Алпамыш - Фазил Юлдаш

Увидав себя заточенным в зиндан, сильно сокрушился Алпамыш душой и, раскаиваясь в своих оплошных делах, заплакал, так говоря:

— Суждено, увы, такое горе мне!Узник я в чужой, далекой стороне!В этом подземельи, в темной глубинеСколько лет придется жить в позоре мне?Вряд ли выбраться удастся вскоре мне!Был главой Конграта, счастлив был вполне,Был любим женой, утехой был родне,Был мечом, щитом своей Конграт-стране, —Все это прошло, минуло, как во сне!Обречен я сам с собой наединеВ этой тесной яме, на холодном днеВспоминать о каждом том свободном дне!Обо мне справляться кто придет сюда?В той стране моей, что мной была горда,Жив я, мертв ли — кто узнает и когда?Посчитают так: случилась с ним беда, —Он ушел в поход — и нет его следа.Старый мой отец, моя старуха мать,Долго-долго вам меня придется ждать!Об освобожденьи можно ль мне мечтать?Если бы имел я крылья, чтоб слетать,Чтобы о себе хоть весточку подать!Станешь там вдовою ты, моя жена!Ты, сестра моя, как горевать должна!Родина моя, защиты лишена,Ты не станешь ли врагом угнетена?Мощь моя была на благо вам нужна, —Бесполезной стать она обречена.Опозорен я перед своей страной,Заклеймит стыдом меня народ родной.Если бы на путь я не вступил дурной,Если бы не пил отравы той хмельной,Если б я той ведьме не поверил так,Если б не заехал к ней гостить, дурак,Если бы не слушал тех девичьих врак,Если бы не пил отравленный арак, —Разве б одолел меня трусливый враг,Разве бы меня он заточил в зиндан?!Сам себя сгубил я, Алпамыш-султан!..

Как бы ни было, — что хочешь, бормочи,Яростно кричи иль, как немой, молчи, —Алпамыш сидит в зиндане день за днем,Наблюдать за ним приходят зиндачи, —Бросят кость — глумятся: «Пищу получи!»Вот что Сурхаиль подстроила ему!Ходят калмыки — ликуют потому…

А молва такая весь обходит мир:Мол, погиб в неволе Алпамыш-батыр.Эта весть приходит и в страну Конграт,Люди там и тут об этом говорят, —Опечален друг, лукавый недруг рад.Правда или ложь — поди-ка разбери,Но коснулся слух и уха Байбури, —Так убит он горем, что хоть сам умри!К родичам спешит он: «Правда или нет?»Все ему дают уклончивый ответ.Разве скажет правду родич иль сосед?А не зная, он теряется сильней.Если жив Хаким, — сыскаться б должен след,Если умер, — как оплакать без примет?Ждет он, ждет, — приходит к байвуче своей —Тайну мук своих он открывает ей.Думают: Хаким ушел ведь не один, —Сорок человек в поход увел их сын;Если б не погибли все, то нет причин,Чтоб ни одному и вестки не подать.Видно, все погибли и погиб их сын!Только говорить не следует Барчин,Чтоб и вида, мол, невестке не подать.«Горе, мол, в себе покуда утаим!..»Но в один из дней сама Барчин-аимОт соседских женщин услыхала весть:Говорят, мол, люди, что погиб Хаким.Как же с Калдыргач ей душу не отвесть?И Барчин сестре приносит скорби весть.

Песнь вторая

Прослышав о смерти Алпамыша, но истинной правды не добившись, затаила свое горе мужественная Барчин-аим и от всех в стороне плакала потихоньку над своей несчастной судьбой. Дни шли, месяцы текли, — вся родня сердцем сокрушалась, поверила в конце концов молве, — оделись все в черное, в скорбное. Так год прошел, — Байбури задал богатый поминальный пир по сыну своему — Алпамышу. Кончились поминки — вся родня одежды скорби с себя поснимала, а были и такие, что и самую скорбь позабыли…

Была у Байбури рабыня-наложница-персиянка — Бадам имя ей было. Байбури имел от нее сына по имени Ултан; плешивцем был он, — Ултантазом прозвали его. О самой Бадам, кто и какая она была, мы в другой раз расскажем. А пока — об Ултане, сыне ее, поговорим. При Алпамыше — кто с этим Ултаном считался? Сын наложницы-персиянки, ему, мол, трона не наследовать. Хоть и обижать его не обижали, — все-таки сын бия Байбури, живет все-таки при его доме, — не отказывается от него отец, — задирать-обижать его тоже нехорошо. А так — внимания на него не обращал никто. Одни только табунщики побаивались его, заискивали перед ним: «Все-таки бия сын, поставлен начальником над ними — от него мы зависим».

Когда Алпамыш на чужбину в поход отправился и сгинул там, — Байбури-бий, в горе по Алпамышу, одряхлел сразу, вкус потерял к управлению народом. А Ултан голову поднял, думает про себя: «Мой час пришел!» Действительно — приспешники у него нашлись, удалось Ултантазу власть захватить, — стал Ултан мухурдаром, чужаки, над конгратцами возвысились, глумились над ними.

Много времени не прошло — показал себя Ултан: мстить начал всем, кто не считался с ним раньше, приспешников своих на первые места поставил, самых достойных, заслуженных людей на последние места определил. Стал он с беками своими угнетать народ, — стон пошел в стране от правления их. А старого Байбури — отца своего и его байвучу — мать Алпамыша, слугами своими сделал, а Калдыргач-аим угнал он в степь к Бабир-озеру — верблюдов пасти. Больше всех боялся Ултантаз Караджана: обезоружил он его, коня у него отобрал, далеко в горы нелюдимые на Алатаг сослал его, под страхом смерти запретил ему с людьми встречаться и людям под страхом смерти запретил к нему приходить. А Барчин не трогал он, — так про нее решив: «Куда ей от меня деться, — все равно моей она стать должна. Раньше — позже ли, — мне достанется…»[30]

Время шло, разговоров об Алпамыше все меньше становилось, многие забывать его стали, — никто уже почти не верил, что может он живым оказаться…

Барчин незадолго до отъезда Алпамыша на чужбину понесла от него. Когда у нее родился сын, она его Ядгаром назвала:[31] «Пусть памяткой будет мне по Алпамышу», — сказала она… Время шло, — подрастал Ядгар, Барчин часто усаживала сына перед собой и, себя утешая, так говорила ему:

— Был бы жив Ядгар, мой дорогой сынок!Выживет — в народе мужем станет он,Мужем став, заменит он отца в свой срок, —Слез моих тогда он высушит поток.Ултантаз теперь стал знатен и высок, —Не в черед схватил он власти поводок.Как высокомерен стал он и жесток!Лучшими людьми в стране он пренебрег,Худших — к своему правлению привлек.Мухурдар такой стране родной не впрок.Справедливости он не дает дорог,Путь насилья стал свободен и широк.Если весь Конграт поработить он мог,Если властен он, как всемогущий рок,Кто ему хоть слово скажет поперек?Знатных и простых согнул в бараний рог!

Хоть и от рабыни был Ултан рожден,Все же к дому бия был он сопричтен,Все же назывался сыном Байбури.Но и престарелый бий-отец, смотри,Как последний раб Ултаном угнетен, —Быть его слугою старец принужден!Байвучу-старуху он на склоне днейОтдал в услуженье матери своей.Калдыргач-бедняжку как унизил он, —Из родного дома выгнал, выжил он!Он ее угнал на озеро Бабир —Стала Калдыргач верблюдов там пасти.Гнет обид подобных как перенести?Проклят будь такой несправедливый мир!..Одинокая, она в степи живет,Слезы день за днем, беспомощная, льет.Изредка домой печально прибредет, —С маленьким Ядгаром сердце отведет.Сколько раз вокруг сиротки обойдет,Сколько раз его к своей груди прижмет,Скажет: «Мне другой утехи в жизни нет.Друг мой, брат, погиб — и не разыскан след, —Ты, Ядгар, от брата сохраненный свет!»Скажет Калдыргач — и, словно расцветет,Своего любимца нежно обоймет,На руки возьмет, к груди его прижмет —На верблюде в степь с собою увезет.К озеру Бабир доставит их верблюд, —Станет Калдыргач пасти верблюдов тут,Станет Ядгарджан резвиться тут в степиБлиз своей любимой Калдыргач-апы.Поживет она на Бабир-коле с ним,Временно забудет горе, боли с ним…

Так вот — в горе и в униженьи жили они без Алпамыша под властью Ултантаза…

Дни за днями шли, месяцы и годы текли, — Алпамыш все в том же калмыцком зиндане пленником сидел. Смотрит он однажды из ямы своей вверх, видит — крылья над зинданом распластав, гусь кружит. Увидел гуся Алпамыш — и такие слова ему сказал: