Стая - Алесто Нойманн

— Погоди-ка. — Девушка хмурится. — Это карточки… оборотней?

— Ага.

Откладываю в сторону три или четыре скрепленных бумажных листа и, наконец, натыкаюсь на очень знакомую фотографию. Руки дрожат так сильно, что приходится опереться на железную поверхность сейфа.

Со снимка на меня смотрит молодой парень с измученным лицом и потемневшими от злобы глазами. На шее и лице проступают фиолетовые вены, по шее бегут узоры шрамов и синяков, капилляры в глазах полопались. Челюсти крепко сжаты, даже сквозь снимок, казалось, можно услышать утробный рык и зубовный скрежет. С ненавистью глядя в объектив фотокамеры, он словно подтверждает красную надпись во весь лист.

ОСОБО ОПАСНЫЙ ОБРАЗЕЦ. УНИЧТОЖИТЬ.

— Кто это? — спрашивает Эстер.

— Я.

Поднимаю глаза и встречаюсь взглядом со своим отражением в полуразбившемся зеркале, висевшем справа на стене. По спине пробегают мурашки.

— Ты?! — Девушка в ужасе прикрывает рот рукой. — Невозможно…

— Ничего не изменилось. — Открепляю фотографию от личного дела и прячу ее в карман джинсов. — Кроме самой сути.

Эстер забирает папку из моих рук и принимается читать. Пока я продолжаю свои поиски в сейфе, девушка нашептывает строки из моей карточки, словно не в силах держать тяжелые фразы внутри. Мне даже в голову не приходит, что такое читать не стоит никому.

— Бруно…

Поворачиваюсь, словно ошпаренный. Выронив из рук папку, Эстер смотрит на меня и всхлипывает как потерявшийся малыш.

— В чем дело? — Тут же подбегаю к ней и осторожно провожу по ее щеке тыльной стороной ладони. — Ну-ну, золотая моя…

— Бруно. — Она хочет сказать что-то еще, но ее душат слезы. Шагнув вперед, Эстер обнимает меня так крепко, будто тонет. Уткнувшись лицом в мое плечо, тихо рыдает.

— Ты чего, оно того не стоит… — Растерянно поглаживаю ее по спине.

— Это просто… просто ужасно…

Обнимаю ее и прижимаю к груди. Чувствую, как футболку пропитывают теплые соленые капли. Тихонько баюкая Эстер на груди, я нашептываю что-то успокаивающее. И чем я думал, когда передавал свою карточку ей в руки?! Вспоминаю, что я просто не привык, чтобы меня жалели. Не привык к сочувствию и состраданию. Поэтому протянул ей эти старые бумаги как какое-то фактическое напоминание о Вудсене и его деятельности на этом острове. Совершенно при этом забыв, что за каждой страшной историей прячется чья-то искалеченная жизнь.

— Ты столько вынес, — шепчет она.

— Все это было очень давно, — спокойно говорю я и поглаживаю ее по волнистым светлым волосам. — Так давно, что и не вспомнить.

— Ты все помнишь. — Она всхлипывает и смотрит мне в глаза. — Поэтому мы здесь.

Поднимаю взгляд к потолку. Вспоминаю, как молодой цеплялся взором за эту известку, пытаясь не умереть или хотя бы надеясь пробраться отсюда до самого рая напрямик. Барьер, державший все воспоминания внутри, рушится. Горькая обжигающая волна наполняет меня изнутри. То, что творилось в стенах этого этажа, трудно назвать человеческой жестокостью.

Зверские пытки, придуманные самим дьяволом.

— Все остальные… — шепчет Эстер. — Где они?

— Остальные, — эхом откликаюсь я.

Нас было немного. Всех поймали в одном лесу. По молодости, по глупости, по незнанию. Кем были эти другие?

Джо, лежавший рядом со мной с ожогами и дышавший на счет.

Майерс, которого похоронили после якобы неудачного эксперимента. Его могила продолжала шевелиться еще три дня после похорон, а доктор фиксировал день, когда все стихло.

Питер и Лоуренс, запертые в комнате с открытой трубой, сквозь которую струился полупрозрачный дым. Братья, которые любили друг друга так сильно, что отказались расставаться до самого конца.

Маленький Штепан, которого оперировали без наркоза. Его крики до сих пор будят меня по ночам.

Молодые девчонки и ребята, которые в чьем-то высокомерии не заслужили права на жизнь.

— Умерли. — Я сдерживаюсь из последних сил. — Почти все умерли.

Девушка коротко кивает. Выпустив ее из объятий, снова поворачиваюсь к сейфу, выбитый из равновесия и смытый волной ярости и бессилия.

Как бы сейчас сказала Вальтерия, я милосердно умолчал о самом главном.

Вытянув еще три папки, обнаруживаю то, что так долго искал. Внутреннее чутье подсказывало не трогать, но я просто не мог противиться.

— Вот он. — Достаю книжицу и сдуваю с нее слой пыли. — Наконец-то.

Девушка даже боится спрашивать, что такое я нашел. Сжавшись позади меня, она с ужасом взирает на большой ежедневник в красной кожаной обложке. Отстегнув ремешок, раскрываю книгу и убеждаюсь, что в руки попала летопись дьявола.

«Записки доктора Вудсена»

— Его личный дневник, — тихо бормочу я, перелистывая тонкие страницы.

— Дневник… главврача?

— Если хочешь, прочитаю кое-что вслух.

Я вижу, что она колеблется. Это выше ее сил. Но утаивать все до самого конца у меня не получится. Пускай она хотя бы даст свое согласие на то, чтобы ее впустили в эти мрачные закоулки воспоминаний.

И, несмотря ни на что, Эстер уверенно кивает.

— В Европе настроения сейчас неспокойные, поэтому я планирую оставить завершение исследований до лучших времен. — Прокашливаюсь и продолжаю. — В лазарете на острове Морбатор мне удалось развернуть немыслимую научную лабораторию. Для своих опытов я использую слабых разумом отщепенцев и беспризорников. Более того, мне посчастливилось наконец-то познакомиться с низшими существами, несправедливо одаренными сверхспособностями.

— Низшими существами, — повторяет Эстер и прикрывает глаза. — Господи.

— Расходный материал мне поставили с ближайшего прибрежного города… — Останавливаюсь, потрясенный формулировкой «расходный материал». — Долгая жизнь им не положена по регламенту исследования (поддержание свежести образцов). К сожалению, алтарь науки всегда был залит кровью.

— Ублюдок, — цедит Эстер.

— Мои подопытные — странные существа с любопытно устроенной центральной нервной системой, способной влиять на синтез клеток всего организма. Я называл данный феномен врожденной ликантропией, позволяющей животному оставаться практически бессмертным. Но самым занимательным считаю их способность обращаться в антропоморфных существ, которых обыватель назвал бы оборотнями. — Прерываюсь, мне не хватает воздуха. — В лихорадочном бреду подопытных я услышал, что помимо них существует более могущественный подвид с психическим помешательством, концентрирующимся вокруг вкуса крови. Этот подвид враждует с так называемыми ликантропами… Вот тут-то ты и ошибся, тварь.

— Это он о вампирах? — спрашивает Эстер.

— Да, о них самых. — Перелистываю страницу. — Ему не удалось поймать ни одного.

— Почему вы не убили Вудсена, когда обращались в оборотней?

— Не хватало сил, — тихо поясняю я и пожимаю плечами. — От голода и боли многие сходили с ума. Некоторые не могли двигаться. Об обращениях и речи не шло, организм был измотан. Охрана у Вудсена была превосходная, он вооружал их серебряными патронами.

— Вас и правда можно убить серебром?

— Нет, но ходили слухи о более мощных разработках. По словам Вудсена, одна такая волшебная пулька могла уложить меня на лопатки