Падший ангел за левым плечом - Татьяна Степанова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Тележка, дребезжа, покатилась вперед и, задев за край стола, опрокинулась на бок.
И тут…
Раздался придушенный вопль. Это вскрикнул как девственница пастозный старичок, подскочил на своем стуле чуть ли не до потолка и вдруг опрометью кинулся прочь из банкетного зала так, словно за ним, как за его обожаемым «Виссарионычем усатым», гнался весь двадцатый хрущевский съезд с разоблачениями культа личности.
И тут началось невообразимое. Некоторые гости тоже очень резво стали вскакивать и побежали, толкаясь в дверях. Другие, наоборот, сидели, будто пыльным мешком ударенные, с выражением тупого удивления на лице.
Кто-то кричал: «Вызовите «Скорую»!» – кто-то орал официанту: «Где у вас тут нужник, в смысле туалет?!»
И вот кто-то совсем уж заполошно воззвал к небесам: Господи, нас отравили!
В банкетном зале возник тяжелый тошнотворный запах экскрементов. Гости вскочили и со стонами и проклятиями начали штурмовать двери, пытаясь добраться до туалетов ресторана «Кисель».
Повезло лишь первым, тем, кто занял кабинки, угнездившись на толчках и успев спустить штаны.
Остальным же…
Увы, остальным повезло меньше.
Да, такого Москва еще не видела.
Дом на набережной, повидавший многое, в том числе и сталинские «чистки», от такой тотальной чистки многих и многих взбунтовавшихся разом организмов, извергавших из себя все съеденное и выпитое, мгновенно протух.
Вонь наполнила ресторан «Кисель» и как волна выплеснулась на набережную.
Водители служебных машин зажимали носы, немногочисленные прохожие шарахались.
Катя зажала рот рукой, боясь, что ее вот-вот вырвет от отвращения. Но внезапно…
Она увидела Игоря Вавилова – он застыл с бокалом посреди всего этого кромешного хаоса и смотрел…
Кате показалось, что он смотрит прямо на нее.
А потом он издал горлом рычание, как тигр, попавший в капкан. И сиганул прямо на стол, разбрасывая ногами фарфор и хрусталь, перепрыгивая через стулья, чтобы добраться…
И тут Катя ощутила, что сзади кто-то крепко схватил ее за шею, так, что чуть не сломал и…
У нее все поплыло перед глазами от боли, от вони…
– Ни шагу ко мне, не приближайся! А не то ее прикончу!
Кто-то закричал над самым ухом – истерично и торжествующе одновременно.
И Катя поняла, что кричит кто-то незнакомый.
Тот, кто схватил ее сзади.
Тот, кого она даже не успела разглядеть.
– Не подходи ко мне!! Ты, Вавилов, стой, где стоишь, а не то я ее убью!
Рука, сомкнувшаяся как капкан вокруг шеи…
Белый рукав крахмальной куртки официанта…
Это все, что видела Катя.
А еще лицо Вавилова, перекошенное не злостью, не гневом, нет, дикой яростью.
Он остановился на полпути.
И тут вдруг что-то произошло.
Катя услышала глухой удар, звон разбитой посуды.
И неожиданно мертвая хватка на ее шее ослабла. Державший ее хрипло закричал от боли и начал оседать, наваливаясь сзади на Катю и увлекая ее за собой на пол.
Мгновение – и все померкло…
Но это продолжалось не больше минуты – эта отключка…
Вот уже кто-то хлопает ее по щекам: очнись, очнись…
Катя открыла глаза – она на полу, она может дышать. Артем на коленях возле нее и хлопает ее по щекам.
Как тогда в доме он и Вавилова вот так же приводил в чувство после шока…
– Катя, с вами все в порядке?
– Я… я не знаю… что это было… кто это был?!
Артем с неожиданной силой подхватил ее под мышки и поднял, поставил на ноги.
Катя увидела рядом с собой распростершегося на полу официанта в белой форменной куртке. Тут же валялись осколки хрустального графина.
Возле официанта, держась за живот, стоял полковник Гущин. Непередаваемое выражение на его лице!
– Федор Матвеевич, я его не убил? – спросил Артем Ладейников.
– Нет, дышит. Не знаю, что произошло бы, если бы ты не подскочил и не огрел его этой хрустальной болванкой… Оййййй! Ммммммммм… Глаз с него не спускать! – промычал полковник Гущин и сделал то, что обычно не делают полицейские при задержании опасного преступника, – бросился стремглав наутек к двери – тоже в поисках туалета в недрах провонявшего «Киселя».
– Пойдемте на воздух, тут невозможно оставаться. Катя, пойдемте на улицу! – Артем, косясь на человека на полу, тащил Катю к выходу.
Лежавшего официанта окружили коллеги полковника Гущина. Двое из них удерживали на расстоянии рвавшегося к нему Вавилова.
– Да кто же это такой? – спросила Катя.
– Кто? И вы еще спрашиваете меня, кто это? Да это же Пашка Мазуров! – выкрикнул Вавилов. – Это же он, подонок… он все тут устроил! Убийца, маньяк, отравитель!
Глава 40
Мститель
Происшествие в «Киселе» впоследствии в полиции так и называли – это дело. И вкладывали в два коротеньких слова совершенно особый смысл.
Все, все смешалось в этом деле – и трагедия, и фарс, и ярость, и тайна. Бедная Катя! Когда она вспоминала про это кисельное дело, она старалась избегать про себя крепких выражений.
А вот полковник Гущин в выражениях не стеснялся. В Главке перед допросом Павла Мазурова, которого привезли из «Киселя», он дважды стремглав устремлялся из своего солидного начальственного кабинета по коридору по красной ковровой дорожке – в мужской туалет.
И ничего не было героического в том, что ветеран розыска бежит так, держась за живот, страдая зверским поносом.
Но уехать домой и бросить сейчас кисельное дело полковник Гущин просто не мог.
– Да, да, да, я сделал это! Я смог! Я посмел! Я отомстил ему наконец!
Это ликующе кричал Павел Мазуров из комнаты для допросов – той самой, со стеклом, как в полицейских боевиках, где стекло одностороннее и сидящий в комнате не может видеть тех, кто за ним наблюдает через это окно.
А наблюдали многие – в том числе и полковник Вавилов, и Катя, и Артем Ладейников.
В комнате для допросов – оперативники и полковник Гущин, но Катя видела лишь человека, взявшего ее, так сказать, в заложницы – этого самого Павла Мазурова. На нем все еще была куртка официанта – та самая, что он украл из мешка с грязным бельем и припрятал в «Киселе»: и кое-что другое нашли у него при обыске и немедленно отправили на экспертизу…
– Там слабительное – лошадиные дозы в растворе в бутылках. И в образцах пищи, взятой со стола банкета. Эксперты только что подтвердили – никакого яда, никакой отравы. Разные по составу препараты, в том числе касторовое масло и все – слабительное и мочегонное, – докладывали Гущину оперативники. – Эти лекарственные препараты никакой опасности для организма не представляют, просто Мазуров такие дозы добавил во все, что… Кто ел в ресторане… в общем, Федор Матвеевич, мягко говоря, все гости жестоко обкакались.
Можно, конечно, было воспринимать эти сведения тоже как фарс.
Однако Катя, стоя рядом с Вавиловым у зеркального окна, слышала, как тот скрипит зубами. Она чувствовала, что Вавилов готов сокрушить это стекло и добраться до Мазурова, чтобы допросить его не только о слабительном.
– Игорь Петрович, – Артем Ладейников, судя по всему, тоже это понял и хотел как-то успокоить шефа.
– Иди к черту! – грубо оборвал его Вавилов.
– Интересно, ему предъявят обвинение в захвате заложника? – Артем отвернулся от него и обратился к Кате: – Когда он вас так неожиданно сзади схватил, у него ничего в руках не было, чем можно убить или ранить. Ни ножа, ничего. Я думаю, он просто таким образом блефовал и пытался оттуда скрыться.
– А ты ему помешал, спасибо тебе. Я до сих пор в себя не приду еще никак, – сказала Катя, дотрагиваясь до шеи. – Это даже не испуг, я испугаться-то не успела – все так быстро, ты его сразу вырубил.
– А, это было не трудно, он меня даже не видел, когда я его сзади ударил по голове графином. – Артем смотрел сквозь стекло на Павла Мазурова оценивающе.
– Это он убил Полину, – произнес Игорь Вавилов убежденно. – И эту женщину в Рождественске – Одинцову – свидетельницу. Это он. Все сходится. Я хочу с ним говорить сам.
– Вам не разрешат, Игорь Петрович, – возразил Артем.
– Иди к черту, – повторил Вавилов, но уже тише, – чего там Гущин с ним миндальничает?
А ведь Вавилов прав – действительно все сходится. Вот теперь после событий в ресторане все сходится, все нити, все подозрения именно на Мазурове…
Катя смотрела на человека в куртке официанта – все сходится…
Полковник Гущин хочет просто подтвердить, разложить по полкам, когда уже и так все ясно…
Все ли?
Она заставила себя сосредоточиться на допросе. А допрос протекал любопытным образом. На эмоциях с обеих сторон.
– Я сделал это! Я сделал Вавилова! – Мазуров в припадке истерического ликования и не думал, кажется, ничего отрицать. – Будет меня помнить, гад, всю жизнь!
