Язык в языке. Художественный дискурс и основания лингвоэстетики - Владимир Валентинович Фещенко

поэтического языка) в гораздо большем объеме, чем во времена русского формализма и пражского структурализма. Ранняя история зарождения такого объекта лингвистического исследования, как «поэтический язык» в начале ХХ века, описана нами в работе [Фещенко 2009]. Отдельные положения формального метода и его структурно-функциональных продолжений были затронуты в первой главе нашей книги, а также в параграфе 2 настоящей главы. Здесь мы считаем необходимым обратиться к некоторым позициям лингвопоэтических исследований, проводимых после известной статьи Якобсона, с 1960‐х годов до наших дней. По нашему мнению, они также являются частью лингвоэстетического поворота на этапе, более близком к нашим дням.

Якобсон никогда не прекращал занятий языком художественной литературы, от самых первых студенческих опытов до последней книги «The Sound Shape of Language» [Jakobson, Waugh 1987]. Однако именно его статья 1960 года стала толчком к новым направлениям в лингвопоэтике. Вновь возвращаясь к своим идеям еще революционного времени, он посвящает статью «отношениям между поэтикой и лингвистикой», которые должны быть, по его мнению, налажены теснее. Аргументация тут нацелена на объединение методов лингвистики и литературоведения в рамках одного, лингвопоэтического, подхода:

Основной вопрос поэтики таков: «Благодаря чему речевое сообщение становится произведением искусства?» Поскольку содержанием поэтики являются differentia specifica словесного искусства по отношению к прочим искусствам и по отношению к прочим типам речевого поведения, поэтика должна занимать ведущее место в литературоведческих исследованиях.

Поэтика занимается проблемами речевых структур точно так же, как искусствоведение занимается структурами живописи. Так как общей наукой о речевых структурах является лингвистика, поэтику можно рассматривать как составную часть лингвистики [Якобсон 1975: 194].

Термин «лингвистическая поэтика» не появляется в указанных статьях Якобсона. Однако в комментариях к своей переписке с Н. С. Трубецким он позже отмечал, что в 1950–1960‐е годы систематически разрабатывал «свою программу лингвистической поэтики (linguistic poetics)» [Письма и заметки 2004: 22]. Вообще говоря, словосочетанием «лингвистическая поэтика» пользовались еще в 1920‐е годы В. М. Жирмунский (называвший Якобсона ее «крайним представителем») и Б. М. Энгельгардт, но не в качестве термина. Терминологический и дисциплинарный характер это наименование приобретает у советских и немецких ученых, следующих за программой Якобсона.

Пожалуй, самое раннее изложение основ «лингвистической поэтики» мы встречаем в статье В. П. Григорьева 1979 года. В частности, здесь формулируется обновленное определение поэтического языка как

языка с установкой на творчество, а поскольку всякое творчество подлежит и эстетической оценке, это язык с установкой на эстетически значимое творчество [Григорьев 1979: 77–78].

Особо отметим эпитет «эстетически значимое», которым пренебрегает Р. Якобсон, оставаясь на некоторых позициях русской формальной школы. В фокусе лингвопоэтического исследования, согласно Григорьеву, оказывается поэтическое слово как «экспрессема».

Лингвопоэтическая школа, во главе которой стоял В. П. Григорьев, по сей день продолжает плодотворные исследования языка художественной литературы. В частности, О. Г. Ревзина разрабатывает системно-функциональный подход в лингвопоэтике [Ревзина 1989; 1998]. С. Т. Золян противопоставляет свою «текстоцентричную» модель поэтического языка «словоцентричной» [Золян 2016]. Успешно развиваются основанные на идеях Григорьева «поэтическая лексикография» (Н. А. Кожевникова, Л. Л. Шестакова, А. В. Гик, З. Ю. Петрова); «поэтическая социолектология» (О. И. Северская), «поэтическая филология» (Н. А. Фатеева).

Практически все указанные подходы российских ученых привержены постулату о языке художественной литературы как особому под- или над-языку национального языка. По заключению Ю. С. Степанова, язык литературы в зависимости от общества и традиции в большей или меньшей мере отличается от повседневного языка, а правила художественного языка всегда отличны от правил языка обиходного. Важным положением является также то, что язык литературы исполняет эстетическую функцию национального языка [Степанов 1990].

Несколько иными, но отчасти сходными путями лингвопоэтика развивалась в немецкоязычном мире. Здесь были заложены основы текстоцентричной поэтики. Из ученых, внесших вклад в немецкую лингвопоэтику, стоит отметить чешско-немецкого семиотика Р. Познера – наследника Пражской лингвистической школы. В частности, он разрабатывал вопрос о «поэтической коммуникации» и «текстовой семиотике» художественной литературы [Познер 2015]. С русской традицией изучения языка литературы немецких ученых роднило посредничество чешского структурализма, одинаково актуальное для обеих национальных школ, а также внимание к художественному тексту как принципиально отличному по устройству от иных текстов (этот аспект особенно сближал немецко-чешскую науку с Тартуской школой Ю. М. Лотмана).

Несмотря на то что лингвопоэтический манифест Р. О. Якобсона был написан им впервые на английском языке, следов солидарности с его программой в англо-американской науке о языке мы практически не обнаруживаем. Скорее здесь стоит говорить о неприятии идеи самостоятельности поэтического языка как объекта исследования. В генеративной лингвистике язык изучается безотносительно его дискурсивных вариаций, и, следовательно, интереса к языку литературы не проявляется. Исключением можно считать лишь ранние исследования Т. Ван Дейка по «генеративной поэтике» [см., напр., Van Dijk 1971; 1972] и работы М. Халле и П. Кипарски по генеративной метрике стихотворной речи. Однако они касаются в основном лишь формальных или жанровых аспектов художественной речи70. В остальном американская, и в особенности британская, филология начиная с 1970‐х годов устремилась в сторону широко понимаемой стилистики. Язык художественной литературы интересует стилистику лишь как часть и разновидность общеобиходной коммуникации и не является отдельным объектом изучения.

Английская традиция лингвистического интеграционизма (основанная Р. Харрисом) помещает художественный текст на равных правах с другими текстами в единый коммуникационный универсум [см., напр., Carter 2004]. Согласно этому подходу, интерпретация текста зависит только от вовлеченных субъектов (каков читатель, какое время и какое место). При этом сама «литературность», «поэтичность» и «эстетичность» художественного текста нивелируется. Стилистика в английской традиции преобразуется в изучение коммуникативных стилей. Представитель этой школы М. Тулан характерным образом признается, что программа Якобсона в большинстве западных лингвистик не реализовалась [Toolan 2010]. И хотя некоторые ученые, например Д. Аттридж [Attridge 2004] и Н. Фабб [Fabb 1997], признают литературу особой формой языка, эстетическая природа ее поэтической функции остается в стороне от аналитического внимания.

Поэтический дискурс и поэтическая коммуникация: концепция Э. Бенвениста

Выступления Р. О. Якобсона начала 1960‐х годов по проблемам лингвистической поэтики возбудили интерес к