Хутор Гилье. Майса Юнс - Юнас Ли

В столовой, надевая накидку, фру давала последние наставления тетушке Раск, предупреждая, что господин Транем непременно потребует на ужин кашу, хотя для всех приготовлена рыба. Потом она сказала что-то еще, но уже совсем тихо, и Майса не расслышала ее слов, хотя нисколько не сомневалась, что речь идет о ней — нужно, мол, присмотреть за ней, проследить за материей, нитками и прочим…

В прихожей Арна раздраженно твердила, что давно пора ехать: надо же успеть купить по дороге мятных конфет и лимонных пряников.

— Ну что, Майса, так и не пришлось сделать примерку? — спросила, входя в комнату, тетушка Раск. — Так, так, а что, вы уже все приготовили? Но послушайте, — в голосе ее все явственней слышалось удивление, — неужели вся эта материя пошла на одно платье? — И она обвела комнату округлившимися глазами, словно надеясь увидеть где-нибудь остатки материала.

— Фру ведь просила пышную юбку, а отделки сколько!.. — отрезала Майса. — Впрочем, это легко можно измерить: вот все кусочки, какие остались. — Она не была расположена сносить эти упреки.

— Да в вашей честности никто не сомневается, — любезно ответила фрекен, — только кроить-то ведь можно по-разному. Знаете, сколько некоторые изводят материала, просто непостижимо. Конечно, они за него не платят, вот и орудуют ножницами, не жалея. — Последние слова донеслись уже из дверей, — тетушка Раск спешила распорядиться ужином.

Кухня была расположена на несколько ступеней ниже комнаты, и старая железная скоба на ее двери, словно напоминание о давно прошедших днях, снизу вверх взирала на изящную фарфоровую ручку, украшавшую собой дверь в столовую.

Маленькая комната, в которой сидела Майса, служила как бы переходом из старой части дома в новую. На выкрашенных голубой масляной краской стенах висели пожелтевшие картинки в узких деревянных рамках, изображавшие в старомодном изысканном стиле историю Абеляра и Элоизы[15]. Сюда выставили стенные часы в темном футляре, которые давно уже не били, а только надсадно хрипели, здесь же нашел приют и раздвижной столик, очень удобный для Майсы, — начиная кроить, она могла раздвигать его, на сколько ей было нужно.

Из кухни доносились стук и шипение — там чистили рыбу, рубили на доске овощи, и время от времени звучал голос тетушки Раск. Аппетитный запах распространялся по комнатам.

Часов около восьми Лена внесла поднос с бутербродами, чаем и двумя только что поджаренными рыбными котлетами.

Хорошо живется в доме господина коммерсанта! Сверкающая вилка — такая большая и красивая, ее приятно взять в руки, а эти котлеты, еще шипящие в растопленном коричневом масле! Майса отрезала кусочек за кусочком, с наслаждением заедала их бутербродом и размышляла, не оставить ли на тарелке полкотлеты: ведь если съесть все до последней крошки, подумают, что она невоспитанная…

— Доедали бы котлету, — стала уговаривать ее Лена, снова вошедшая за подносом.

— Нет, спасибо, я сыта.

— Ну, знаете, фрекен, — услышала Майса из кухни голос Лены, — эта швея только нос от еды воротит. Верно, избаловали ее всякими разносолами в тех домах, где она шьет. Рыбы ей, видите ли, не хочется!..

В столовой накрыли к ужину, и весь оставшийся вечер Майса просидела у лампы, не поворачивая головы.

Ей было слышно, как разговаривали сыновья хозяина — юрист и Антун, служивший в конторе; конечно, они возмущались, что их кормят кашей. Но едва вошел коммерсант, все стихло и долгое время раздавался только стук ложек о тарелки.

— Несите котлеты, Лена! — прокричал Антун, высунувшись из дверей с салфеткой на груди. — Надо же вознаградить себя за эту кашу, — подмигнул он Майсе.

Она слышала, как в столовой открыли несколько бутылок пива, потом зазвучал быстрый говор коммерсанта; после каждой фразы он восклицал: «Что? Что?», но не давал никому ответить.

Ох, а вот и скучный юрист Теодор снова принялся за свои рассуждения. Он распалялся все сильней и шикал на брата, едва тот собирался вставить слово, а коммерсант только поддакивал: «Конечно! Конечно!»

— Ах-ха!

Ну, пошел зевать! Это у него надолго, совсем как вчера.

Майса сложила шитье. На сегодня хватит.

Она выпрямилась, быстро и энергично одернула тонкую юбку и счистила приставшие к ней нитки. Движением плеч она поправила платье и надела манжеты, лежавшие в ее украшенной пером шляпе с высокой тульей. Чтобы не было заметно, что это та самая шляпа, которую она носила летом, Майса приколола к ней вуаль. Коричневым жакетом с отделкой из плюша она всегда гордилась, — он так ладно сидел на ее стройной, тонкой фигуре. Но сейчас и он ее не радовал, надо скорее шить себе что-то на зиму. Майса достала и натянула лайковые перчатки вместо нитяных, которые надевала утром из-за дождя, и взяла стоявший в углу, аккуратно сложенный маленький зонтик. Повязала на шею шелковый шарф в красную полоску. Теперь она выглядела заправской модницей.

Проходя мимо дверей в столовую, она увидела, как коммерсант, прислушиваясь к брюзжанию сына, со скучающим видом ковыряет вилкой в зубах.

— Уже уходите, йомфру Юнс? До свидания! — добродушно крикнул он, не глядя на нее.

Она знала, что, если не поспешит, вслед ей раздастся непременное:

— А женишком еще не обзавелись, а?

Когда она шла по улице, промозглый и серый осенний туман уже окутал газовые фонари; зонтик, пожалуй, ни к чему. Она пересекла Рыночную площадь и зашагала дальше. Майса жила в Грёнланне, и, чтобы попасть к городской больнице, ей нужно было сделать изрядный круг, да еще, верно, придется долго ждать, пока позовут матушку Дамм. А что, если ее вообще не разыщут?..

У небольшого одноэтажного деревянного дома, выдававшегося на улицу, начиналась решетка больничного сада, и Майса замедлила шаги. В детстве она всегда пробиралась в сад отсюда, когда ей нужно было к матери, служившей уборщицей.

В те дни в больнице для Майсы открывался целый мир; можно сказать, она чувствовала себя там как дома. Теперь прежнего заместителя главного врача уже давно не было, после него, верно, сменился не один врач, да и весь персонал был новый. И все же Майса знала, что, пока в больнице работают старый привратник и матушка Дамм, ее связь с этим миром еще не потеряна.

Она свернула в проход между двумя решетками, каждая из которых ограждала отдельную часть сада, и позвонила у больничных ворот. Она хорошо помнила, как маленькой девочкой прибегала сюда к матери — уборщице Марии Юнс, и если, случалось, приходила позже положенного времени, привратник учинял ей настоящий допрос. Она услышала, что где-то внутри прозвенел звонок, и, как прежде, ощутила замирание сердца, точно снова гадала, будет ее ругать или сегодня окажется снисходительным этот худенький прямой старичок, такой придирчивый, а порой и такой добрый, который появлялся из своей будки, одетый в поношенный синий мундир с блестящими пуговицами и белым шарфом на шее — ни дать ни взять профессор-хирург. Во всяком случае, тогда она не сомневалась, что он облечен не меньшей властью и могуществом.

После смерти матери в жизни Майсы все переменилось, — теперь уже она не имела права приходить в больницу и пробираться за решетку сада, где стояли крепкие деревянные и каменные строения и шелестели высокие ивы, которые в дождливые и ветреные дни словно мели по тучам своими верхушками…

Когда через полчаса Майса вышла из больничных ворот, унося в кармане три марки, занятые у матушки Дамм, у нее словно гора с плеч свалилась. Уж она-то знала, где искать матушку Дамм, — налево по лестнице, где в длинном широком коридоре зажигали свет после вечернего обхода. Сколько раз она вот так же стояла перед палатами № 2, № 3, № 7, терпеливо поджидая, когда освободится мать, и хотя с тех пор, как она в последний раз приходила сюда, прошло много лет, она сразу узнала этот особенный запах, неотделимый от больницы…

Думая обо всем этом, она пришла в хорошее настроение и не успела оглянуться, как оказалась возле моста Ватерланнс-бру. Тут с ней поравнялся незнакомый молодой человек; она взглянула на него в свете фонаря и решила, что, верно, это какой-нибудь повеса студент.

У следующего фонаря студент снова оказался рядом с ней. Он был в очках и поглядывал на нее. «Пожалуйста, можете рассматривать меня сколько угодно».

Вдруг он чрезвычайно вежливо поклонился и, приподняв шапку, спросил:

— Наверно, йомфру живет здесь, в Грёнланне?

Она, конечно, ничего не ответила, — ему-то какое дело!

— Я подумал, что вы возвращаетесь из города домой.

Оставалось делать вид, будто у тебя нет ушей.

— Уверяю вас, йомфру, вам не угрожает ничего, кроме самого безобидного вопроса, который никоим образом не оскорбит вашу скромность. Мне только хотелось бы узнать, не скажете ли вы, как найти дом номер сто пятьдесят три по Грёнланнслере?

Батюшки, да ведь это он ее домом интересуется, когда же он ее выследил?