Рождение и гибель цивилизаций - Григорий Кваша

Облик дьявольский для второй фазы напрашивается сам собой. Уже в первой фазе пророки, заглядывавшие в будущее, видели «бесов». Ну а во второй фазе в любом портрете вождя можно было глазами Иванушки Бездомного увидеть лица подручных сатаны. И дело даже не в том, что Ленин, Сталин или Троцкий похожи на врага рода человеческого: сатанеет весь народ, иначе он не выбрал бы себе таких вождей. Народ, подобно Иванушке Бездомному, через некоторое время прозревает, но кропить помещение или вызывать мотоциклы с автоматчиками уже поздно: дьявол правит свой бал, и пока бал не кончится, ничего сделать с черной фазой нельзя,

О вождях 1917 года говорят, что это люди без роду, без племени, чуть ли не выродки, но так ли это? У Ленина замечательная атмосфера в семье его родителей должна была взрастить спокойного, уравновешенного человека, но не взрастила. Вмешалось время, искривившее пространство тихих семей. Отцом буйного Петра I был Алексей Михайлович, прозванный Тишайшим. Кроме Петра, у Алексея были и другие дети. Но время, создавшее гиганта, упорно двигало к власти именно его. Припадочный Петр будто специально создан для безумств второй фазы. Полистайте «Поиски Империи» — от библейского Саула до нашего Сталина вторые фазы полнятся моральными и физическими уродами. И всюду уродство сочетается с поистине демонической мощью и темпераментом. Удивительной особенностью «черных» революций является их целенаправленность. Казалось бы, слепая сила вырвалась из недр народа с одной целью — крушить все подряд. Ан нет, всегда какая-нибудь цель найдется, Во Второй Византии боролись с иконами, в Третьей России рубили окно в Европу, в Четвертой Англии внедряли политэкономию, а в Четвертой России — диктатуру пролетариата. «Белым» революциям, которые действительно строят новый мир, в этом смысле везет меньше — они просто строят, без лозунгов и трепотни.

Важнейшим в теоретическом плане является весенне-осенний перевертыш. Дело в том, что внутри большинства людей глубоко укоренилось природное восприятие мира. Эти люди чувствуют, что первая фаза — зима. А потому от «черной» революции (они же еще не знают, что она «черная») ждут не осени террора и разрушения, а весны освобождения и строительства. «Я верю — город будет, я верю — саду цвесть» — так думали многие, так видели многие. Черноту революции увидели единожды Андрей Платонов, частично Михаил Булгаков. Из его «Собачьего сердца» очень четко эту черноту вытащили на экран авторы нашумевшей экранизации.

«Черная» революция Третьей Англии (1509) начиналась как великий праздник. Первый наследник и Белой, и Алой роз, красивый, статный Генрих VIII, друг великих просветителей, вызывал большие ожидания не только у народа, но и у умнейших и тончайших людей того времени — Эразма Роттердамского, Томаса Мора, Джона Колета. Вот слова Мора, сказанные на коронации Генриха VIII: «День этот — рабства конец, этот день — начало свободы… Страх не шипит уже больше таинственным шепотом в уши: то миновало, о чем нужно молчать и шептать. Сладко презреть клевету, и никто не боится, что ныне будет донос, — разве тот, кто доносил на других». Так умнейшие люди встречали приход одного из самых кровавых и грязных правителей в английской истории.

Стоит ли и нам удивляться, что в 1917-м большевиков приветствовали многие светлейшие умы.

После свершения «черной» революции наступают как бы два времени года: реально осень (террор, доносы, насилие), а в сознании многих и очень многих — весна. Появился даже определенный стиль в современных фильмах о тех временах («Утомленные солнцем», «Прорва», «Восточный роман»), где внешне — весна, свет, смех, радость и внутренне — чернота, гниль…

Весь западный мир (а по ритму Занада сейчас идет вся Америка, вся Западная и Центральная Европа, вся Африка, часть Азии) сейчас с наслаждением пользуется плодами свободной конкуренции, свободной торговли, всемирной финансовой и промышленной революции. И невдомек им, что это благо — завоевание не собственно западного ритма, а открытие Четвертой Англии. «Черная» революция того цикла (1797), вскормленная идеями Адама Смита, сулила манну небесную, а принесла разрушение векового уклада, нищету, трущобы, непосильный труд. Нет, Адам Смит не ошибся: новые экономические принципы принесли Империи мощь и силу. Но какова цена? «Результаты промышленного переворота доказывают, что свободная конкуренция может производить богатство, не принося с собой благосостояния» (Арн. Тойнби). Вторая фаза Четвертой Англии сделала народ нищим, больным, чуть не истребила его непосильным трудом. Однако мы то время помним по белым мундирам адмирала Нельсона и иже с ним. А цвет тот времени, конечно же, черный, цвет углекопов, цвет первых паровозов и пароходов, цвет нестираемой копоти.

Противопоставление черного и белого, света и тьмы, второй фазы и четвертой — все это просто до банальности. А вот чему противопоставить серость третьей фазы? Прозрачности? Бесцветности? Возникает легкая путаница цветовых ассоциаций и сезонных определений. Осень получилась черной, лето получилось серым, а утро белым. Каким же цветом окрасить зиму? Может быть, отдать ей все цвета радуги? Сделать ее радужной, как сон. Лучше всего уйти от цветового противопоставления и противопоставить дело безделью, хождение по кругу резкому прогрессу, разговоры о просвещении народа реальному просвещению.

Мистическая первая фаза при всей видимости кипучей работы на деле лишь означала хождение по заколдованному кругу. Третья же фаза при видимом застое свершила невероятный прорыв к созданию нового, невиданного народа, строя, способа формирования элиты (вспомним идеологическое чудо). Так что не будем верить глазам своим: за чередой однообразных съездов и пленумов шел бурный и могучий внутренний рост нации.

Вспомним провидческий фильм И. Гостева «Серые волки», где стая съедает своего вожака — Никиту Хрущева. Замечательно показана атмосфера стаи: бесконечные разговоры, кропотливая, подготовка каждого действия, круговая порука, а в общем — скука, обыденность, банальные пьянки, застой длиной… (это сейчас мы знаем, что в 36 лет, а тогда казалось, что длиной в вечность).

Дабы не зациклиться на брежневских временах, вспомним Третью Россию, эпоху двух Анн и Елизаветы: «Вырвавшись на широкий простор безотчетной русской власти, Анна Иоанновна отдалась празднествам и увеселениям, поражавшим иноземных наблюдателей мотовской роскошью и безвкусием» (В. Ключевский). То же о правлении Елизаветы: «Нескончаемой вереницей потянулись спектакли, увеселительные прогулки, куртаги, балы, маскарады, поражавшие ослепительным блеском и роскошью до тошноты». «Безвкусие» и «тошнота» — слова ключевые. И нам, выросшим в хрущевской пионерий и брежневском комсомоле, это вполне понятно.

Елизавета Тюдор (Третья Англия) у нас ассоциируется с блеском побед четвертой фазы. Но была и другая Елизавета, скучная и серая… из третьей фазы. «Она восторгалась «обходами» и «кривыми путями». Следя за дипломатией королевы но тысяче депеш, мы находим ее неблагородной и невыразимо скучной. Но она достигла своих целей» (Дж. Грин). В этом грандиозность фазы: скука, тошнота, а цели-то все достигаются. Свое блестящее правление четвертой фазы Елизавета кропотливо готовила в третьей фазе. Можно бесконечно содрогаться от воспоминаний о духоте и тошнотворности третьей фазы, можно и нужно не любить Горбачева, Черненко и Брежнева, но нельзя не понимать, что именно третья фаза является самой плодотворной фазой всего цикла. Именно она выполняет максимальный объем работы цикла. В четвертой фазе мы всего лишь реализуем бесконечные наработки третьей. Сравнения любые: долгие репетиции и премьера артиста, годы учебы и первое открытие ученого. Одним словом, третья фаза — это невидимые миру слезы. Именно третья фаза в народном восприятии выглядит бесплодной и пустынной зимой застоя, а на деле является плодоносном летом, временем мощнейшей всенародной трансформации. Именно в третьей фазе, а не во второй, изменилось лицо народа, один русский народ был заменен другим. Во второй фазе старый народ был убит, в третьей фазе новый создан. Новый народ начался тогда, когда при Хрущеве и прочих серых генсеках двери немыслимого количества вузов открылись для крестьянских и пролетарских детей. Потомственным интеллигентам или дворянам хотелось бы напомнить, что в интеллектуальнейшей четвертой фазе наверху не внук и сын писателя, и не сын юриста, а крестьянские дети Черномырдин и Ельцин, сын плотника Лужков и т. д. Таково новое лицо русского народа. Помнил ли Ярослав Мудрый, величайший интеллектуал своего времени, что его отец Владимир I, по сути, был безграмотным мужиком? Конечно, помнил и гордился своим отцом, приготовившим Русь к культурному взлету.