Хутор Гилье. Майса Юнс - Юнас Ли

Входная дверь не была заперта, и минуту спустя он уже стоял, затаив дыхание, в прихожей, и прислушивался. И тут раздался голос — ее голос!

— Прочти теперь ты, Ингеборг: мальчики в стихах ничего не понимают.

Это были стихи из хрестоматии по норвежской истории. Четко зазвенел голос Ингеборг:

Жила-была королева —Любимый цветок короля,Другую такую гордячкуЕдва ли носила земля.

И в спеси своей не хотелаНи с кем ничего делить,И девушкам не разрешалаОна к королю подходить.

Страною от края до краяХотела владеть целиком,Жена — владеть своим мужем,Королева — владеть королем![14]

Грип стоял как зачарованный, пока не услышал, как Ингер-Юханна сказала:

— Теперь я зажгу лампу и задам вам уроки на завтра.

В ту же секунду он выбежал из прихожей и снова стал у окна.

Он увидел ее лицо, освещенное зажженной лампой. Какая чистота черт! Какая линия бровей! Все то же несказанно прекрасное, серьезное лицо, ставшее с годами, пожалуй, еще более выразительным! Все та же гордая осанка, все так же гордо поднятая голова!

Этот образ жил все эти годы в его душе — образ женщины, которая должна была стать его женой, если бы он достиг того, чего должен был достичь, если бы стал тем, кем должен был стать, если бы жизнь дала ему то, что должна была дать…

Грип стоял оглушенный, словно в каком-то угаре, а когда услышал, что дети выходят в прихожую, побрел прочь большими шагами.

Он шел, не видя дороги.

Он уже проделал большую часть пути по склону Гилье, когда из-за гор показалась луна. Он все спешил дальше, его охватило страшное волнение, он видел перед собой Ингер-Юханну, он как бы даже говорил с ней.

Грипа догнали сани. Бубенцы тихо звенели на морозе.

В санях, укутавшись в шубу, сидел старик Рист; он немного осоловел от того стакана, который выпил в Гилье на дорогу.

— Если вам на ту сторону озера, Грип, то становитесь сзади на полозья! — крикнул Рист, поздоровавшись с ним и внимательно его оглядев. — Я хочу посоветовать вам одну вещь: вот если вы могли бы бросить пить… — начал увещевать его Рист.

«Вот так она стояла у лампы, — думал Грип. — Она медленно опустила матовый абажур, и тогда отблеск света упал на ее тонко очерченный рот, на подбородок, на темное закрытое платье и на лоб, когда она склонила свое прекрасное лицо… А потом она отвела взгляд и посмотрела прямо в окно…»

— Главное — попытаться устоять перед искушением, — продолжал Рист, — в ту самую минуту, как тебя охватывает это желание… А ведь это не что иное, как дьявольское искушение…

Грип не мог его больше слушать, к тому же дул очень холодный ветер, и стоять вот так сзади, на полозьях, когда сани мчатся по озеру, было невмоготу.

Он незаметно спрыгнул, а старый Рист продолжал разглагольствовать, уверенный, что его слушатель стоит на запятках.

Когда Грип оказался на льду, пронизывающий, холодный ветер пробрал его до костей. Грип засунул руки в карманы и посмотрел на свою тень — она, казалось, куда-то мчалась. Луна плыла между туч…

«…Свет лампы так тепло озарил ее лицо…»

Три дня спустя Ингер-Юханна стояла вечером у окна и смотрела в темноту. Ее грудь в волнении вздымалась.

Грип умер от воспаления легких на одном из хуторов в долине.

Ингер-Юханна была там все время и ухаживала за ним до последней минуты. Она только что вернулась домой. Она говорила с ним, слышала, как он в бреду звал ее; на нее он устремил свой последний взгляд, прежде чем в нем угасла жизнь.

Луна светила так ясно и холодно. Горы, покрытые белой пеленой, стояли в сказочном сиянии — словно ледники в то давнее лето.

«Велика сила духа, — подумала Ингер-Юханна и глубоко вздохнула, вся во власти печальных мыслей. — Я буду жить тем, что он мне дал».

МАЙСА ЮНС

Перевод И. Разумовской и С. Самостреловой

Ну нет, она не потерпит, чтобы ее, Майсу, сажали с шитьем в комнату для прислуги, хоть они и величают эту комнату то гладильной, то девичьей, то еще бог знает как. Очень ей нужно, чтобы ее равняли с теми, кто живет на господское жалованье и прислуживает, нет уж, увольте, на таких она ни в чем походить не хочет…

Проворные тонкие руки с быстрыми пальцами сердито мелькали над шитьем; три-четыре стежка, и она протягивала нитку.

Майса шила сегодня в доме коммерсанта Транема. Сидя боком к окну за раздвижным столом в маленькой проходной комнате между кухней и столовой, она сметывала длинные швы на юбке. Рядом стояла большая ножная машина с двойным швом, но сейчас она ею не пользовалась.

«Ведь здесь все время бегают мимо вас и хлопают дверями!..» Суетливая тетушка Раск уже в третий раз с милой улыбкой справляется, не будет ли Майсе удобней в девичьей.

А как старательно она весь день закрывает дверь в столовую, прямо будто хочет запечатать ее, — видно, воображает, что имеет дело со сплетниками, которые только и знают, что разносят всякие слухи из дома в дом. Конечно, фрекен, конечно, будьте поосторожней; только меня можете не опасаться, я не из таких!

«В гладильной вам было бы тепло и уютно!..»

Майса невольно состроила кроткую, озабоченную мину, совсем как у тетушки Раск, и немного отодвинула зеленые жалюзи: они заслоняли свет, а здесь, в нижнем этаже с окнами во двор, и без того было сумрачно в этот хмурый осенний день. Казалось, сырой грязный воздух, пропитанный сажей из городских труб, так и льнул к оконному стеклу.

…Ну, а уж это не ее вина, что горничная Лена неплотно притворила дверь ногой, когда вносила в столовую поднос с кофе. Должна сама закрывать как следует, Майса не намерена ухаживать за прислугой, а то еще приучатся смотреть на нее сверху вниз, — нет уж, спасибо.

Шитье двигалось все так же быстро.

Мысли Майсы снова вернулись к тому, над чем она ломала голову с самого утра — где бы раздобыть три марки двенадцать шиллингов, которые она задолжала мадам Дёрум за квартиру; она обещала, что непременно достанет деньги к вечеру, ведь Дёрумам так трудно с домовладельцем.

У Тиллы, что служит у фру Турсен, конечно тоже нет ни гроша… Разве что забежать к старой матушке Дамм, которая работала вместе с матерью уборщицей в больнице? Уж она-то даст в долг, если только у нее есть деньги и если она не успела уйти на дежурство. Правда, надежды на это мало…

Конечно, если бы не этот дорогой зонтик, с которым она пришла сегодня, денег, пожалуй, и хватило бы, она потратила на него сразу все, что заработала за неделю, да еще купила материю на новую блузку. Но ведь и без этого тоже нельзя — раз ходишь по домам, так и выглядеть нужно прилично, а то еще подумают, что ты из простых.

Она настороженно выпрямилась — раздался звонок, и в прихожей открыли входную дверь.

— Кто-нибудь дома, Лена? — По голосу было слышно, что пришедший чувствует здесь себя своим человеком. — Фру или барышни?

Больше Майса ничего не расслышала — во двор с грохотом въехал тяжелый воз с товаром, и все окна в доме задребезжали.

— Входите, входите, господин архитектор, все дома, и сейчас как раз зашла фрекен Сундт…

— Ах, вот как…

Было ясно, что посетитель колеблется — остаться или уйти?

Ну и ну!.. В избытке чувств Майса вскинула глаза к потолку и изумленно развела руками.

Фу ты господи, опять эта Лена загремела в столовой, сдвигая обеденный стол! Майса досадливо передернулась.

Интересно, правду ли говорили у Хейбергов, что господин архитектор намерен посвататься к фрекен Сингне? Страшно интересно… Неужто она пойдет за вдовца?.. Да нет, быть этого не может…

От всех этих мыслей у Майсы даже дух захватило, и она снова склонилась над работой.

Нет, все-таки хотелось бы узнать, остался архитектор или ушел! Ведь если он в самом деле ушел, потому что здесь фрекен Сундт, так и говорить не о чем, все и без того ясно, уж так ясно, что дальше некуда…

В подтверждение своим догадкам Майса кивнула маленькой узкой головой, которая и цветом и формой слегка напоминала только что очищенный кокосовый орех.

Ничего удивительного, что тетушка Раск изо всех сил старается выпроводить ее в комнату для прислуги, — видно, господина архитектора ждали…

Из столовой вышла Лена, неся поднос с кофе.

Майса взяла себе чашку и поставила ее на стол:

— Знаете, Лена, надо, верно, закрыть парадную дверь: я слышу — она скрипит, видно осталась открытой, когда ушел этот господин, что сейчас был здесь.

— Архитектор Торп? А он и не уходил, он в гостиной.

— Вот оно что… Значит, это был господин Торп, а я-то думала, это тот студент, беленький такой, который все ходит сюда, шутит да насвистывает.