Осторожно, волшебное! - Наталья Викторовна Соколова

Кончилась эпоха карточек. И тут откуда-то со дна сундука появился диплом зубного врача. Крепкая баба пошла в поликлинику на полставки, а больше принимала у себя, за высоким глухим тесовым забором, под которым и курица не проползет. С налогами ее не трогали, миловали.

Приходили посылки из Грузии; оказывается, в годы войны крепкая баба была эвакуирована вовсе не в Горький или Ташкент, а в Тбилиси, приобрела там задушевных друзей, которые слали ей в больших количествах лакированные дамские туфли с круглыми, бульбой, носами, по моде того времени, и очень широкими каблуками. К сожалению, туфли были всегда малы или велики, приходилось их продавать...

Поговаривали, что зубниха из голубого дома интересуется золотишком, ходит по старушкам, роется с ними в комодах и шкатулках (ей нужно, дескать, золото для коронок), а заодно не брезгает и ценными камушками. Покупает темные старинные иконы, старый фарфор.

В Берендеево приехал капитан. Он, получив отпуск из части, разыскивал высокую сердитую старуху, которая в сорок первом прятала его и еще троих в погребе, прикладывала к ранам столетник, рвала свои нижние юбки на бинты, а потом вывела их лесными тропами к линии фронта. Учитель Савчук установил - это была угрюмая молчаливая Илларионовна, которая не обмолвилась о том ни полс.ловом, схоронила все дело в тайне от своих болтливых, востроглазых соседок. Крепкая баба явилась к капитану с очередной девчонкой, наряженной по такому случаю в новое, специально извлеченное из сундука бумазеевое платье. Пошли слезы, рассказы о золотой незабвенной Илларионовне, о ее доброте, участливости. Если бы знала добрая старушка, что ее любимая внучка не имеет крыши над головой, живет где придется, по чужим людям... К этому времени голубой дом, окруженный еще другими большими и малыми строениями, оказался записанным на какого-то бессловесного старика, которого хозяйка привезла, поселила в пристройке с земляным полом и на людях почтительно называла «крестным». А она была вроде ни при чем, по-прежнему снимала угол.

Капитан расчувствовался, написал в газету, ходил куда- то, хлопотал. В конце концов было принято решение построить дом для внучки героической русской женщины, которая с опасностью для жизни прятала у себя раненых бойцов и офицеров. И за голубым домом, в глубине квартала, вырос кирпичный дом под добротной железной крышей, а заодно просторный сарай, выкрашенный густо-зеленой масляной краской, с окнами и крылечком, снльно смахивающий на жилой дом, а заодно курятник и еще всякая всячина.

И жила теперь крепкая баба, как в сказке, не то в голубом доме, не то в кирпичном, не то в зеленом, а может быть, во всех трех сразу. Две сестренки, обе на одно лицо, с серенькими лицами и голодными глазами, мыли полы, поливали грядки дерьмом из уборной, кипятили инструмент, драили шарики и шишечки зубоврачебного кресла. На дворе здоровенная дворняга в жаркой шубе сторожила покой хозяйки, жрала что-то питательное и дымящееся из огромной глиняной миски, а на нее смотрели грустные недетские глаза девочек. Однажды вышла какая-то неприятность... кажется, хозяйка сильнее, чем надо, ударила одну сестру, а может быть, девчонка сама ударилась головой о балку сарая, где держали свинью и где крепкая баба экономила на электричестве. Замять эту историю, все как-то втихую уладить помог тот же Начальник.

Крепкая баба сменила пуховый платок на фетровую жесткую шляпу с бантом и черной резинкой под подбородок, у нее была синяя бостоновая шуба, туго обжимающая ее широкую квадратную талию, увенчанная чернобуркой, с каменными трубочками клеша, с блестящей подкладкой. Вся она, монументальная, налитая здоровьем, наглая, была воплощением довольства, умения устраивать на нашей грешной планете земные житейские дела. Волосы ее из седоватых давно стали пронзительно-желтыми, пережженными на концах в труху, с темной полоской вдоль пробора, на руках появились золотые часы и браслеты, врезанные в мясо, во рту обильно засверкали золотые зубы, в ушах, оттягивая вялые мочки, повисли грубые золотые подвески, на колыхающейся, низко опущенной груди подскакивала фунтовая золотая брошка.

Летом все углы сдавались приезжим дачникам, они копошились, как муравьи, вокруг домов - и зеленого, и кирпичного, и голубого, с корытами, керосинками, детскими колясками, гамаками. Их прописывали как родственников (Начальник ставил подпись и, подышав на печать, прикладывал ее к листу).

Крепкая баба стала часто ездить в Москву, намекая, что у нее там «сердечный интерес». Попутно охотно брала заказы - купить в московских магазинах что кому нужно. «Ох, я как раз себе ищу то же самое. Отчего не удружить? Ну, накинете мне немного за хлопоты, беготню». То это был тюль с мушкой. То копченая колбаса. То чешские теплые суконные ботинки, прозванные «прощай, молодость», только-только появившиеся в продаже... Прихватывала с собой для выстаивания в очередях и ношения тяжестей крестного, либо крестную (при домах завелась старушка под таким наименованием), либо рослую тринадцатилетнюю Любку, девчонку на все руки.

Операции ширились, наценки понемногу росли, масштабы привоза тоже. Едва появлялась маленькая, пусть самая маленькая трещинка в нашем хозяйстве, как крепкая баба тут же чуяла ее, запускала туда короткопалые руки, вцеплялась малиновыми лаковыми ногтями. Любая недостача, любой дефицит, случайная заминка с подвозом, нерасторопность торговых организаций - все это шло ей на пользу, питало ее, помогало отращивать толстые щеки и широкий кучерской зад. Выпустили новинку: штапель, его не хватало - она состояла при штапеле, она была со штапелем в дружбе, лепилась к нему - не оторвешь. Вволю штапеля - он ее больше не инте ресовал, она и не глядела на заваленные прилавки. Уже охотилась на другую дичь, выискивала другое. Сыпала в мешок навалом, как семечки, химическую рижскую помаду, тогда новинку. Или договаривалась с шоферами-леваками, как лучше подбросить до Берендеева партию первых холодильников «Газоаппарат». Или скручивала в тугой рулон коврики «под гобелен» с рыцарскими замками и венецианскими гондолами.

Из Москвы к ней стал наезжать и подолгу гостить друг- приятель, очень высокий и очень худой, с остро торчащими локтями, плечами, коленями, немного уже плешивый, с зачесанной через лысину прозрачной, точно приклеенной прядью редких волос. Он надевал спортивный костюм, синий с белой полосой у горла, или ярко-красный, и, длинный, тонкий, весь остроугольный, как будто спичечный, бегал по полям, мелькая коленями и локтями. Крепкая баба объясни ла, что он, с одной стороны, спортсмен, тренер по спорту, заработки имеет весьма приличные (оплата почасовая), а с другой стороны, еще и фотограф (оплата сдельная). В Берендееве она спичечного быстро приспособила к делу - он бродил с фотоаппаратом (а потом ездил, когда обзавелся своей