Ночь предопределений - Юрий Герт

— Правильно,— сказал он.— Вот именно,— сказал он.— Контакт это контакт,— сказал он.— Вы совершенство, Рита!— Он хохотал, бросив весла.

Между тем лодка отплыла уже довольно далеко от берега, позади никого не было видно, смолкли голоса,— должно быть, на них махнули рукой и, потеряв надежду дождаться, отправились в гостиницу.

— Пора поворачивать,— сказал Феликс.— Отведите весло вправе и держите лодку вдоль берега.

— А Персия?

— Персия?..

— Персия!— сказала Рита,— Персия, Персия, Персия! Хочу в Персию!

Она капризно ударила в днище босой пяткой.

— В Персию!.. А вы уже расхотели?.. Эх, вы!

— Да нет,— усмехнулся Феликс,—отчете же... Я хочу...— Он развернул лодку с помощью весел и повел ее вдоль береговой полосы, смутно темневшей в отдалении.— Хочу, но...

— Что — «но»?.. Что — «но»?..

Она рывком выхватила из-за борта свое, уже бесполезное, весло и швырнула посреди лодки. Казалось, она вот-вот заплачет.

— Вы что, в самом деле?..— смутился он.— Какая Персия?..

— Вы... Знаете, какой вы?— заговорила она страстно и, как обычно, без перехода.— Вы все время хотите одного, а делаете другое... Совсем не то, что хотите, совсем-совсем не то... И поэтому вы все время такой мрачный, и все думаете, думаете... Ну, как так можно?

Она сидела теперь, обхватив колени. Луна освещала ее со спины, образуя вокруг головы тонкий, как медная проволока, венчик. Устремленные на Феликса глаза на побледневшем лице казались до жути огромными.

У него отчего-то сдавило сердце. Давнее воспоминание скользнуло тревожным, слепящим бликом,— лунная дорога, молодой и счастливый голос, распевающий «Санта-Лючию», желание оглянуться и боязнь вспугнуть...

— Не знаю,— сказал он.— Наверное, вы правы.

Он глубоко всадил весла в воду и рванул на себя, ощутив напрягшимися мускулами сопротивление и тяжесть.

Она пересела к нему. Он не сразу выпустил из руки весло, и она спиной оперлась на его руку,— сквозь тонкую материю он ощутил живое тепло ее тела.

— Обнимите меня,— сказала она.— Вы что, деревянный?.. Да бросьте свои противные весла... Крепче!— сказала она.— Так. А теперь поцелуйте меня...

— О,— сказала она,— это у вас очень даже неплохо получается...— Он не дал ей договорить.— Совсем неплохо,— сказала она через минуту, переводя дух. Он снова поймал ее губы, одновременно податливые и жадные. Лодка под ними покачнулась, едва не черпнув накренившимся бортом воды.

— Вы мне все пуговки оборвете.— Смеясь, она откинулась назад, так что теперь была видна ему вся; ее лицо, плечи, шея в распахнувшемся вырезе — все казалось мраморным в желтоватом свете луны.

Рука его, скользнувшая за вырез, не обнаружила лифчика.

— А зачем? Я его редко надеваю. Ведь у меня и без того грудь красивая, правда?

Он понял, отчего такой живой, колышущейся казалась ему грудь Риты днем.

— Правда,— сказал он. Груди у нее были похожи на купола мечетей — совершенной сферической формы.

— Луна... Я чувствую, как она греет, ласкает...— прошептала она, прикрыв глаза.— Но тут мокро...— и засмеялась, сползая со скамейки на дно лодки.

Руки ее сплелись пальцами у него на затылке, она запрокинулась, и он привстал, чтобы осторожно опустить ее на дно,— привстал, покачнулся, ухватился за борт, за уключины, но было уже поздно: лодка опрокинулась, и оба, одновременно вскрикнув, очутились в воде. Ситуация могла оказаться значительно драматичней, если бы не мелкое дно у них под ногами.

— Какой вы!— с досадой сказала Рита, оправясь от первого испуга. Она стояла в воде, которая была ей по локоть, и бессознательно, стыдливым движением натягивала на плечи мокрое платье. Феликс поймал перевернутую лодку, не без труда вернул ей естественное положение, но вычерпывать воду было нечем, и они кое-как добрались до берега, где бродом, где вплавь, хотя последнее было вовсе не просто: ему мешали брюки, ей — длинное; чуть не до пят платье, но отчего-то ни одному из них не пришло в голову облегчить свое положение...

На пути к городку, а потом к гостинице им, к счастью, не встретилось ни души. Рымкеш улеглась в своей комнатке — из открытой настежь двери слышалось ее похрапывание. Феликс подождал, пока Рита, пройдя по коридору, осторожно приоткрыла дверь в свой номер и, не оборачиваясь, нырнула внутрь. До самого порога тянулись — не очень, впрочем, частые — следы от сочившейся с ее подола воды. Феликс вернулся на улицу, с возможным тщанием отжал, не снимая с себя, брюки, выкурил сигарету и направился к себе в комнату. Здесь то ли намеренно, то ли по забывчивости не был выключен свет. Сергей, похоже, спал, но при входе Феликса приподнял с подушки голову, и в его мутных со сна глазах слабой искоркой загорелось стремительно разраставшееся изумление... Он было уже потер лоб, как если бы пытался отогнать наваждение... Однако Феликс, про себя грубо выругавшись, тут же щелкнул выключателем и погасил лампочку.

II

Еще один вечер психологических опытов

Что благородней: духом покориться

Пращам и стрелам яростной судьбы,

Иль, ополчась на море смут, сразить

их

Противоборством?..

Шекспир. 

1

О господи!— подумал Феликс, проснувшись.— Третье утро, третий день! И хотя бы строчка, хотя бы одна толковая мысль! Стоило так надеяться на эту поездку, ехать, забираться к черту на рога — и все ради чего?..

Прямо перед его глазами, у изголовья кровати, со спинки стула свисали брюки, судя по темным, тяжелым складкам, так и не просохшие за ночь. Местами они были словно натерты мелом — это проступала морская соль.

Феликс тихо застонал и отвернулся к стенке. Он, возможно, застонал бы гораздо громче, не будь в номере бомбиста, но он был здесь, и Феликс волей-неволей ограничился тем, что застонал очень тихо, скорее даже только мысленно издал стон, подумав о вчерашнем. И о том, что сегодня ему предстоит зайти в музей за Станевичем и увидеться с Айгуль. Он вспомнил ее слова о предательстве, как бы нечаянно, и однако со значением оброненные там, в Доме культуры, и затем свое бегство после сеанса гипноза... Все запуталось, вздохнул он. Все, все запуталось...

Но при всем том мысли, которым он предавался, прислушиваясь к звукам у себя за спиной, были светлые, кроткие — покаянные. В конце концов, ничто не мешало ему начать жизнь, о которой он мечтал, собираясь сюда. Сосредоточенная, ничем не нарушаемая работа. Наброски. Выписки. Прогулки по окрестностям, с блокнотом в кармане. Если удастся — поездка в Карадонату, загадочный пещерный храм,— не ясно, что именно, и тем не менее — что-то давно его туда манило... А главное — вживание в обстановку, в материал...

Начать новую жизнь можно было прямо сегодня, не медля. Натянуть брюки, сунуть в карман блокнот, шариковую ручку и по утренней прохладе отправиться побродить, пройти к судоремзаводу или подняться на Кургантас... Однако тут-то и была загвоздка. Не рассчитывая на ночные купанья с девочками, он не прихватил с собой запасных брюк, так что для новой жизни следовало прежде всего досушить пострадавшую пару, почистить и провести утюгом, то есть кое-как вернуть себе респектабельный вид. Но этим лучше было заняться в одиночестве... И он лежал, дожидаясь, пока за Сергеем захлопнется дверь.

Но тот, вероятно, не собирался уходить. Феликс слышал, как он поднялся, застелил кровать, как он раза три вышел и вернулся, с крайней осторожностью, не скрипнув дверью, и как затем с такой же осторожностью пододвинул громоздкое кресло к столу и принялся на нем что-то перекладывать, приглушенно шелестя бумагами, вздыхая и выдувая сигаретный дым в распахнутое окно. Бомбист вообще был сегодня верх деликатности и товарищеской заботы, и когда Феликс ругнувшись про себя, повернулся и открыл глаза, он увидел первым делом рядом со злополучными штанами, на застлан ном газеткой стуле, стакан крепкого, темно-янтарного чая со стайкой осевших на донышко чаинок. Рядом на блюдце лежали в голубой обертке два кусочка рафинада. Сахар напоминал о самолете, завтраке, упакованном в целлофан, и надеждах, с которыми Феликс летел сюда...

Наверное, Сергей заметил, как Феликс поморщился.

— Выпейте,— произнес он очень серьезным, соболезнующим тоном.— Не знаю, как вам, а для меня чай с утра — первое дело... Только ваш-то совсем остыл. Хотите горяченького?

— Не надо,— сказал Феликс, прикрывая ладонью стакан. Интересно, что он помнит... знает о вчерашнем? Феликс скользнул по лицу Сергея, выражавшему, казалось, одну только готовность.

— Настоящий,— сказал Сергей,— Индийский. Да еще и с белым слоном... Это здесь-то! Потрясно, а?..— Он улыбнулся, довольный, от уха до уха. И Феликс улыбнулся тоже, вспомнив при этом о Рымкеш и своем презенте, который, по неведенью Сергея, вернулся к нему таким замысловатым путем.