Язык в языке. Художественный дискурс и основания лингвоэстетики - Владимир Валентинович Фещенко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Архивная публикация занятий Бенвениста языком художественной литературы по неожиданности и даже сенсационности сравнима с обнародованием в 1960‐е годы соссюровских исследований по анаграммам в художественных текстах, о которых мы писали выше, в параграфе 2 настоящей главы. Неожиданность их связана с тем, что ни Соссюр, ни Бенвенист, как считалось, не уделяли внимания языку литературы. Оказалось, совсем наоборот: их подходы открывали новаторские лингвистические перспективы в изучении художественного дискурса, пусть и остались недоработанными и не вполне сложившимися в глазах самих их авторов. Попытка Бенвениста создать оригинальную теорию поэтического высказывания опередила время, а в чем-то наметила и до сих пор не осознанные в лингвопоэтике аспекты языка поэзии. Поскольку в русской научной литературе эти архивные находки еще никак не освещались, мы считаем нужным остановиться на записях Бенвениста подробнее. Тем более что они непосредственно касаются лингвоэстетических вопросов, разбираемых нами в настоящей работе.
В одной из опубликованных при жизни и известных статей «Форма и смысл в языке» Э. Бенвенист упоминает проблему поэтического языка, но лишь с тем, чтобы исключить ее из своего лингвистического рассмотрения:
Нашей областью будет язык, называемый обыденным, обиходным языком, и мы намеренно исключаем из рассмотрения язык поэтический, который имеет свои собственные законы и собственные функции [Benveniste 1980: 216–217].
Словно смущаясь этим заявлением о радикальной дихотомии двух «языков», он добавляет:
Задача, признаемся, уже весьма объемна. Но все, что мы сможем уяснить себе в изучении обыденного языка, будет несомненно полезным – прямо или косвенно – и для понимания поэтического языка [ibid.].
Язык литературы, таким образом, основан на обиходном языке, но, имея свои эстетические свойства, вырывается за пределы обычного лингвистического анализа, требуя особых формулировок и методик.
Заметим, что в черновиках к другой своей знаменитой статье «Семиология языка» ученый противопоставляет в общем виде сигнификацию в языке и сигнификацию в искусстве: «Сигнификативные отношения в области искусства выводятся изнутри художественной композиции», тогда как повседневный язык является «системой, построенной на уже готовых правилах сигнификации» [цит. по Laplantine 2015: 115–116]. Система художественной сигнификации выражается (точнее, в терминах Бенвениста, высказывается – s’énonce) изнутри целостной композиции с помощью оппозиций, организуемых автором-художником применительно к конкретному произведению искусства. Французский лингвист тут же вводит понятие «семиотики литературы» (sémiotique littéraire), отмечая, что эта семиотика не представляет собой жесткой системы и конвенции. Впрочем, он не решается включить в окончательный текст статьи эти замечания, по-видимому, не будучи уверенным в них. Тем не менее последующие занятия Бодлером, кажется, убедят его в необходимости особой семиотики и семантики поэтического языка71.
Исследование Бенвениста представляет собой анализ стихотворений Ш. Бодлера (а также эпизодически С. Малларме) на самых разных языковых уровнях. Сохранившиеся листки испещрены выписанными словами, грамматическими формами, звуками, фразами, строками из наследия французского предсимволиста. Складывается впечатление, что известный лингвист настолько увлекается систематизацией поэтического материала, что не может остановиться в своих структурных разборах. Но самое важное, как нам кажется, достоинство этих разборов состоит в тех теоретических положениях, которые Бенвенист выводит тут же, буквально между строк анализируемых стихов. Эмпирические примеры и теоретические обобщения чередуются от листка к листку, а подчас записываются вместе на одном листке. Именно теоретические положения представляют для нас особый интерес.
Бенвенист рассматривает задачу найти ключ к проблеме, которую ставит поэтический язык (а именно язык Бодлера), как проблеме сугубо лингвистической (не философской, литературоведческой или какой-либо иной) в ряду других «проблем общей лингвистики», решаемых в одноименных двух томах его статей. Прежде всего, лингвистика изучает «отношения», а значит, в поэтическом языке надо искать свои отношения:
<…> поэт оперирует словами. Связь между выбором и расположением слов, с одной стороны, и «смыслом» выражаемого, стиха, поэмы, с другой, – вот лингвистическая проблема, проблема отношений (28072).
Как видим, имеются в виду соотношения парадигматики, синтагматики и семантики поэтического текста.
В листе 267 он задается вопросом, нельзя ли мыслить поэтическое выражение как «семантический уровень sui generis, инородный семантике обыденного языка», и заключает:
В сущности, было бы вполне естественным предположить, что поэтический язык обладает своей собственной семантикой.
Этот акцент на «семантике» перекликается с вопросом о «сигнификации дискурса», поднимаемым Бенвенистом в статье «Семиология языка». Идея семантической области как отдельной от остальных областей, требующая собственного концептуального аппарата и определений, присутствует в рукописи о Бодлере:
Кажется, поэтический язык раскрывает нам такой тип языка, об объеме, богатстве и особой природе которого мы до настоящего времени едва ли подозревали.
Подобно тому, как Соссюр призывал изучать язык «в самом себе и для себя»,
поэтический язык должен рассматриваться в самом себе и для себя. Он обладает иным способом сигнификации, чем язык повседневный, и должен получить отдельный аппарат определений. Он требует другой лингвистики (303);
анализ поэтического языка требует во всем объеме лингвистической области особых категорий (319).
