Страна городов - Дмитрий Щёкин

— Логично. Подтверждаю я.

— Раз великий вождь сразу не убил недостойных, попавших в плен, значит их судьба — впереди.

— Возможно. Почти соглашаюсь.

— Какая бы не ждала судьба соплеменников, пятерка готова ее разделить — в поход шли вместе, вместе и вернутся, или погибнут в походе — дело житейское.

Вспоминаю Чаку. Что это? Фатализм и полное безразличие скота к своей судьбе, или нечто высшее — готовность стать плечом к плечу с товарищами, вместе с ними ответить за коллективно принятое решение? Рассуждения моего времени о сверх ценности человеческой жизни — конечно привлекательны, но они — еще и индульгенция для негодяя и предателя, который для себя будет прав — я же сверхценен сам по себе, и значит — имею право удрать, когда погибают мои друзья, когда соплеменники стоят плечом к плечу? Мораль, выдаваемая за общечеловеческую — мне позволено абсолютно все, на остальных — наплевать, не свойственна этим детям природы. С точки зрения «общечеловека» — все только для него. А такой вот Чака, или «мамонтенок» — готов заслонить собой свое племя, пусть он грязен, и неважно, пардон, пахнет, не имеет представления о высоких материях, — он мне как-то ближе. По духу.

У меня рождается идея, как распорядится свалившимся на голову богатством в лице аж двадцати пяти юных лоботрясов. Надо их энергию направить в мирные цели. Как завещал нам Аль Капоне: «Не можешь победить мафию — возглавь ее».

Быстренько выстраиваю на поляне незадачливых мамонтят. С помощью Оленя, Кремня и Кима разъясняю следующее.

Вы, недостойные, приняты в племя Рода на испытательный срок. Капаю в подставленный Леной горшок с водой каплю своей крови. Лена обносит мамонтовую фауну по кругу, заставляя каждого отпить по глотку, одновременно срезая путы с тех, кто еще повязан.

Обращаюсь ко всем. Вы все — и люди Кремня, и сыновья Мамонта — теперь «одна племя и одна кровь.» Пока я вас не отпущу — нам идти и жить вместе, вместе охотиться. Кто задумает уйти, оставив племя — кровь вскипит в его жилах, и мой тотем — Игорь довольно лыбясь дует в «дуделку», и на поляне разносится подтверждающий рев, — сожрет отступника. Все свободны.

— Дружба, жвачка, хинди — руси — бхай — бхай! — это уже вставляет свои пять копеек Антон. (Длинна автострады у меня в уме увеличивается еще на десяток метров.) Умеет, зараза, опошлить любой торжественный момент.

«Принятые в пионеры», за исключением нескольких унылых рож, воинственно вопят «Баррра», — наверно полагают, что теперь имеют полное право на этот крик, разметающий превосходящего противника, как сухие листья. Все. Торжественная часть окончена. Теперь надо разобраться с унылыми рожами, дополнительно «накачать» вновь принятых обещаниями и демонстрацией материальных благ, что они получат, если будут лояльными вновь обретенному племени, объяснить условия пребывания на острове.

«Унылые» — это парни с поломанными конечностями. Их можно понять — в первобытном мире сломанная рука, если неосторожный чудом оставался жив, а не умирал, к примеру, от гангрены, — трагедия. Ее владелец — уже не охотник, не рыбак, не добытчик, в общем. Если племя оставит несчастного у себя — его удел вместе с женщинами заниматься посильной работой в стойбище. Для настоящего мужчины — настоящая и трагедия. Успокаиваю их, заявляя, что лубки, которые стягивают их шаловливые конечности, посмевшие поднять камни и копья на великих нас, — это дар духов, который поставит их в строй, без следов от ран. Надо только не снимать повязки, не беспокоить рук и через луну будут их лапки как новые.

Дальше мы шли почти без приключений, если не считать дождей, превративших наш путь в унылое шествие под холодными струями, бьющими со всех сторон. Однако, никто не простудился, через четыре дня мы вышли к берегам озера.

Глава 21. Дома!

Нет места милее родного дома.

Берег было не узнать. На пляже появились причальные мостки для пирог, на острове кипела жизнь и увеличилось количество дымов — жизнь, как видно — кипела во-всю. Заметившие нас дозорные на берегу острова, прыгали и орали, видно было ужимки и прыжки замечательно, слов же было не слыхать. Расположившись табором на галечнике, стали ожидать транспорт с острова Веры.

Я так и не поговорил с Антоном, и часто ловил его напряженно-ожидающие взгляды искоса — дескать, какие плюхи ожидают меня от дражайшего Дмитрия Сергеевича? Подозвав к себе красавца, решил устроить ему предварительную головомойку за проявленную самодеятельность.

— Антон. Во время нашего похода ты проявил и смелость, и находчивость, за что тебе огромная благодарность. В моменты, когда нужно было действовать без промедления, ты действовал выше всяких похвал, хотя мне за тебя было порой просто страшно. Но! Черт тебя побери! С какого такого перепугу ты, засранец, лезешь в мою личную жизнь! Кто тебе позволил объявить меня мужем Эльвиры, и вообще что ты себе позволяешь — племя Рода! Великий вождь Дмитрий ибн Сергеевич, мля! А то, что ты материться научил Оленя? Или ты забыл наше общее решение о нецензурной брани? Мы сюда провалились, но не тащить же нам с собой всю грязь, в том числе словесную. Из наших времен! Значит так. Перед Эльвирой Викторовной будешь объясняться, и извиняться сам. А объем работ по благоустройству я тебе определю по прибытии, что бы отучить твоего врага — твой длинный язык лезть во все места вперед мозга. Я даже знаю, кто тебе поможет в этом благородном деле. Твой дружок — Болтливый, блин, Олень! Ясно?

— Ну, Дмитрий Сергеевич! Я согласен, что малость того, погорячился… Не надо было Оленя учить ругаться…. Но это он — сам, клянусь, я не виноват, что к нему все липнет, я только раз послал Игореху — он ко мне докопался, а тут этот… вундеркинд… зараза… Докопался: «А че это значит, да куда идти…». Ну, я и разъяснил, куда и когда это говорится — мол, если тебя достали родственники, можно их отправить пешим эротическим маршрутом в дальнее путешествие… Ну, он и запомнил, а племя Мамонта — знаете, они родня, хоть и воюют по каждому поводу и без, мамаша Оленя — тоже вон мамонтиха! И применил при случае. А до Елки, то есть пардон, Эльвиры Викторовны…. Ну, Дмитрий Сергеевич! Но мы же все видим как Вы смотрите на Эльвиру, а больше того — как она к Вам относится… Чуть что — ах, Дмитрий Сергеевич… Вот Дмитрий Сергеевич! Да он святой! Да я бы вас всех уже перебила, а он ещё терпит! Да вы… Девчонок наших спросите, они то ей ближе. Вот! И племя у нас давно самое настоящее… атланты ли…. Саблезубые…. Да хоть мохнозадые — эти первобытные только племя уважают, просто человек для них — это хорошо, но лучше — если за ним — могучий род, его семья, чем больше взрослых сыновей у него, дочерей там — тем лучше, тем более он велик, раз сумел их довести до взрослого уровня! Вот я и сказал… Вы же сами… А что, Вы против?

— Да нет, не против, конечно…. По части детей все верно — все вы мои, куда я от Вас…

— Ну вот, — образовалась мелкая зараза, — значит и в остальном согласны, и с Эльвирой объяснитесь, она ваще по Вас сохнет, и всем хорошо будет….

— Стоп-стоп- стоп. Мои личные отношения — мое личное дело. Точка. Великий шелковый путь вам с Оленем мостить все равно — в целях нравственного совершенствования…

— А альтернативу?

— Что альтернативу?

— Ну, Вы всегда говорите, что любому деянию может быть предложена разумная альтернатива…. Например, мы готовы ходить целый месяц на охоту… или дополнительно позаниматься с новичками…

— Ты еще внеплановую рыбалку удочками предложи! И дополнительную порцию на обеде как вид особо изощренного истязания. Альтернативы тебе не будет. С завтрашнего дня, в свободное время, от забора — и до упора. Я все сказал.

— Млинннн! Олень! Олень, твою…. Виноват, Дмитрий Сергеевич! Олень, ходи моя сторона, скотина безрогая, но разговорчивая, я тебя сейчас обрадую!

И сладкая парочка удаляется, что-то бурно обсуждая. Ну, и где тут авторитет педагога? Ни капли раскаяния в раскосых хитрющих глазах. Ко мне подходит его брат, и интересуется, что же мы так бурно обсуждали? Буркнув, что пусть узнает у любимого младшего братца сам (Антон на целых пять минут младше, по поводу чего до сих пор идут бурные прения между братанами), и сам его воспитывает, но — не помогает ни в коем случае, удаляюсь.

Дел еще прорва — подготовить к путешествию по воде людей, только пивших эту воду, и не понимающих, как можно по ней плыть, не будучи, к примеру, уткой или бревном, или рыбой, на худой конец, — задача не тривиальная.

Замучавшись объяснять порядок действий на плоту, поручаю эту сверх задачу моим ребятам. И снова слышу — в ответ на робкие возражения женщин и девушек из племени Кремня, что де так нельзя, так не делается, что может великий вождь и колдун Род просто превратит их в рыб, они быстро-быстро доплывут до другого берега, и там вернутся в исходное состояние… С ужасом слышу от Ленки, доведенной бестолковостью слушательниц до белого каления, на великом и могучем, что она, де, их сейчас сама раком поставит и икать заставит, и что…. Дальше — мало переводимая смесь русско-татарских крепких выражений. Дева думает, что я нахожусь вне зоны слышимости.