Язык в языке. Художественный дискурс и основания лингвоэстетики - Владимир Валентинович Фещенко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Здесь Якобсон очень кстати приводит сходный пример из поэзии на английском языке: строчку из стихотворения Каммингса 1935 года: silent not night by silently unday [Cummings 2013: 432]. Американский поэт намеренно и повсеместно нарушает правила грамматики, Аграмматизмы Каммингса совсем, как кажется, не случайно понадобились Якобсону в его обосновании неправоты Хомского в отношении якобы «бессмысленности» искусственных фраз про «зеленые идеи».
Как видно из полемики Хомского и Якобсона, аномальное высказывание оказывается водоразделом между двумя теориями языка – нормативно-грамматической (генеративистской) и лингвопоэтической. Размышления Якобсона по поводу поэтических «неправильностей» вскоре легли в основу его фундаментальной статьи 1960 года «Лингвистика и поэтика», в которой учреждается постулат об особой «поэтической грамматике», отличной от грамматики нормативной [Якобсон 1975]. То, что в обыденном языке признается речевой патологией и аграмматизмом, в поэзии становится конструктивным принципом, заряженным «поэтической функцией языка» (см. о роли этой статьи в следующем параграфе, а также в параграфе 2 главы II). Как и в 1920‐е годы в статье о Хлебникове, в 1960‐е Якобсон строит свою теорию языка и коммуникации на основе отмечаемых аномалий поэтического текста. Именно в связи с такими тесными контекстами и трансферами между поэзией и лингвистикой русская наука о языке развивает взгляд на литературу как особый язык и особую коммуникативную систему. Эта тенденция не характерна для англо-американской лингвистической традиции ХХ века, квинтэссенция которой в 1950‐е была представлена в теориях Хомского и его круга.
Итак, в этой части главы мы остановились на одной из ключевых характеристик авангардного текста, сопрягающих его с лингвистическим поворотом в науке – его аномальности, а также аномальности высказывания вообще и поэтического высказывания в частности. Дискуссии лингвистов 1920–1950‐х годов о роли правильных и неправильных высказываний в формировании языковых теорий совпадали и по времени, и содержательно с языковым экспериментом художественного толка, обнаруживая общие концептуальные ходы между наукой и искусством. Приведем формулировку О. В. Коваля о такого рода лингвоэстетических схождениях:
Эстетические достоинства лингвистических предложений (условно названных нами карначомпами – от сочетания имен Р. Карнапа и Н. Чомского (в русской версии – Н. Хомского), предложивших, помимо Л. Щербы, наиболее типовые (типические) и образные языковые образования с морфологически насыщенной, но экстенсионально нулевой информацией), – зиждутся на способности языковой системы как бы обнажать свой каркас, демонстрируя скрытые в ней эмерджентные потенции языковой образности. <…> Лингвистически экспериментальная форма описываемых конструкций, претерпевая напряжение между замкнутостью грамматической сетки отношений и рекурсивной бесконечностью линейного развертывания, приобретает эффект пластичности, а сама конструкция выходит за рамки изначально предначертанной информативности. Подобно тому, как это происходит в авангардной живописи, здесь на светлое сознание лингвиста всплывают «не вещи, но отношения». И в этом смысле авангардист-лингвист, скажем Чомски (Хомский), оказывается близок (равен?) художнику, например Браку. Их обоих объединяет одно – эксперимент со знаками и опыт их содержательной интерпретации [Коваль 2007: 10–11].
Характерно также, что изучение аномалий разного типа в последние десятилетия ведется преимущественно в русской лингвистике; западной науке о языке это не столь свойственно. В русской науке общее определение аномалии в лингвистике впервые было дано в 1970‐е годы Ю. Д. Апресяном, понимавшим под ней «нарушение правила употребления какой-то языковой или текстовой единицы» [Апресян 1990: 50] и видевшим в ней «точки роста новых явлений». В дальнейшем такие лингвисты, как Н. Д. Арутюнова, Т. В. Булыгина, Б. А. Успенский и др., предложили классификации аномальных употреблений в языке [Арутюнова 1987; Булыгина, Шмелев 1997; Успенский 2007]. Следующим шагом в этом направлении стали работы по аномалиям в литературном тексте. И. М. Кобозева, Н. И. Лауфер [1990] и Т. Б. Радбиль [2012; 2017] выделили разновидности аномальной вербализации текстовых категорий: связности, целостности, единства, субъективной модальности и др. Т. Б. Радбиль не только рассматривает все многообразие аномалий на различных уровнях языка конкретного автора (А. Платонова), но и ставит вопрос о специфических «текстовых аномалиях», считая такие аномалии нормой художественного дискурса:
в художественном тексте многое из того, что безусловно осознается как некая аномалия, реально является нормой для концептуальной и языковой организации данного художественного дискурса [Радбиль 2017: 296].
В этом параграфе мы рассмотрели лишь те языковые аномалии, которые можно назвать вслед за Т. В. Булыгиной «непереосмысляемыми» и которые являются результатом сознательного или бессознательного текстопорождения. Такие аномальные высказывания «не могут быть сведены к стандартной семантике и привлекают внимание к самому нарушаемому правилу» [Булыгина, Шмелев 1997: 442]. Мы исключили из анализа те аномалии, которые являются чистой «неправильностью», оговорками или ошибками, даже если таковые носят системный характер. Например, известные «бушизмы» или речевые обороты прочих известных политиков служат лишь частью речевого портрета их производителей, но являются, в терминологии Булыгиной, переосмысляемыми, то есть, несмотря на свою неправильность, способны восприниматься широкой публикой как передающие какую-то понятную мысль. Мы исключили здесь также некоторые явления языка интернета, в частности получивший распространение некоторое время назад «олбанский язык», описанный в [Кронгауз 2013], поскольку при всей необычной форме сообщения на таком «языке» легко прочитываются и используются широким кругом говорящих. Речь шла здесь о различных аномалиях, представляющих проблему для интерпретации реципиентами и, что более важно, ставящих проблему для самих лингвистов, вынужденных проверять на прочность свои инструменты лингвистического анализа при обращении к подобного рода текстам.
3. Художественный текст и поэтическое высказывание в лингвистике 1960–1990‐х годов
Лингвистическая поэтика в коммуникативной парадигме: после Р. О. Якобсона
Как было показано в предыдущем параграфе, программная статья Р. О. Якобсона «Лингвистика и поэтика» 1960 года сложилась в результате полемики с его американским коллегой Н. Хомским по поводу природы аномалий в языке и в поэзии. Статья намечает программу исследований в области языка художественной литературы (главным образом
