Самые противоречивые слухи сменяются и множатся. Наши противники дошли до того, что, смехотворным образом исказив наши намерения, на основании приведенных выше слов Монтескье обвинили нас в тайном поощрении мятежников. «Тираны, – сказал один из самых буйных ораторов, – всегда опасаются, как бы их подданные не пришли к согласию». Что можно ответить на обвинения столь абсурдные? Когда бы вождям нации грозило одно лишь согласие их подданных, они могли бы спать спокойно.

Уверяют, что мятежные Мухи стремятся сеять смуту повсюду, где только возможно. Один из бунтовщиков, по кличке Горнист, сочинил военный марш под названием «Сбор Мошкары».

Звуки этой безбожной музыки доносятся до нас со всех парижских высот: с верхушки Пантеона и с кладбища Пер-Лашез, с крыши больницы Валь-де-Грас и больницы Сальпетриер, с башни Святого Иакова Скотобоен, с колонн подле заставы Трона и с холмов Монмартра – из всех мест, куда вожди мятежа выслали своих эмиссаров. Мы взяли в плен нескольких бунтовщиков, но не смогли ничего от них добиться. «Мы невинные овечки, – уверяли они, – мы не знаем, почему нас задержали, но это неважно, мы готовы сложить голову!» – «На что нам ваши головы, господа? Много ли проку в голове Мухи?»

Тем не менее мы рассмотрим это предложение.

Требования мятежников теперь известны. Всеобщая польза сделалась предлогом для удовлетворения личных амбиций и сведения частных счетов. Дело идет о литературной революции: нас хотят вынудить уйти в отставку!!! В случае отказа нам грозят конкуренцией; мы ее не боимся. Мы получили мандат от всей нации и не покинем вверенного нам поста: наше место и наше жалование у нас отнимут только вместе с жизнью. Мы служим общественному благу и ответственны лишь перед ним.

Да и в чем нас упрекают? Разве мы были несправедливы и пристрастны? разве не исполняли намеченную программу и не печатали исправно все то, что господа Животные благоволили нам прислать, не выбирая лучшее, никому не отдавая предпочтения, слепо – именно так, как и пристало хорошему главному редактору? Разве мы не завалены рукописями? разве не утопаем в чернилах? В конце концов, если результат оставляет желать лучшего и из-под звериных перьев не вышел шедевр, мы ли тому виной?

Вождь мятежников – Скарабей! Скарабей по имени Геракл! Прекрасное имя для Скарабея![480]

Слышали вы когда-либо о Скарабее по имени Геракл? Мы бы презрели нападки, исходящие от существа столь подлого, когда бы не знали, что и у слабых есть жало, и там, куда оно досягает, они хозяйничают самовластно.

Итак, исходя из побуждений, справедливость которых ясна всем и каждому, мы отдали следующие распоряжения.

1. За голову Скарабея Геракла объявлена награда. Мы достойно отблагодарим всякого, кто доставит его нам живым или мертвым (лучше мертвым).

2. Незамедлительно будет начат чрезвычайный набор рекрутов, с тем чтобы очень скоро выставить против мятежников девятьсот тысяч Мух, вооруженных до зубов и способных подавить восстание в воздухе и на земле – повсюду, где возникнет угроза общественному порядку.

3. Господам комиссарам полиции предписано всегда иметь в кармане одну перевязь[481], а если средства позволяют, то и две.

4. Больше одного Зверя не собираться; подобные сборища будут разогнаны силой; это предупреждение касается прежде всего Страусов, Уток и прочих Животных-социалистов, которые обожают сбиваться в кучки.

5. Мы призываем всех добропорядочных Животных не выходить из дома, не подавать голоса, ложиться спать рано, вставать поздно, ничего не видеть и ничего не слышать. Подобным поведением вы докажете бунтовщикам, как мало сторонников находят их проекты среди просвещенной части звериного населения.

В качестве парламентария к нам выслан Жук-Рогач; мы согласились его выслушать и ему ответить.

– Вы взялись говорить, – заявил он, – и говорили только от своего имени; теперь наш черед. Нас тридцать три миллиона, и нам надоело оставаться неуслышанными. Мы все желаем говорить и писать. Равенство для всех, так или не так? Мы ратуем за наши права.

– Что такое права? – отвечал ему старый Ворон, уже известный нашим читателям, – summum jus, summa injuria[482]; если вы все до одного желаете говорить и писать, вам не хватит всех фолиантов мира, согласись даже каждый из вас написать не страницу, не строку, не слово, не букву, а самую маленькую запятую или еще меньше.